Каково же было ее удивление, когда, войдя в нижнюю залу, она нашла Дебору в траурной одежде, с распущенными волосами, распростертую на диване, уткнув лицо в подушки и орошая их своими безмолвными слезами.
Когда пришла Венера, девушка подняла голову. Жалко было смотреть на ее прекрасное лицо, покрытое смертельной бледностью. Большие черные глаза были обведены широкими синими кругами. Слезы текли по щекам как два неиссякаемые источника крупных жемчужин. На бледных губах обрисовалась печальная улыбка.
Дебора протянула Венере свою горячую руку. При виде этого горя Люцифер забыла на несколько секунд и свою любовь к Раулю, и ревнивую ненависть к дочери Натана. Она растрогалась и вскричала из глубины сердца и с искренним участием:
– О! Сестра моя!.. Ради Бога! Что с вами случилось? Зачем вы плачете? Отвечайте мне… Отвечайте скорее: я умираю от беспокойства…
– Сестра моя… – прошептала Дебора, – я очень несчастна и желала бы умереть!..
– Умереть?..
– И благословила бы Бога отцов моих, если бы Он призвал меня к себе!.. – продолжала жидовка.
– Но зачем вы отчаиваетесь таким образом?.. Какое несчастье поразило вас?..
– Величайшее…
– Говорите…
– Кавалер де ла Транблэ приезжал…
– И он не любит вас… Он не просил вашей руки?.. – вскричала Венера с жадностью.
– Напротив, он меня любит, – возразила Дебора, – любит страстно и просил моей руки… но… Отец мой отказал кавалеру де ла Транблэ.
– Отказал?!
– Да, и не оставил ему никакой надежды!
Венера ожила, однако спросила:
– Что же за причины этого отказа?
– Причины самые нелепые. Батюшка уверяет, что я буду несчастна с Раулем!.. Как будто можно быть несчастной с любимым и любящим мужем! Он уверяет, что со мною как с жидовкой будут обращаться с презрением в высшем свете, к которому принадлежит кавалер де ла Транблэ! Какое мне дело, только бы он любил меня! Батюшка говорил о крови Давида и о многом другом, чего я не помню… Он говорил также, что Рауль игрок и проиграет все мое состояние!.. Но не лучше ли разделять бедность с ним, нежели богатство с другим?.. О! Отцы!.. Отцы!.. В своем мнимом благоразумии они хотят решать счастье своих детей и осуждают их на вечное отчаяние… Осуждают их на смерть: я чувствую, что скоро умру…
Сказав это с чрезвычайным одушевлением, Дебора замолчала и рыдания ее увеличились. Венера, увидев гибель всех надежд своей соперницы, вдруг перестала ревновать и искренне сожалела о ней. Она взяла Дебору за обе руки, прижала их к сердцу и смешала свои слезы с ее слезами. Мало-помалу жидовка успокоилась, рыдания ее прекратились, слезы перестали литься. Ока осталась погруженной в мрачную и глубокую печаль, сосредоточившуюся в себе самой и поэтому казавшуюся гораздо ужаснее шумного горя. Венера не старалась утешать Дебору. Она знала, что есть раны, которые залечиваются медленно и до которых не надо дотрагиваться, если не хочешь, чтобы они заныли болезненнее прежнего.
Видала ли вы когда-нибудь между царями оранжереи цветок самый редкий между самыми блестящими и самыми душистыми? Он яркого живого цвета. Он возвышает над другими свою горделивую чашечку. Он вдыхает воздух и свет всеми порами. Вдруг цветок этот блекнет и увядает. Стебель его сгибается, лепестки бледнеют, запах исчезает, и венчик быстро вянет. Напрасно солнце обливает его своими теплыми лучами. Напрасно его окружают заботами. Бедный цветок умирает, и лишь тогда отыскивают причину болезни – червь подтачивал его корень!
С Деборой случилось то же самое.
С того самого дня, как Натан отказал Раулю, Дебора начала увядать. Мрачная меланхолия, овладевшая ею, уже не оставляла ее. Ее прекрасный арабский цвет лица, такой чудной бледности, принял свинцовые оттенки. Синие круги обрисовались вокруг век. Губы потеряли свою яркую краску, напоминавшую цвет граната. Восхитительная округлость груди сменилась худобой. Дебора была еще прекрасна, но блистала зловещей красотой молодых девушек, близких к смерти.
XXIV. Отец и дочь
При виде опасных признаков, описанных нами, Натан наконец испугался. Дебора никогда не жаловалась, но легко было видеть, что она страдала и чувствовала, что умирает медленной смертью. Жид в отчаянии пригласил самых знаменитых докторов своей религии. Они единогласно решили, что это ужасная и смертельная сухотка: но причин ее угадать не могли. Организм девушки был изумительно крепок, и поэтому невозможно было объяснить истоки и причины этой странной болезни. Они расспрашивали Дебору. Дебора не хотела отвечать.
