На беду, в это время тут появился Кортино.
— Позвольте, сеньор Эндемо, — вмешался он в разговор, — вы своими вечными порицаниями ставите работников в неловкое положение. Я слышал сам, как вы три дня тому назад приказали им копать именно в этом месте. Они в точности выполнили ваш приказ, а теперь вы же их за это ругаете.
— Как, это новый староста! — воскликнул Эндемо, презрительно посмотрев на старого Кортино. — Как ты смеешь поднимать голос против меня, негодяй! Что я приказываю, то должно беспрекословно выполняться!
— Прекрасно, сеньор, в этом никто не сомневается! Но вы не должны каждый день отдавать новые приказы! Вы приказали копать именно в этих местах!
— Ты лжешь, старый негодяй. Вот еще выскочка! Не думаешь ли ты, что имеешь здесь большое влияние, потому что у тебя дочь красавица?
— Извините, сеньор Эндемо, дочь моя вовсе не имеет отношения к этому делу, — коротко и серьезно ответил Кортино.
Рыжий Эндемо побледнел от злости.
— Погоди же, я проучу тебя вместе с дочерью! Ты не первый, кого мне удалось подчинить себе беспрекословно.
— Вам не удастся меня переделать, сеньор Эндемо, и я всегда буду стоять за правду, хоть вам это и не нравится! Я абсолютно вас не боюсь! Вы точно так же, как и я, служите герцогу Медина!
— Ого, негодяй! Этим ты хочешь отделаться от меня! Ну подожди, ты еще меня узнаешь! — воскликнул управляющий, понизив голос. — Я отомщу и тебе, и твоей гордой дочери, которая осмелилась указать мне сегодня на дверь.
— Вероятно, Долорес имела на то полное право, сеньор Эндемо! Она всегда ласкова, добра и любезна с каждым человеком!
— Ну, об это еще поговорим когда-нибудь, староста, — проговорил управляющий. — Итак, знай же, что только мое слово имеет здесь значение! Если же я еще раз услышу от вас жалобу на мои распоряжения, то вам несдобровать! С этими словами он пришпорил лошадь и ускакал в поле.
Старый Кортино с грустью покачал головой.
— Ну вот, вы и убедились сами, староста, — заметили ему на это бедные работники.
Но Кортино еще утешал их надеждой положить конец жестокости и несправедливости Эндемо.
— Управляющий меня сегодня озадачил, друзья, — спокойно сказал он, — кто знает, может быть, какое-нибудь обстоятельство вывело его из равновесия! Он до того занят делами по управлению владениями герцога, что не следует обращать внимание на каждое слово, сказанное им в сердцах! Ступайте же и выполняйте в точности его распоряжения. Но чтобы вы при вашей бедности не терпели нужды из-за вычетов из вашего жалования, я поделюсь с вами скудным вознаграждением, получаемым мною еженедельно, и дело будет улажено!
— Клянусь именем Пресвятой Девы, вы добрый человек, староста, — в один голос воскликнули работники, — но от ваших денег мы отказываемся!
— Ты, Лоренсо, имеешь восьмерых детей, а у тебя, Фернандо, больная жена — вам деньги нужнее, чем мне.
— Да благословит Господь вашу дочь Долорес, — воскликнул Фернандо, — она каждый день приносит моей жене часть своего обеда.
— Это хороший поступок с ее стороны, я об этом и не знал! Так послушайтесь моего совета и выполняйте вашу работу.
— Мы охотно выполним ее ради вас и вашей Долорес, — заверил Лоренсо, с лица которого все еще не исчезло мрачное, суровое выражение, — да сохранит вас Господь, староста!
Видя, что работники снова вернулись к прерванной работе, Кортино направился к своему дому. Он считал своей обязанностью утешать всех угнетенных — но тайком тяжело вздыхал.
— Поселяне правы, Эндемо злой человек, — пробормотал старик про себя, — как проницательно он смотрит человеку в лицо! Спаси, Господи, чтобы и я когда-нибудь не вышел из себя! Но мне кажется, что я могу совершенно равнодушно вынести его вспышки. — И, занятый этой мыслью, добродушный староста дошел до своей хижины.
Долорес уже успела украсить цветами маленькие окна и всеми силами заботилась о том, чтобы отец полюбил свой новый дом. Некогда запущенный садик ожил, дорожки были тщательно подметены, и небольшие скамейки могли служить местом отдыха в тени пышных деревьев.
Старый Мануил Кортино от души радовался, увидев такой сердечный уход за ним горячо любимой им дочери, и, когда невдалеке показался дом, лицо его просияло улыбкой от удовольствия, а сцена с управляющим совсем исчезла из его памяти; он весело переступил через порог своей хижины, которая внутри поражала аккуратностью и чистотой, несмотря на весьма бедную обстановку.
Долорес стояла в передней за плитой и готовила для себя и отца простой обед, часть которого она отдавала бедным поселянам. На ней было одето темное короткое платье, из-под которого виднелись прекрасные маленькие ножки, обутые в простенькие башмачки; белый передник обрисовывал ее чудный стан; с головы спускалась кокетливо приколотая шаль — эта необходимая принадлежность туалета каждой испанки. Девушка была погружена в такое глубокое раздумье, что не обратила внимания на вошедшего в хижину отца.
Старый Кортино с первого взгляда заметил, что лицо ее было бледнее обычного и что какая-то забота тревожила сердце любимой дочери, но он приписывал эту грусть ее горячей любви к Олимпио, о котором она давно не получала известий. Мануил Кортино никогда не упоминал о нем в присутствии дочери, так как опытный старик предчувствовал, что непостоянный Олимпио совершенно забыл о Долорес, тогда как она любила его так же горячо, как в то время, когда расставалась с ним. Поэтому добродушный старик никогда не спрашивал дочь о причине ее тайной грусти — он не находил для нее утешения, ибо не в состоянии был с ней говорить против своих убеждений.
— Фернандо просил передать тебе искреннюю благодарность, Долорес, — проговорил он наконец, — ты сделала доброе дело!
— О, об этом не стоит и упоминать, я выполнила только свой долг, — краснея, ответила девушка, подходя к отцу и протягивая ему руку. — Бедная Жанна! Если бы только можно было пригласить доктора! Здоровье ее совсем не улучшается!
Мануил Кортино с Долорес вошли через маленькую, низкую дверь в комнату. Простые плетеные стулья, большой старый стол, образ, висевший в углу — все это ласкало взор входящего в хижину старосты.
По полкам была расставлена посуда, над столом висело деревянное распятие, а окно украшал густой, вьющийся плющ. У стены притулилась бедная, но опрятная постель старого Кортино. Долорес отгородила себе маленький уголок, где помещалась ее постель и старый, полуразвалившийся стул. Вот вся мебель, которая находилась в хижине и которая даже не считалась собственностью старосты, а за которую он должен был платить понемногу из своего скудного жалованья.
И тем не менее старик привык к своему новому жилищу. Долорес не думала, что он так быстро забудет замок и свою удобную, богатую квартиру и свыкнется со своим новым убогим домиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183