отец же мой, застав меня однажды с солдатом, запретил мне видеться с ним; он узнал, что Фиалин негодяй и хочет воспользоваться моей невинностью! Но когда отец произносил эти ужасные слова, было уже поздно и я была больше привязана к Фиалину, нежели к отцу. Я молчала и плакала, что со мной раньше редко бывало; Фиалин стал приставать ко мне, желая узнать причину моих слез. Наконец я решилась ему сообщить, что сказал мой отец про него. Фиалин вспылил, хотел отомстить отцу за такие слова; но мне удалось его уговорить. Если бы у меня была мать, она бы уже давно заметила мое состояние и предупредила бы ту страшную ночь, которую мне вскоре пришлось пережить. Как-то отец должен был провести ночь накануне казни в тюрьме Ла-Рокетт. Я предупредила об этом Фиалина, и он пришел сразу после ухода отца. Кроме меня, никого в доме больше не было. Я впустила его, он, как мне показалось, был пьян и страшно ругал моего отца. Я старалась его успокоить, а после полуночи, вместо того чтобы уйти, он остался и стал ласкать меня. Я ему верила, любила его, а с тех пор, как почувствовала, что ребенок шевельнулся у меня под сердцем, полюбила еще более страстно.
— Фиалин был порядочная шельма, — сказала старшая.
— Слушай дальше! Когда я лежала в объятиях своего любовника, мне вдруг показалось, что кто-то идет по нашему двору. Я быстро вскочила, чтобы выпустить Фиалина, но, подходя к двери, я услышала, как щелкнул замок, еще минута — и отец стоял перед нами! В передней было темно. «Стой, кто здесь? — грубо закричал он. — Кто шляется здесь по ночам?» Я задрожала. Мой отец был в бешенстве, это чувствовалось по его голосу. Он хорошо узнал нас впотьмах и, спрашивая, соображал, на что ему решиться. Фиалин ответил ему. Я не помню, что он говорил, он был пьян, и слова его только больше распалили отца, который назвал его подлым мошенником, который хочет соблазнить его дочь! «Хочет соблазнить? — воскликнул Фиалин. — Старый дурак! Вы ошибаетесь, он уже соблазнил ее», — и при этом так засмеялся, что я невольно содрогнулась и отступила в угол. Злая насмешка моего любовника вывела отца из терпения, он бросился на Фиалина, я подумала, что он хочет его убить. Я закричала, но дыхание во мне замерло. Я увидела, как что-то блеснуло в воздухе! Это была ужасная минута. Фиалин был обречен, я знала силу отца, да к тому же противник его был пьян. Я кричала, просила, пробовала броситься между ними — все было напрасно! Отец сломал саблю солдата и хотел, кажется, убить его одной половиной! Тогда я с отчаянием бросилась к отцу и неожиданно вырвала из его рук саблю, спасая этим своего любовника.
— Беги, беги скорей, — кричала я, — умоляю тебя.
— И храбрый Фиалин убежал, — заметила другая нищая, угадывая конец.
— Он убежал, а отец выгнал и меня вслед за ним, этой же ночью! Он проклял меня, сказав, что у него нет больше дочери! Он запретил мне когда-нибудь возвращаться в его дом, двери которого сегодня он навсегда закрывает для меня. Я просила его, испробовала все средства — все было напрасно! Он кричал мне, что я могу идти к тому, кого я защищала от него и кто обесчестил меня. Я видела, что просьбы мои напрасны. О, как ужасны были дни и ночи, которые я провела после этого! Мой любовник бросил меня! Этот низкий человек назвался знатным именем и сделался авантюристом. Мне после всего этого говорили, что он покинул Париж. Я осталась совершенно одна — без жилища и крова, была выброшена на улицу и обречена на нищету. Никто не принял участия в моей горькой судьбе. Да и правда, какое людям дело до несчастий других.
— Каким знатным именем назвал себя твой Фиалин? — спросила нищая, когда они уже близко подходили к трактиру.
— Он назвал себя Персиньи. О, теперь он знатный генерал, я видела его недавно в экипаже на улице Риволи вместе с президентом. Он не узнал меня, и я бы его не узнала, если бы мне не сказали этого. Однако дайте мне закончить рассказ. Я родила мертвого ребенка в больнице для бедных, куда попала под чужим именем, чтобы не компрометировать отца. После тяжелой и продолжительной болезни меня выпустили оттуда. Надзирательница дала мне работу, чтобы я могла заплатить за лечение. Я шила день и ночь и еле зарабатывала себе на хлеб. От утомительной работы зрение мое ухудшилось.
Доктора мне объявили, что я могу ослепнуть, и запретили шить, чтобы хоть сколько-нибудь сохранить зрение. Тогда я совсем впала в ужасную бедность, которая и заставила меня просить милостыню. Иначе пришлось бы пойти дорогой разврата и погибнуть окончательно в омуте этой проклятой жизни. Я не хотела становиться женщиной, торгующей своим телом.
— И вы не пошли к отцу?
— Несколько лет тому назад, когда я принуждена была стать нищей, я как-то случайно подошла к дому своего отца. Как болели тогда мои бедные глаза от слез, которые я проливала у этого дома — это был дом палача, но и мой родительский дом, хотя его владелец не называл уже больше меня своей дочерью! Отец как раз стоял у окна. Он увидел и узнал меня. Я с мольбой протянула к нему руки, но он отвернулся и не вышел ко мне, чтобы опять ввести в свой дом свою заблудшую дочь, он только махнул мне рукой.
— Это было дурно с его стороны и очень нехорошо для вас! Видимо, кровавая работа сделала его таким жестоким.
— Не говорите этого; он был прав, хотя и поступил со мной ужасно, — оправдывала Марион своего отца, — с того времени я стала нищей, просящей милостыню у прохожих. Фиалина же я ненавижу так сильно, что никогда не пойду к нему и не расскажу о несчастье, виновником которого был он. — В это время обе спутницы подошли к трактиру. — У меня нет денег, чтобы заплатить Пер д'Ору, и я ничего не ела с утра, — сказала эта нищая.
— Идемте, Марион, у меня есть немного денег, и он даст нам поесть, — сказала старшая нищая и первая вошла в дверь трактира.
По странному обстоятельству, сегодня вечером здесь были особенные гости. Старый сгорбленный человек, похожий на цыгана, ввел в конюшню за Домом трех уставших лошадей, обвешанных сбруей и погремушками. На старике был плащ из желтоватой материи и большой тюрбан на голове.
Когда обе нищие вошли в низенькую, дымную комнату постоялого двора, там уже находились две посетительницы, которые, судя по первому взгляду, должно быть, пришли вместе со стариком. Они сидели на деревянной скамейке в углу комнаты, у стены. Лица их были покрыты по, обычаю цыганок. На старшей был одет тюрбан, младшая же казалась очень молодой, хотя ее одежда бродяги, покрытое лицо и мрачный свет от лампы не давали возможности рассмотреть ее. Цыганки изредка перебрасывались между собой несколькими словами на иностранном языке и сидели, опустив головы.
За буфетом стоял вечно улыбающийся, добродушный Пер д'Ор. Он повернул свое круглое бритое лицо к входящим, которые были его давними посетительницами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183