— Мы захватили два карфагенских броненосца, оба с поврежденными двигателями и разбитыми батарейными палубами. Еще восемь кораблей мы потопили, а два судна выбросило на берег. Я был внутри одного из них — наш снаряд произвел там колоссальные разрушения. Кромвель сделал из «Оганкита» настоящего монстра, но я думаю, он не рассчитывал, что по его броненосцам будут стрелять семидесятифунтовыми ядрами.
— Что у нас с галерами? Джон покачал головой:
— Из всего нашего гребного флота сейчас на плаву осталось не больше тридцати кораблей. Около пятнадцати судов на берегу, и мы можем попробовать привести их в порядок. К счастью, нам удалось захватить почти неповрежденными тридцать карфагенских квадрирем. И еще там в море осталось множество подбитых галер — эти посудины почти не тонут. Я постараюсь организовать спасательные команды и вытащить их на берег.
— Сколько галер будет готово к отплытию завтра утром?
— Завтра утром, полковник? Дьявол, да тут работы минимум на пару дней. Сэр, в сегодняшнем деле мы потеряли почти половину наших ружей и артиллерии. Не говоря уж о том, что большая часть пороха для мушкетов и малокалиберных пушек оказалась подмочена.
— Я отплываю завтра на рассвете. Тогда к закату мы достигнем Нейпера.
— И что дальше, сэр? — бесцеремонно перебил его Джон. — У Кромвеля в руках «Оганкит» и четыре-пять броненосцев. Два выстрела его тяжелой артиллерии — и у нас не останется ничего. Мне понадобится день только на то, чтобы доставить сюда припасы с нашей последней стоянки и обеспечить всех продовольствием. А вы ведь собираетесь еще кормить этих карфагенян! Дайте мне три-четыре дня. — В голосе Джона звучала отчаянная просьба. — Мы сможем снять броню с поврежденных кораблей и укрепить борта двух оставшихся на ходу броненосцев — тогда у нас будут шансы.
— У меня нет времени! — закричал Эндрю. — Он окажется в Суздале на день раньше нас. Если дать этому ублюдку три или четыре дня, он тоже залижет свои раны. Он построит на берегу батарею или придумает что-нибудь еще. Черт побери, надо его додавить! — Чем?
— Тем, что у меня есть, тем, что ты приготовишь мне к рассвету.
— И что вы будете делать, когда окажетесь там?
— Я не знаю! — взревел Эндрю и тут же пожалел о своих словах.
Его трясло. Отвернувшись, он постарался взять себя в руки, досадуя на то, что потерял самообладание. Однако нервы его были уже на пределе.
Он с трудом удерживался от того, чтобы не разрыдаться. Страшное давление, которое он испытывал после того, как пришла та телеграмма, разрушившая все его надежды, достигло своего апогея. Какие надежды! — это были беспочвенные фантазии, что они смогут подготовиться к новым угрозам со стороны этого сурового мира и справятся с ними.
Эндрю бросил взгляд на покрытое обломками кораблей море. В сгустившихся сумерках он увидел, как на берег выходит группа русских солдат, толкающих перед собой плот с грудой мертвецов, как они выносят из воды безжизненные тела и укладывают их в ряд на песке для захоронения.
«Что же мне теперь делать? Что будет с Суздалем?»
Он знал, что все смотрят на него и ждут его решения.
Его единственный шанс был в том, чтобы, прикрывая броненосцами галеры приблизиться к устью Нейпера, высадить своих людей и атаковать «Оганкит».
«Шах и мат», — сказал ему внутренний голос. Эти слова, казалось, загипнотизировали его, и он не знал, что делать дальше. Несмотря на все зло, какое было сконцентрировано в Кромвеле, и то зло, которое он совершил, он в этот раз победит, и жертва Эндрю окажется напрасной. Полковник начал дрожать. «Это заметно или темнота скрывает мое унижение? — вдруг подумал он. — Похоже, я сломался». Эндрю хотелось смеяться и плакать, выпустить на волю свои страхи и бежать куда глаза глядят. Он едва сдерживал себя, чувствуя, что еще мгновение, и он заскользит вниз по ледяному склону в кромешную темноту.
— Сэр, какими будут ваши приказания? — с нажимом произнес Джон.
Черт побери, Эндрю знал, как это выглядит со стороны, он сам видел, как Джон доходил до ручки, стараясь выполнить его задания. Неужели он не понимает, что сейчас сам Эндрю балансирует на краю пропасти?
— Мои приказы остаются в силе, — с трудом выдавил полковник.
— Значит, мы отплываем завтра на рассвете? Эндрю склонил голову.
Джон открыл рот, чтобы что-то возразить, но вместо этого приглушенно выругался и скрылся в темноте.