– Ваша дочь скрывает от нас что-то, – сказали они Натану. – Источники жизни иссякают, но отчего? Мы этого не знаем, и потому наше искусство бессильно… Мы не можем вылечить ее…
– Итак, вы не находите никаких средств к исцелению? – спросил жид с крайним беспокойством.
– Никаких.
– Вы не имеете никакой надежды?
– Бог Авраама, Исаака и Иакова один может спасти ее… Чудом…
– Но если причина ее болезни заключается в глубокой печали, в которой она не хочет признаться и которая ее убивает… И если эта печаль прекратится, может ли Дебора поправиться?
– Может быть, силы молодости тогда и восторжествуют над причиненными уже опустошениями, но, кажется, уже поздно…
– Вы придете еще?
– К чему?
Жид остался один со своим отчаянием.
– О! Боже! Боже! – вскричал он, подняв руки к небу. – Неужели там написано, что я буду убийцей моей дочери?! Я хотел ее счастья, и вот как я вознагражден за мою любовь к ней! Я сделал все, чего требовал мой долг… Сделаю даже более! Я уступлю… Пусть погибнет будущность этой несчастной девушки, но пусть она останется жива, пусть останется жива!..
И он пошел к Деборе. Она встретила его той самой душераздирающей улыбкой, которая уже несколько недель терзала сердце бедного отца.
– Дочь моя, – сказал он ей, – как ты себя чувствуешь сегодня?
– Хорошо, батюшка; мне кажется, что я страдаю менее…
Выражение, с которым были произнесены эти слова, опровергало их смысл.
– Послушай, – продолжал Натан, – я должен сделать тебе признание и просить у тебя прощения…
Дебора обратила на отца удивленный взор.
– Признание?! Прощения? – повторила она.
– Да… Я принес тебе много вреда, но раскаиваюсь… Еще есть время поправить все…
– Зачем вы говорите такое, батюшка? Вы знаете, что никогда не можете ничем повредить мне…
– Позволь мне продолжать, дитя мое. Я хочу говорить с тобою о кавалере Рауле де ла Транблэ.
Яркий румянец заменил смертельную бледность на щеках молодой девушки. Она склонила голову на исхудалую грудь, но не сказала ни слова. Натан продолжал:
– Знаешь ли ты, почему я не согласился отдать твою руку этому дворянину?
– Вы мне говорили, батюшка, – пролепетала Дебора.
– Я говорил тебе, что он не сделает тебя счастливой… Я говорил тебе, что он игрок и скоро промотает твое состояние…
– Да, вы говорили мне это… И я вам не возражала, потому что, может быть, это было бы и справедливо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Когда пришла Венера, девушка подняла голову. Жалко было смотреть на ее прекрасное лицо, покрытое смертельной бледностью. Большие черные глаза были обведены широкими синими кругами. Слезы текли по щекам как два неиссякаемые источника крупных жемчужин. На бледных губах обрисовалась печальная улыбка.
Дебора протянула Венере свою горячую руку. При виде этого горя Люцифер забыла на несколько секунд и свою любовь к Раулю, и ревнивую ненависть к дочери Натана. Она растрогалась и вскричала из глубины сердца и с искренним участием:
– О! Сестра моя!.. Ради Бога! Что с вами случилось? Зачем вы плачете? Отвечайте мне… Отвечайте скорее: я умираю от беспокойства…
– Сестра моя… – прошептала Дебора, – я очень несчастна и желала бы умереть!..
– Умереть?..
– И благословила бы Бога отцов моих, если бы Он призвал меня к себе!.. – продолжала жидовка.
– Но зачем вы отчаиваетесь таким образом?.. Какое несчастье поразило вас?..
– Величайшее…
– Говорите…
– Кавалер де ла Транблэ приезжал…
– И он не любит вас… Он не просил вашей руки?.. – вскричала Венера с жадностью.
– Напротив, он меня любит, – возразила Дебора, – любит страстно и просил моей руки… но… Отец мой отказал кавалеру де ла Транблэ.
– Отказал?!
– Да, и не оставил ему никакой надежды!
Венера ожила, однако спросила:
– Что же за причины этого отказа?
– Причины самые нелепые. Батюшка уверяет, что я буду несчастна с Раулем!.. Как будто можно быть несчастной с любимым и любящим мужем! Он уверяет, что со мною как с жидовкой будут обращаться с презрением в высшем свете, к которому принадлежит кавалер де ла Транблэ! Какое мне дело, только бы он любил меня! Батюшка говорил о крови Давида и о многом другом, чего я не помню… Он говорил также, что Рауль игрок и проиграет все мое состояние!.. Но не лучше ли разделять бедность с ним, нежели богатство с другим?.. О! Отцы!.. Отцы!.. В своем мнимом благоразумии они хотят решать счастье своих детей и осуждают их на вечное отчаяние… Осуждают их на смерть: я чувствую, что скоро умру…
Сказав это с чрезвычайным одушевлением, Дебора замолчала и рыдания ее увеличились. Венера, увидев гибель всех надежд своей соперницы, вдруг перестала ревновать и искренне сожалела о ней. Она взяла Дебору за обе руки, прижала их к сердцу и смешала свои слезы с ее слезами. Мало-помалу жидовка успокоилась, рыдания ее прекратились, слезы перестали литься. Ока осталась погруженной в мрачную и глубокую печаль, сосредоточившуюся в себе самой и поэтому казавшуюся гораздо ужаснее шумного горя. Венера не старалась утешать Дебору. Она знала, что есть раны, которые залечиваются медленно и до которых не надо дотрагиваться, если не хочешь, чтобы они заныли болезненнее прежнего.
