Сморщившись и покраснев, она вопила:
— Я не буду носить малышовую одежду в школу! — Она уткнулась лицом в мое бедро, обхватила мои ноги. — Кэти, не заставляй меня носить голубые и розовые платьица для младенцев! Все будут смеяться! Будут, я знаю! Я хочу красное — не хочу малышовое!
Доктор Пол попытался ее утешить.
— Милая, я обожаю, когда голубоглазые блондинки одеваются в пастельные цвета, почему ты не хочешь подождать немного, когда вырастешь, тогда и будешь носить яркое?
Этой подслащенной пилюли упрямица Кэрри уже совсем не могла вынести. Она метнула на него свирепый взгляд, сжала кулачки, приготовилась топать ногами и уже набрала в грудь воздуха, чтобы проявить свои вокальные данные во всем блеске, как вдруг полная женщина средних лет, у которой, вероятно, была внучка, похожая на Кэрри, спокойно предложила сшить ей платья у портного. Кэрри заколебалась, переводя взгляд с меня на доктора, с доктора на Криса, потом на продавщицу.
— Прекрасное решение, — с явным облегчением радостно сказал доктор. — Я куплю швейную машинку, и Кэти сошьет тебе и пурпурное, и красное, и ярко-синее, и ты будешь обшита.
— Не хочу быть обшита, хочу ярких цветов, — надулась Кэрри.
Меня не спрашивали, и я молчала, но я вообще-то танцовщица, а не портниха. Но это Кэрри понимала и сама.
— Кэти не умеет шить платья. Кэти ничего не умеет, кроме как танцевать.
Вот вам благодарность! Это я-то, которая научила их с Кори читать — с минимальной помощью Криса.
— Что с тобой случилось, Кэрри? — нахмурился Крис. — Ты ведешь себя, как маленькая. Кэти сумеет сделать все, что захочет, запомни это!
Доктор с готовностью поддержал его. Я ничего не сказала, и мы купили электрическую швейную машинку.
— А пока давай купим розовое, голубое и желтое платья, ладно, Кэрри? — И доктор Пол поддразнил меня: — Пока Кэти не научилась шить, а как только научится, сэкономит мне кучу денег, обшивая и тебя, и себя.
Если не считать того, что мне предстояло научиться шить, небеса благоприятствовали нам в тот день. Мы возвращались домой нагруженные, мы похорошели, побывав в парикмахерской, каждый из нас сразу обулся в новые туфли с крепкими подошвами. Я получила первые в жизни туфли на высоких каблуках и дюжину пар нейлоновых чулок! Первые нейлоновые чулки, первый лифчик и венчала все это целая сумка косметики. Я могла бы целую вечность выбирать себе косметику, а доктор стоял сзади и наблюдал за мной с чрезвычайно странным выражением лица. Крис ворчал, что мне не нужны румяна, не нужна губная помада, или тени, или тушь, или карандаш для глаз…
— Ты ничего не понимаешь в этом, — отвечала я ему с некоторым превосходством.
Я впервые в жизни предалась покупательскому разгулу, и видит Бог, я хотела насладиться им в полной мере! Мне нужно было абсолютно все, что я видела на мамином сказочном туалетном столике, даже ее крем от морщин.
