Я читаю ответ на вашем лице, мой дорогой дон, все было так, как я думала! Ну тогда, Олимпио, ступайте; нам лучше расстаться; я не хочу быть соперницей той, у которой на руках ребенок.
— Евгения, — закричал Олимпио, отойдя от нее в большом волнении, — я разве для этого пришел сюда? Браните меня, упрекайте меня самыми ужасными словами, но пощадите это создание, которое сильно страдает из-за меня и, кажется, навеки для меня потеряно.
— Довольно, мой благородный дон, вы любите эту Долорес. Я не желаю разрушать чужого счастья и строить на несчастье другого свое, я не желаю быть ее соперницей, — сказала Евгения ледяным тоном, от которого Олимпио вздрогнул. — Когда вы мне признавались на карнавале в любви, когда вы стояли на коленях передо мной, осыпая меня розами, тогда я мечтала о счастье и блаженстве. Я всегда думала, ослепленная любовью, что могу считать вас своим верным другом; теперь мне стало все ясно — вы все забыли в объятиях Долорес.
— Я ее только один раз видел мельком, графиня, она во власти одного подлеца.
— О, она сумела возбудить вашу жалость, родную сестру любви. Простите, что я не спросила раньше о причине вашего внезапного появления. Но что это такое? Я потеряла свой бриллиантовый крест.
— Позвольте мне возвратить его вам, Евгения, я нашел его в театре, на лестнице.
— Так это и привело вас сюда, Олимпио? О, я желала бы, чтобы кто-нибудь другой нашел крест, мне бы тогда не пришлось пережить сейчас такой тяжелой минуты, — прошептала Евгения, закрывая лицо руками. Она с трудом играла свою роль и казалась сильно взволнованной; может быть, эта тяжелая роль была выше ее сил. Она надеялась торжествовать над Олимпио, и сама попалась в свои собственные сети, потому что так естественно не может играть ни одна самая искусная актриса. Евгения чувствовала, что она слабеет, что этот прекрасный дон, которого она теперь видела так близко, приобрел над ней больше власти, чем она это предполагала.
Олимпио подошел к ней, взял за дрожащую руку, посмотрел на ее печальное лицо, блуждающие глаза и трепещущие губы; графиня была так прекрасна, так восхитительна, что он почувствовал себя как бы притягиваемым к ней магнитом. Слезы потекли из ее глаз, и лед, окружавший ее сердце, быстро растаял. Можно было победить надменную красавицу в эту минуту; в ее сердце была струна, которая дрожала под пальцами Олимпио и заставляла ее забыть страсть к господству, холодность и все планы на будущее. Казалось, что и эта интриганка была способна на более глубокое чувство.
— Евгения, — прошептал Олимпио и привлек ее к себе, — я не могу видеть ваших страданий! Позвольте мне осушить эти слезы.
— Прочь! Прочь! — ответила она. — Все погибло, все! — И крупные слезы закапали на ее белоснежную грудь.
Олимпио, отуманенный, бессильный при виде ее слез, обнял прекрасную девушку и стал поцелуями осушать слезы на ее щеках. Тогда она встала, как бы очнувшись от счастливого сна; ока еще чувствовала его горячие губы на своих щеках.
— Что вы делаете, Олимпио, — проговорила она, открывая свои большие, прекрасные глаза и бессильной рукой освобождаясь из его объятий.
— Я хотел прикрепить бриллиантовый крест на прежнее место, — ответил он тихо. — Сделайте мне это одолжение, разрешите, Евгения.
— Нет, пусть он останется у вас для воспоминаний о сегодняшней нашей встрече, Олимпио, смотрите на него как на амулет, на талисман! Покажите мне его, когда захотите напомнить об этом часе и моей любви, и я всегда, где бы ни была, отзовусь на это воспоминание! Я прошу вас, возьмите его! Я долго носила и любила его, и поэтому мне хочется, чтобы он был в ваших руках.
— Талисман?.. Благодарю, Евгения, — ответил тихим голосом Олимпио, посмотрев на блестящий крест.
— Посмотрите, — прошептала Евгения, показывая на крест, — один камень потерян, неужели это предзнаменование?
— Я бы хотел взять с этим крестом все, что вас огорчает, Евгения! Я буду беречь его, как самое дорогое сокровище! В тяжелые минуты жизни я буду носить этот крест, чтобы он помог мне в опасности, и еще тогда, когда мне нужно будет вас оградить от несчастий. Пусть он служит нашим хранителем, пусть безгласно говорит и напоминает вам: Евгения, подумай о твоем обещании, подумай о часе, когда ты сделала этот крест талисманом! И этот зов будет предостережением, когда мы будем стоять у пропасти; он будет проникать в самую глубину нашего сердца. Я уеду, Евгения, но я беру его с собой как драгоценный залог! Вы уезжаете в Париж, говорил мне Клод де Монтолон; мы тоже хотим переехать туда в скором времени! Прощайте!
— Олимпио, с вами уходит от меня мой добрый гений; я чувствую, что этот час никогда не возвратится, — сказала Евгения, словно желая удержать его около себя, как будто бы он возбудил в ней в эту минуту новую жизнь, новые надежды и стремления.
— Мы снова увидимся, Евгения, я буду поблизости от вас, хотя вы больше не будете думать обо мне. Вы будете видеть свет талисмана, который мне дали! Прощайте!
Олимпио повернулся к выходу. Евгения стояла, как будто в чудесном сне, и смотрела ему вслед. Он поклонился еще раз и исчез за портьерой.
Она беспомощно протянула руки, будто потянулась за исчезающим сновидением; ее губы бессвязно произнесли его имя; но он уже ничего не слышал. Она стояла одна в комнате, и прекрасное сновидение исчезло из ее глаз, которые искали его. В эту минуту она, казалось, действительно любила его и готова была пожертвовать всеми своими властолюбивыми планами, лишь бы Олимпио полюбил ее, как Долорес. Судьба разлучала их.
Еще долго графиня неподвижно стояла на том самом месте, где Олимпио поцелуями осушал ее слезы, и она, как бы предчувствуя страшную будущность, дала ему крест, который без слов будет напоминать ей об этой минуте. Она провела рукой по лбу и глазам, как будто просыпаясь ото сна, и пошла в спальню, чтобы провести бессонную ночь. Кто может разрешить тайны человеческого сердца?
XIX. ПРИНЦ-ПРЕЗИДЕНТ
Много лет прошло после описанных событий. Пусть теперь благосклонный читатель последует за нами в современный Вавилон на берегу Сены — на шумные улицы Парижа. С нами он скоро почувствует себя там, как дома. Париж — душа и сердце Франции; он разливает жизнь в отдаленнейшие части страны и даже далеко за ее пределы.
Пройдя великолепную аллею, ведущую от Триумфальной арки к площади Согласия, доходишь до Елисейских полей, к ним прилегает маленький парк «з старых лип и вязов, устроенный Марией Медичи среди шумных улиц и любимых публикой за его удачное местонахождение.
К этому лесу с севера примыкает парк Елисейского дворца, который принадлежал президенту республики, принцу Людовику Наполеону. Фасад дворца с подъездом выходит на улицу Сент-Оноре и отличается своей величественной архитектурой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183