Видала ли вы когда-нибудь между царями оранжереи цветок самый редкий между самыми блестящими и самыми душистыми? Он яркого живого цвета. Он возвышает над другими свою горделивую чашечку. Он вдыхает воздух и свет всеми порами. Вдруг цветок этот блекнет и увядает. Стебель его сгибается, лепестки бледнеют, запах исчезает, и венчик быстро вянет. Напрасно солнце обливает его своими теплыми лучами. Напрасно его окружают заботами. Бедный цветок умирает, и лишь тогда отыскивают причину болезни – червь подтачивал его корень!
С Деборой случилось то же самое.
С того самого дня, как Натан отказал Раулю, Дебора начала увядать. Мрачная меланхолия, овладевшая ею, уже не оставляла ее. Ее прекрасный арабский цвет лица, такой чудной бледности, принял свинцовые оттенки. Синие круги обрисовались вокруг век. Губы потеряли свою яркую краску, напоминавшую цвет граната. Восхитительная округлость груди сменилась худобой. Дебора была еще прекрасна, но блистала зловещей красотой молодых девушек, близких к смерти.
XXIV. Отец и дочь
При виде опасных признаков, описанных нами, Натан наконец испугался. Дебора никогда не жаловалась, но легко было видеть, что она страдала и чувствовала, что умирает медленной смертью. Жид в отчаянии пригласил самых знаменитых докторов своей религии. Они единогласно решили, что это ужасная и смертельная сухотка: но причин ее угадать не могли. Организм девушки был изумительно крепок, и поэтому невозможно было объяснить истоки и причины этой странной болезни. Они расспрашивали Дебору. Дебора не хотела отвечать.
– Ваша дочь скрывает от нас что-то, – сказали они Натану. – Источники жизни иссякают, но отчего? Мы этого не знаем, и потому наше искусство бессильно… Мы не можем вылечить ее…
– Итак, вы не находите никаких средств к исцелению? – спросил жид с крайним беспокойством.
– Никаких.
– Вы не имеете никакой надежды?
– Бог Авраама, Исаака и Иакова один может спасти ее… Чудом…
– Но если причина ее болезни заключается в глубокой печали, в которой она не хочет признаться и которая ее убивает… И если эта печаль прекратится, может ли Дебора поправиться?
– Может быть, силы молодости тогда и восторжествуют над причиненными уже опустошениями, но, кажется, уже поздно…
– Вы придете еще?
– К чему?
Жид остался один со своим отчаянием.
– О! Боже! Боже! – вскричал он, подняв руки к небу. – Неужели там написано, что я буду убийцей моей дочери?! Я хотел ее счастья, и вот как я вознагражден за мою любовь к ней! Я сделал все, чего требовал мой долг… Сделаю даже более! Я уступлю… Пусть погибнет будущность этой несчастной девушки, но пусть она останется жива, пусть останется жива!..
И он пошел к Деборе. Она встретила его той самой душераздирающей улыбкой, которая уже несколько недель терзала сердце бедного отца.
– Дочь моя, – сказал он ей, – как ты себя чувствуешь сегодня?
– Хорошо, батюшка; мне кажется, что я страдаю менее…
Выражение, с которым были произнесены эти слова, опровергало их смысл.
– Послушай, – продолжал Натан, – я должен сделать тебе признание и просить у тебя прощения…
Дебора обратила на отца удивленный взор.
– Признание?! Прощения? – повторила она.
– Да… Я принес тебе много вреда, но раскаиваюсь… Еще есть время поправить все…
– Зачем вы говорите такое, батюшка? Вы знаете, что никогда не можете ничем повредить мне…
– Позволь мне продолжать, дитя мое. Я хочу говорить с тобою о кавалере Рауле де ла Транблэ.
Яркий румянец заменил смертельную бледность на щеках молодой девушки. Она склонила голову на исхудалую грудь, но не сказала ни слова. Натан продолжал:
– Знаешь ли ты, почему я не согласился отдать твою руку этому дворянину?
– Вы мне говорили, батюшка, – пролепетала Дебора.
– Я говорил тебе, что он не сделает тебя счастливой… Я говорил тебе, что он игрок и скоро промотает твое состояние…
– Да, вы говорили мне это… И я вам не возражала, потому что, может быть, это было бы и справедливо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121