— Да.
— Где она?
— Вот этого я вам и не скажу. Но от вас зависит возможность её видеть.
— Что для этого нужно?
— Во всем повиноваться мне.
— Я готов.
— Место, куда она удалилась, небезопасно. Оно стало известно. Нужно найти другое, более укромное.
— Это нетрудно.
— Вот и займитесь этим сию же минуту.
— Завтра будет сделано.
— Это ещё не все. Нужно предупредить короля о положении Блетарена и побудить его к великодушному прощению.
— Это не так легко.
— Да, но это самое важное.
— Ги даст мне добрый совет, а может быть, и что-нибудь получше.
— Так не теряйте времени.
— Ваша поспешность меня пугает…Возникла опасность?
— Ваш страх преждевременен. Опасность ещё не угрожает, но я её предвижу и спешу принять предосторожности.
Прозвенел колокольчик.
— Балет кончился, — сказала Сидализа, — Лизетту ждут и я бегу.
Оставшись один, Эктор отыскал Рипарфона в углу театрального зала и, отведя его в сторону, передал разговор с Сидализой.
— Если Сидализа говорила с вами подобным образом, дело не терпит отлагательства.
— Мне самому так кажется.
— Я не имею большого влияния на короля, но это возьмет на себя герцог Орлеанский.
— Согласится ли он?
— Я надеюсь.
— Но он в дурных отношениях с королем, и госпожа де Ментенон к нему не расположена.
— Это справедливо.
— Так я боюсь, чтобы его покровительство не оказалось более опасно, чем полезно, людям, которым я хочу помочь.
— Все же попробуем, — отвечал Ги.
Он провел Эктора в ложу герцога Орлеанского и, наклонившись к уху хозяина, просил того удостоить минутного разговора.
— Теперь? — спросил герцог.
— Да, если возможно.
— В то время, как Юпитер устилает символическими цветами путь Данаи?
— Оставьте! Юпитер станет победителем Данаи и без вашей помощи.
— Дело серьезное?
— Да, ваша светлость.
— Если так, тем хуже. Предупреждаю вас, что если дело идет о войне, мирных переговорах или посольстве, я не при чем.
— Дело гораздо важнее.
— Неужели?
— Дело идет о влюбленном и его возлюбленной.
— Ах, вот как!
— Он боится её потерять. Видите, дело не терпит отлагательства.
— Согласен.
Ги проводил герцога с Эктором в уединенную комнату.
— Как! — сказал герцог Орлеанский, — уж не касается ли дело господина де Шавайе?
— Увы, да, — отвечал Рипарфон.
Принц протянул полковнику руку и дружески пожал её.
— Скажите, чем я могу быть вам полезен.
Эктор изложил принцу все факты, угрожавшие жизни Блетарена, не скрывая своего намерения жениться на Кристине.
При слове «женитьба» герцог Орлеанский нахмурил брови с комическим огорчением.
— Вот пошлый конец, подобный тем, которые мы видим во всех комедиях, — сказал он. — Начало обещало большее.
— Пошлость удобна, и если я буду обязан ей счастьем, я с ней смирюсь.
— Вам нужен одновременно ходатай перед королем и верное убежище для мадмуазель Блетарен, которое могло бы скрыть её от чужих глаз?
— Так точно.
— Место — не самое трудное. О нем вы узнаете сегодня же вечером. Мадам д'Аржансон держит на границе Марлийского леса и Версаля павильон, который я подарил ей для отдыха в дни охоты. Она уступит вам его без затруднений. Блетарен с дочерью будут там в полнейшей безопасности. Никто их найдет.
— У меня нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность, — склонился Эктор.
— Тем лучше! — возразил герцог, прерывая его. — Я знаю вас, и все слова на свете не скажут мне ничего более. Но я сказал вам, это не самое трудное. Сложнее с ходатаем к королю.
Эктор молчал, но глаза…
— Вы желаете спросить, почему я не предлагаю самого себя? — улыбнулся герцог.
— Верно.
Герцог слегка оперся на руку маркиза.
— Не помните, что я вам говорил лет шесть назад при осаде Турина? — спросил он.
— Все ваши слова хранятся здесь навечно, — отвечал Эктор, ударяя себя в грудь.
— Ничто не изменилось, понимаете?
— Слишком хорошо понимаю.
— Не отчаивайтесь, не надо. Чего не сделаю я сам, по моей просьбе сделают другие…Но если вдруг случайно я получу отказ, тогда решусь на все! Поверьте, никто не сможет упрекнуть меня, что я не ценю друзей.
Несмотря на поздний час, герцог Орлеанский переговорил с мадам д'Аржансон о деле Эктора. Она тут же передала Эктору записку для сторожа павильона.
— Благодарите мадам д'Аржансон, — сказал при этом герцог Эктору с изяществом и галантностью. — Она не похожа на меня и сразу делает все, что ей нравится.
— Друг мой, сердечные дела — самое важное для меня, — ответила та, — и я их никогда не откладываю.
Эктор поцеловал графине руку и понес письмо Сидализе. Кокетка забавлялась с офицером егерского полка и переодетым в Вулкана гвардейцем, совместно занимаясь стихотворством.
Сидализа заложила письмо за корсаж и бросилась на шею Эктору.
— Ну, — сказало она, смеясь, — не церемоньтесь и возвратите мне то, что я даю вам. Я передам все Кристине.
Тут вдруг все актеры вышли на сцену. Актрисы, танцовщицы, певцы, фигуранты, герои, сатиры, нимфы, пастухи, субретки, скоморохи, слуги, фавны устремились из-за кулис, чтобы занять свое место, и на протяжении нескольких минут царил всеобщий хаос. Началась импровизация.
Рой наяд и амазонок, скользивших взад — вперед, окружил вдруг Эктора. Он почувствовал, как чья-то рука скользнула по его руке, оставив в ней бумажку, и исчезла. Когда он обернулся, рой мифологических богинь был уже далеко и вился на сцене, размахивая золотыми колчанами и гибким тростником. Он был один и держал в руках записку, на которую невольно устремились его глаза.
Имя стояло его. Мечта ли, сходство ли, но ему казалось, что имя было написано рукой Кристины; поспешно развернув записку, Эктор прочел следующие слова, начертанные торопливой рукой:
«Завтра в девять вечера будьте на Кур-ла-Рен. Будьте одни, я также буду одна.»
Эктор поднес записку к губам. Невыразимое смущение наполнило его заколотившееся сердце. Ему казалось, эти две строчки, полные таинственных обещаний, возобновляли прерванную нить его существования, и бросившись вон из-за кулис, он вскричал:
— Я приду!
ГЛАВА 39. КУР-ЛА-РЕН
Кур-ла-Рен был в то время любимым местом гуляний в Париже, где можно было встретить мещан, дворян, студентов, писцов, падших женщин, циркачей, чиновников, гризеток, знатных дам, кавалеров и мошенников. Но хотя вся эта публика назначали свои свидания в садах Пале-Рояля или Тюильри днем, являлись они в Кур-ла-Рен только с наступлением ночи.
Там тысячи лавчонок теснились со всех сторон. Канатоходцы, шарлатаны, уличные балаганы, цветочницы, предлагавшие всем прохожим свои цветы и улыбки, удваивали шумный беспорядок этого гулянья, места самого живописного и самого любопытного тогда в Париже.
Мода манила туда всех; огромные деревья, тень, обширное пространство сулили таинственность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95