Не успели мы выйти из машины и разгрузить ее, как и Крис, и Кэрри, и я метнулись наверх померить обновки. Забавно, что раньше новая одежда доставалась нам гораздо легче и никогда не доставляла столько удовольствия, так как некому было в ней показаться. И все же я осталась верна себе: натянув синее бархатное платье с маленькими пуговками донизу, я вспомнила маму. Сколько иронии в том, что мне хочется плакать по маме, которой мы лишились, по маме, которую я решила ненавидеть до конца своих дней. Я села на край кровати и задумалась об этом. Мама дарила нам новую одежду, игрушки, книги, не чувствуя вины за то, что лишила нас нормального детства. Детства, которое уже не вернется. Потерянные годы, и Кори в могиле, ему не нужен новый костюм…
Его гитара стояла в углу, чтобы Кэрри, проснувшись, могла сразу увидеть ее и банджо. Почему страдать должны мы, а не она? Вдруг меня осенило: Барт Уинслоу был из Южной Каролины! Я сбежала вниз, схватила в кабинете доктора большой атлас и быстро вернулась в спальню, открыла карту Южной Каролины. Нашла Клермонт… и не поверила своим глазам: Грингленн был совсем рядом с Клермонтом! О, это не простое совпадение, так что же это? Широко раскрытыми глазами я уставилась в пространство. Бог судил нам прийти сюда и жить совсем рядом с мамой, если, конечно, она приезжает в родной город своего мужа. Богу угодно, чтобы я имела возможность причинить ей боль, малую часть той боли, которую испытывали мы. Как только я смогу, я отправлюсь в Грингленн и узнаю все, что только возможно, о нем и его семье. Моих пяти долларов в неделю хватит, чтобы подписаться на газету светской хроники, что рассказывает о жизни всех состоятельных людей, живущих в районе Фоксворт Холла.
Да, я сбежала из Фоксворт Холла, но я хочу знать о каждом ее движении, я заранее узнаю, когда она соберется сюда. Рано или поздно мама услышит обо мне и узнает, что я никогда, ничего не забуду и не прощу и когда-нибудь ей будет в десять раз больнее, чем нам сейчас!
Разобравшись с этим, я спустилась в гостиную к Крису и Кэрри демонстрировать новую одежду перед Хенни и доктором. Улыбка Хенни сияла, как яркое солнышко. Я посмотрела на нашего благодетеля: лицо его было печально, брови непроизвольно нахмурились. Ни восхищения, ни даже одобрения. Внезапно он поднялся и вышел из гостиной, извинившись под предлогом, что ему нужно еще поработать с бумагами.
Хенни стала моим ментором во всем, что касается домашнего хозяйства. Она научила меня печь печенье из всего, что окажется под рукой, она объясняла, как сделать булочки пышными и сдобными, показывала, как правильно месить тесто. Однажды, оторвавшись от этого занятия, она стряхнула с рук муку и вытащила свой блокнотик. «Хенни плохо видит, совсем не видит мелких вещей, например, игольного ушка. Ты видишь хорошо, пришей сыночку-доктору оторванные пуговицы на рубашки, да?»
— Да, — согласилась я безо всякого энтузиазма. — Я умею обметывать петли, вязать, вышивать, моя мама научила меня всему этому, как средству спасаться от скуки.
Внезапно я замолчала, с трудом сдерживая слезы. Я вспомнила прелестное мамино лицо. Я вспомнила папу. Я вспомнила, как мы с Крисом, совсем еще маленькие, спешили из школы домой, и снег падал нам на плечи, а дома мама вязала детские вещички для близнецов. И тут я уже не могла сдерживаться, я уткнулась лицом в колени Хенни и заплакала, просто завыла. Хенни не могла говорить, но ее теплая рука ласково гладила меня по плечу, показывая, что она все понимает. Я на миг подняла глаза и увидела, что она плачет вместе со мной. Крупные слезы катились по ее большим круглым щекам и падали на ярко-красное платье, оно уже намокло.
— Не плачь, Хенни. Я с радостью пришью доктору Полу все его пуговицы. Он спас нам жизнь, и нет такой вещи, какую я для него не сделаю.
Она очень странно на меня посмотрела, поднялась и достала чуть ли не дюжину рубашек с оторванными пуговицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Я не буду носить малышовую одежду в школу! — Она уткнулась лицом в мое бедро, обхватила мои ноги. — Кэти, не заставляй меня носить голубые и розовые платьица для младенцев! Все будут смеяться! Будут, я знаю! Я хочу красное — не хочу малышовое!
Доктор Пол попытался ее утешить.
— Милая, я обожаю, когда голубоглазые блондинки одеваются в пастельные цвета, почему ты не хочешь подождать немного, когда вырастешь, тогда и будешь носить яркое?
