Здесь мы находились в самом сердце девственного леса. Мы не слышали никаких звуков, издаваемых древесными животными, и видели только одну птицу — лазоревую котингу, одиноко сидевшую высоко на ветке. В одном месте растительность внизу была до того густой, что путь проходил под сводчатой галереей из листвы: ветви были вырублены лишь настолько, чтобы мог пройти маленький челнок. Эти чащи состоят преимущественно из бамбука, тонкая листва и изогнутые стебли которого образуют изящные, перистые беседки; но другие общественные (т.е. растущие большими сообществами) растения, вьющиеся, с тонкими зелеными стеблями, снабженными усиками, до того рьяно стремятся ухватиться за верхние сучья, что кажется, будто они наделены чуть ли не животной энергией; какие-то низкорослые деревья с листьями, изящно испещренными жилками, делают эти джунгли еще гуще. Иногда мы натыкались на упавшее дерево, лежавшее поперек дороги. Его массивная крона все еще держалась на тонких канатах сипо, связывавших ее со стоявшими деревьями; приходилось делать большой крюк, и иногда трудно было снова отыскать правильную дорогу.
Наконец мы добрались до цели нашего путешествия — очень густой и сумрачной части леса. Впрочем, по обе стороны протока виднелась суша, а справа находилось небольшое освещенное солнцем открытое пространство — место высадки на пути к туземным жилищам. Вода оставалась глубокой до самого берега; от тенистой гавани к строениям, до которых было около фурлонга, вела расчищенная тропинка. Мой друг Кардозу был крестным отцом одного внука Педру-уасу, дочь которого была замужем за индейцем, поселившимся в Эге. Он предупредил старика, что собирается к нему с визитом, и потому нас ожидали.
Когда мы высадились, Педру-уасу сам спустился к гавани, чтобы встретить нас: о нашем прибытии возвестил лай собак. Это был высокий и худой старик с серьезным, но мягким выражением лица и манерами, в большей степени свободными от застенчивости и недоверия, чем то обычно бывает у индейцев. Одет он был в рубашку из грубой хлопчатобумажной ткани, окрашенной муриши, и штаны из той же материи, подвернутые до колен. Лицо его было очерчено резкими линиями — более резкими, чем у всех индейцев, каких я видел до тех пор; губы были тонкие, нос довольно высокий и приплюснутый. Большое прямоугольное сине-черное татуированное пятно занимало середину лица, которое, как и другие открытые части его тела, было светлого красновато-коричневого цвета, а не медно-бурого, как обычно. Он шел прямой неторопливой походкой и, подойдя к нам, приветствовал Кардозу с видом человека, который желает дать понять, что имеет дело с равным. Мой друг представил меня, и вождь меня приветствовал в той же степенной, церемонной манере. Он, по-видимому, собирался задать много вопросов, но относились они главным образом к сеньоре Фелипе, индианке, экономке Кардозу в Эге, и задавал он их из чистой вежливости. Эта нарочитая любезность свойственна индейцам развитых земледельческих племен. Разговор шел на языке тупи, и только на нем и говорили весь день. Следует иметь в виду, что Педру-уасу никогда не общался много с белыми: хотя и крещенный, он оставался первобытным индейцем, который провел жизнь в глуши; на обряд крещения он согласился, как то по большей части происходит с коренными обитателями, просто из желания иметь хорошие отношения с белыми.
Когда мы подошли к дому, нас встретила жена Педру, худощавая, морщинистая и бодрая старуха, татуированная точно так же, как ее муж. Лицо и у нее отличалось резкостью черт, но манеры были сердечнее и живее, чем у мужа: она много говорила, сообщая голосу разнообразные интонации, тогда как речь старика была, пожалуй, тягучей и как будто ворчливой. Одежду ее составляли длинная юбка из толстой бумажной ткани и очень короткая блузка, не доходившая и до пояса. Я был весьма удивлен, найдя землю вокруг дома в лучшем порядке, чем в любом ситиу, какое я встречал до сих пор на Верхней Амазонке; запас посуды и хозяйственной утвари всех видов был больше, а свидетельства регулярного труда и изобилия многочисленнее, чем обычно замечаешь на фермах у цивилизованных индейцев и белых. Строения имели такую же конструкцию, как и во всех прочих местах страны у небогатых поселенцев. Семья жила под большим продолговатым открытым навесом, выстроенным. под сенью деревьев. В двух меньших постройках, отделенных от навеса и имевших глинобитные стенки с низкими дверными проемами, находились, очевидно, спальные помещения многочисленных домочадцев. Маленькая мельница для растирания сахарного тростника с двумя жерновами из зазубренного твердого дерева, деревянные корыта и котлы, в которых варят гуарапу (тростниковый сок) для получения патоки, стояли под отдельным навесом; рядом находилось большое закрытое глинобитное помещение для домашней птицы. Неподалеку стояли еще одна хижина и навес, где жила семья, состоявшая в зависимости от Педру; узкая тропинка вела через великолепный лес к другим жилищам такого же рода. Вокруг росло много плодовых деревьев, в том числе неизменный банан с длинными и широкими мягкими зелеными листовыми пластинами и группы взрослых пупуний, или персиковых пальм. Тут было также большое количество капоковых и кофейных деревьев. Среди утвари я заметил корзины различной формы, сделанные из расплющенных марантовых стеблей и окрашенные в разные цвета. Изготовление этих корзин — оригинальное искусство пасе, но, мне кажется, им владеют и другие племена, потому что я видел несколько таких корзин в домах у полуцивилизованных индейцев на Тапажосе.
Кроме четы стариков, в доме было еще только три человека, остальные отсутствовали; некоторые, впрочем, пришли в течение дня. Это были дочь Педру (у нее надо ртом было вытатуировано овальное пятно), юный внук и зять из Эги, компадри Кардозу. Старуха, когда мы вошли, занималась перегонкой спиртного напитка из кара, съедобного корня, похожего на картофель, в глиняном кубе ее собственного производства. Напиток имел красноватый цвет и был не слишком приятен на вкус. Впрочем, после долгого пути я с удовольствием выпил чашку теплого напитка прямо из перегонного куба. Кардозу питье тоже понравилось, он осушил чашку и вскоре снова наполнил ее. Старая хозяйка оказалась очень болтливой и от всей души старалась угодить гостям. Мы сидели в тукумовом гамаке, подвешенном между отвесными столбами навеса. Молодая женщина с синим ртом, которая, несмотря на свое замужество, оставалась такой же застенчивой, как любая девушка ее расы, вскоре принялась ошпаривать и ощипывать на обед кур у огня, разведенного на земле в другом конце помещения. Тут зять, Педру-уасу и Кардозу приступили к долгой беседе об их покойной жене, дочери и комадри [куме].
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140