Все остальные молча остались стоять, ожидая от Эндрю какого-нибудь бодрого замечания, улыбки или откровенной фразы, которой он передал бы им часть своих душевных сил, подкрепив их веру в успех.
— Это все, господа, — тихо закончил Эндрю, и его спутники начали расходиться.
Несколько секунд спустя рядом с ним остался один Винсент. Помешкав, он подошел к Эндрю.
— Что с вами, сэр? — осторожно спросил он. Эндрю тщетно попытался улыбнуться.
— Ничего, сынок, все в порядке.
— Черта с два, сэр! — воскликнул Винсент. Эндрю удивленно посмотрел в глаза молодого человека.
— Вы выдохлись, сэр. Это же очевидно. Эндрю отвернулся и направился к воде. Винсент пристроился рядом с ним.
— Мистер Готорн, займитесь своими делами. Помогите Марку привести в порядок суда и собрать людей.
— С этим он справится и без меня, — успокаивающим тоном произнес Винсент. — И не приказывайте мне уйти, потому что я все равно не подчинюсь.
— Значит, нарушение субординации стало твоей привычкой? — не сдержался Эндрю.
Он тут же пожалел о вырвавшихся у него словах. В глазах Винсента стояла боль, как у ребенка, которого выпороли. — Прости меня, сынок, — выдохнул Эндрю. — Я не хотел тебя обидеть. — Он положил руку на плечо Винсента.
— Не извиняйтесь, сэр, — прошептал тот. — Я это заслужил.
— Что с тобой происходит? — В голосе Эндрю звучали беспокойство и нежность.
— Я думаю не о себе, а о вас, — ответил Винсент.
— Значит, каждый из нас беспокоится за другого. Винсент издал горький смешок:
— С тех пор как я оказался в Тридцать пятом, я восхищался вами и хотел во всем на вас походить.
Эндрю погрузился в воспоминания.
— Вам не придется сейчас слушать этот ребяческий лепет, полковник Кин, — быстро добавил Винсент. — Я сказал это потому, что, мне кажется, я понимаю, что сейчас происходит внутри вас.
Эндрю знал, что должен улыбнуться, покачать головой, сказать, что с ним все нормально и Винсенту пора идти по своим делам.
— После всего, что я видел… — начал он и смолк. — И после всего, что я сделал, я чувствую, будто во мне поселился какой-то червь, медленно пожирающий меня изнутри. Я думаю о тех людях, которые умерли потому, что я приказал им делать то-то или отправиться туда-то. Я думаю об этих людях и даже о тугарах, которых я убил. Господи, я думаю о той ненависти, которую познал.
— Я вас понимаю, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
— Что у нас с галерами? Джон покачал головой:
— Из всего нашего гребного флота сейчас на плаву осталось не больше тридцати кораблей. Около пятнадцати судов на берегу, и мы можем попробовать привести их в порядок. К счастью, нам удалось захватить почти неповрежденными тридцать карфагенских квадрирем. И еще там в море осталось множество подбитых галер — эти посудины почти не тонут. Я постараюсь организовать спасательные команды и вытащить их на берег.
— Сколько галер будет готово к отплытию завтра утром?
— Завтра утром, полковник? Дьявол, да тут работы минимум на пару дней. Сэр, в сегодняшнем деле мы потеряли почти половину наших ружей и артиллерии. Не говоря уж о том, что большая часть пороха для мушкетов и малокалиберных пушек оказалась подмочена.
— Я отплываю завтра на рассвете. Тогда к закату мы достигнем Нейпера.
— И что дальше, сэр? — бесцеремонно перебил его Джон. — У Кромвеля в руках «Оганкит» и четыре-пять броненосцев. Два выстрела его тяжелой артиллерии — и у нас не останется ничего. Мне понадобится день только на то, чтобы доставить сюда припасы с нашей последней стоянки и обеспечить всех продовольствием. А вы ведь собираетесь еще кормить этих карфагенян! Дайте мне три-четыре дня. — В голосе Джона звучала отчаянная просьба. — Мы сможем снять броню с поврежденных кораблей и укрепить борта двух оставшихся на ходу броненосцев — тогда у нас будут шансы.
— У меня нет времени! — закричал Эндрю. — Он окажется в Суздале на день раньше нас. Если дать этому ублюдку три или четыре дня, он тоже залижет свои раны. Он построит на берегу батарею или придумает что-нибудь еще. Черт побери, надо его додавить! — Чем?
— Тем, что у меня есть, тем, что ты приготовишь мне к рассвету.
— И что вы будете делать, когда окажетесь там?
— Я не знаю! — взревел Эндрю и тут же пожалел о своих словах.
Его трясло. Отвернувшись, он постарался взять себя в руки, досадуя на то, что потерял самообладание. Однако нервы его были уже на пределе.
