Матьяс Обер был еще худощавее и бледнее прежнего. Только его жалкая одежда была заменена теперь костюмом несколько получше, который мог поразить знатоков пышностью и великим изобилием потускневших медных галунов. Без сомнения, приобретя этот великолепный наряд, Матьяс Обер растратил на кутежи остаток тридцати луидоров, полученных им несколько дней тому назад от кавалера де ла Транблэ. По всей вероятности, этому же кутежу надо было приписать и бледность лица разбойника.
Трубка Матьяса Обера погасла за неимением табака. Он поднес к губам оловянную кружку, но на дне ее оставалось несколько капель. Он проглотил их и, поставив на грязный стол пустую кружку, обшарил все карманы с каким-то ожесточением. Бесполезные поиски!.. Карманы были пусты, или по крайней мере в них находился только носовой платок в очень плохом состоянии, фальшивые карты да кости. Матьяс Обер излил всю свою досаду, ударив по столу огромным кулаком, отчего заплясали все графины и стаканы. Но как ни был силен этот удар, он ничего не исправил и ни в чем не изменил положения несчастного шпиона.
– Пойду-ка я около полуночи прогуляться по Новому мосту, – прошептал этот достойный уважения господин, – и очень я буду несчастлив, если мне не удастся найти в кармане какого-нибудь запоздалого гражданина тот кошелек, который я потерял утром.
Приняв это похвальное намерение и выразив его довольно деликатным образом, Матьяс Обер успокоился, и нечто вроде улыбки обрисовалось под густыми черными усами, покрывавшими его поблеклые губы.
В эту минуту в таверну вошло новое лицо.
Этот новый посетитель был человек лет тридцати двух высокого роста, крепкого сложения и с беззаботной физиономией. С торжествующим видом носил он новую, очень яркую и очень пеструю ливрею – зеленый жилет с серебряным галуном, красные панталоны и пурпурный кафтан с серебряными галунами по всем швам. На его напудренных и взбитых волосах была надета набекрень шляпа с великим множеством галунов. Полные икры его красовались в белых чулках, а на башмаках светились огромные серебряные пряжки. Широкое и румяное лицо этого незнакомца не было лишено некоторого рода правильности, но представляло выражение вместе и надменное и низкое, не нравившееся с первого взгляда. Это было лицо лакейское в полном смысле слова.
Появление незнакомца в таверне, обыкновенные посетители которой нам уже известны, произвело эффект, даже, может быть, гораздо больший, нежели он желал. Почтенные клиенты таверны «Марс и Венера» держались принципа равенства, и вид великолепной ливреи раздражал их нервы, напоминая им, что на свете были знатные и богатые люди, которые держали у себя слуг, между тем как они должны были сами служить себе.
– Зачем явился сюда этот попугай? – спросил один шутник, остроумно намекая на красный и зеленый цвета ливреи лакея.
– Скажи лучше – рак!.. – отвечал другой.
– На нем столько серебряных галунов, – вскричал третий, – что нам хватило бы их на вино на целых три дня!..
– Вон, попугай!..
– Вон, рак!..
– Да… да… пусть он убирается отсюда…
– Только пусть оставит здесь свое красное платье; мы пропьем его галуны!..
Едва были произнесены эти последние слова, как полдюжины висельников окружили несчастного лакея, который, потеряв всю свою самоуверенность и вовсе не думая употребить свою физическую силу, чтобы отделаться от докучливых, жалобно повторял:
– Друзья мои… мои добрые друзья… позвольте мне объяснить вам, что я из ваших… что вы найдете во мне старого товарища…
– У нас нет друзей между лакеями… – отвечали хриплые и угрожающие голоса.
– У нас нет товарищей в ливреях!..
– Мы пропиваем галуны, а не носим их!..
– Но еще раз позвольте сказать вам…
– Ничего не позволяем!
– Ну, негодяй, снимай свое платье, да проворнее!.. и убирайся отсюда!
Лакей принужден был повиноваться, как вдруг он вскрикнул от радости. Обводя вокруг испуганными глазами, он приметил знакомого человека, и именно того самого, ради которого пришел в кабак «Марс и Венера».
– Эй, Матьяс Обер, – закричал он, – приди ко мне на помощь, избавь меня!
Матьяс Обер, без сомнения, погруженный в ряд философических размышлений, не обращал до сих пор никакого внимания на сцену, происходившую возле него. Но, услыхав свое имя, он поднял голову и взглянул на того, кто его звал.
– А! – сказал он потом самым спокойным тоном, – это ты, Жан Каррэ…
– Ты видишь, что это я, – отвечал лакей Антонии Верди, – избавь же меня!
– Оставьте его!.. – вскричал Матьяс Обер, обращаясь к висельникам, окружавшим лакея. – Прочь! этот господин мне приятель!
Круг тотчас раздвинулся не без ропота, и сердитый голос спросил:
– Если эта птица приятель Рыси, зачем же он не сказал заранее?
– А дали ли вы мне на это время, мои деточки? – возразил Жан Каррэ, к которому вдруг возвратилась вся уверенность. – В другой раз скажу, а пока помните поговорку: говори что хочешь, а рукам воли не давай!..
Сказав это, лакей воспользовался возвращенной ему свободой, чтобы сесть напротив Матьяса Обера, который пожал ему руку и спросил:
– По какому случаю ты здесь, Жан Каррэ?
– Нисколько не по случаю…
– А как же?
– Я пришел сюда с целью повидать кой-кого…
– Можно спросить, кого именно?
– Можно.
– Ну?
– А я отвечаю, что пришел к тебе, Матьяс Обер…
– Ага!
– Это тебя удивляет?
– Нет. Ты все еще в услужении у Антонии Верди?
– Да.
– Стало быть, я нужен твоей госпоже?
– По крайней мере, ей нужен человек, у которого, как у тебя, были бы рысьи глаза и хитрость лисицы.
– И ты вспомнил обо мне?
– Как изволишь видеть.
– Спасибо! Стало быть, есть дельце?
– И дельце из таких, какие ты любишь.
– То есть без риску, а выгодно?
– Именно!
– Можно заработать кое-что?
– Можно.
– Много?
– Достаточно, чтобы ты остался вполне доволен.
– Я вижу заранее, что дельце будет по мне.
– Ну, поговорим…
– Хорошо, только прежде спроси табаку и водки, если у тебя есть в кармане деньги.
Жан Каррэ ударил по карману.
– Деньги есть! – сказал он, – Да еще золото, старикашка!
– О! О! Верно, служить у Антонии Верди хорошо.
– Еще бы!
Лакей Антонии велел принести табаку и водки в изобилии, потом продолжал:
– Знаешь ты, что происходит?
– Где? – спросил Матьяс Обер.
– У нас и в Пале-Рояле.
– Решительно ничего не знаю.
– Ну так я скажу тебе, что мы в великой милости… и я, право, не знаю, где остановится эта милость.
– Тем лучше для вас!
– Ты, конечно, слыхал о последней любезности регента кмнам?
– Нет.
– Он подарил нам восхитительный домик на улице Серизэ и дает нам порядочную сумму на стол и экипаж. У нас есть каретные лошади к лакеи, а я возведен в звание доверенного человека… мне посчастливилось, когда я решился на смелый поступок, который все называли глупостью!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121