Он с трудом удерживался от того, чтобы не разрыдаться. Страшное давление, которое он испытывал после того, как пришла та телеграмма, разрушившая все его надежды, достигло своего апогея. Какие надежды! — это были беспочвенные фантазии, что они смогут подготовиться к новым угрозам со стороны этого сурового мира и справятся с ними.
Эндрю бросил взгляд на покрытое обломками кораблей море. В сгустившихся сумерках он увидел, как на берег выходит группа русских солдат, толкающих перед собой плот с грудой мертвецов, как они выносят из воды безжизненные тела и укладывают их в ряд на песке для захоронения.
«Что же мне теперь делать? Что будет с Суздалем?»
Он знал, что все смотрят на него и ждут его решения.
Его единственный шанс был в том, чтобы, прикрывая броненосцами галеры приблизиться к устью Нейпера, высадить своих людей и атаковать «Оганкит».
«Шах и мат», — сказал ему внутренний голос. Эти слова, казалось, загипнотизировали его, и он не знал, что делать дальше. Несмотря на все зло, какое было сконцентрировано в Кромвеле, и то зло, которое он совершил, он в этот раз победит, и жертва Эндрю окажется напрасной. Полковник начал дрожать. «Это заметно или темнота скрывает мое унижение? — вдруг подумал он. — Похоже, я сломался». Эндрю хотелось смеяться и плакать, выпустить на волю свои страхи и бежать куда глаза глядят. Он едва сдерживал себя, чувствуя, что еще мгновение, и он заскользит вниз по ледяному склону в кромешную темноту.
— Сэр, какими будут ваши приказания? — с нажимом произнес Джон.
Черт побери, Эндрю знал, как это выглядит со стороны, он сам видел, как Джон доходил до ручки, стараясь выполнить его задания. Неужели он не понимает, что сейчас сам Эндрю балансирует на краю пропасти?
— Мои приказы остаются в силе, — с трудом выдавил полковник.
— Значит, мы отплываем завтра на рассвете? Эндрю склонил голову.
Джон открыл рот, чтобы что-то возразить, но вместо этого приглушенно выругался и скрылся в темноте.
Все остальные молча остались стоять, ожидая от Эндрю какого-нибудь бодрого замечания, улыбки или откровенной фразы, которой он передал бы им часть своих душевных сил, подкрепив их веру в успех.
— Это все, господа, — тихо закончил Эндрю, и его спутники начали расходиться.
Несколько секунд спустя рядом с ним остался один Винсент. Помешкав, он подошел к Эндрю.
— Что с вами, сэр? — осторожно спросил он. Эндрю тщетно попытался улыбнуться.
— Ничего, сынок, все в порядке.
— Черта с два, сэр! — воскликнул Винсент. Эндрю удивленно посмотрел в глаза молодого человека.
— Вы выдохлись, сэр. Это же очевидно. Эндрю отвернулся и направился к воде. Винсент пристроился рядом с ним.
— Мистер Готорн, займитесь своими делами. Помогите Марку привести в порядок суда и собрать людей.
— С этим он справится и без меня, — успокаивающим тоном произнес Винсент. — И не приказывайте мне уйти, потому что я все равно не подчинюсь.
— Значит, нарушение субординации стало твоей привычкой? — не сдержался Эндрю.
Он тут же пожалел о вырвавшихся у него словах. В глазах Винсента стояла боль, как у ребенка, которого выпороли. — Прости меня, сынок, — выдохнул Эндрю. — Я не хотел тебя обидеть. — Он положил руку на плечо Винсента.
— Не извиняйтесь, сэр, — прошептал тот. — Я это заслужил.
— Что с тобой происходит? — В голосе Эндрю звучали беспокойство и нежность.
— Я думаю не о себе, а о вас, — ответил Винсент.
— Значит, каждый из нас беспокоится за другого. Винсент издал горький смешок:
— С тех пор как я оказался в Тридцать пятом, я восхищался вами и хотел во всем на вас походить.
Эндрю погрузился в воспоминания.
— Вам не придется сейчас слушать этот ребяческий лепет, полковник Кин, — быстро добавил Винсент. — Я сказал это потому, что, мне кажется, я понимаю, что сейчас происходит внутри вас.
Эндрю знал, что должен улыбнуться, покачать головой, сказать, что с ним все нормально и Винсенту пора идти по своим делам.
— После всего, что я видел… — начал он и смолк. — И после всего, что я сделал, я чувствую, будто во мне поселился какой-то червь, медленно пожирающий меня изнутри. Я думаю о тех людях, которые умерли потому, что я приказал им делать то-то или отправиться туда-то. Я думаю об этих людях и даже о тугарах, которых я убил. Господи, я думаю о той ненависти, которую познал.
— Я вас понимаю, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139