Этой подслащенной пилюли упрямица Кэрри уже совсем не могла вынести. Она метнула на него свирепый взгляд, сжала кулачки, приготовилась топать ногами и уже набрала в грудь воздуха, чтобы проявить свои вокальные данные во всем блеске, как вдруг полная женщина средних лет, у которой, вероятно, была внучка, похожая на Кэрри, спокойно предложила сшить ей платья у портного. Кэрри заколебалась, переводя взгляд с меня на доктора, с доктора на Криса, потом на продавщицу.
— Прекрасное решение, — с явным облегчением радостно сказал доктор. — Я куплю швейную машинку, и Кэти сошьет тебе и пурпурное, и красное, и ярко-синее, и ты будешь обшита.
— Не хочу быть обшита, хочу ярких цветов, — надулась Кэрри.
Меня не спрашивали, и я молчала, но я вообще-то танцовщица, а не портниха. Но это Кэрри понимала и сама.
— Кэти не умеет шить платья. Кэти ничего не умеет, кроме как танцевать.
Вот вам благодарность! Это я-то, которая научила их с Кори читать — с минимальной помощью Криса.
— Что с тобой случилось, Кэрри? — нахмурился Крис. — Ты ведешь себя, как маленькая. Кэти сумеет сделать все, что захочет, запомни это!
Доктор с готовностью поддержал его. Я ничего не сказала, и мы купили электрическую швейную машинку.
— А пока давай купим розовое, голубое и желтое платья, ладно, Кэрри? — И доктор Пол поддразнил меня: — Пока Кэти не научилась шить, а как только научится, сэкономит мне кучу денег, обшивая и тебя, и себя.
Если не считать того, что мне предстояло научиться шить, небеса благоприятствовали нам в тот день. Мы возвращались домой нагруженные, мы похорошели, побывав в парикмахерской, каждый из нас сразу обулся в новые туфли с крепкими подошвами. Я получила первые в жизни туфли на высоких каблуках и дюжину пар нейлоновых чулок! Первые нейлоновые чулки, первый лифчик и венчала все это целая сумка косметики. Я могла бы целую вечность выбирать себе косметику, а доктор стоял сзади и наблюдал за мной с чрезвычайно странным выражением лица. Крис ворчал, что мне не нужны румяна, не нужна губная помада, или тени, или тушь, или карандаш для глаз…
— Ты ничего не понимаешь в этом, — отвечала я ему с некоторым превосходством.
Я впервые в жизни предалась покупательскому разгулу, и видит Бог, я хотела насладиться им в полной мере! Мне нужно было абсолютно все, что я видела на мамином сказочном туалетном столике, даже ее крем от морщин.
Не успели мы выйти из машины и разгрузить ее, как и Крис, и Кэрри, и я метнулись наверх померить обновки. Забавно, что раньше новая одежда доставалась нам гораздо легче и никогда не доставляла столько удовольствия, так как некому было в ней показаться. И все же я осталась верна себе: натянув синее бархатное платье с маленькими пуговками донизу, я вспомнила маму. Сколько иронии в том, что мне хочется плакать по маме, которой мы лишились, по маме, которую я решила ненавидеть до конца своих дней. Я села на край кровати и задумалась об этом. Мама дарила нам новую одежду, игрушки, книги, не чувствуя вины за то, что лишила нас нормального детства. Детства, которое уже не вернется. Потерянные годы, и Кори в могиле, ему не нужен новый костюм…
Его гитара стояла в углу, чтобы Кэрри, проснувшись, могла сразу увидеть ее и банджо. Почему страдать должны мы, а не она? Вдруг меня осенило: Барт Уинслоу был из Южной Каролины! Я сбежала вниз, схватила в кабинете доктора большой атлас и быстро вернулась в спальню, открыла карту Южной Каролины. Нашла Клермонт… и не поверила своим глазам: Грингленн был совсем рядом с Клермонтом! О, это не простое совпадение, так что же это? Широко раскрытыми глазами я уставилась в пространство. Бог судил нам прийти сюда и жить совсем рядом с мамой, если, конечно, она приезжает в родной город своего мужа. Богу угодно, чтобы я имела возможность причинить ей боль, малую часть той боли, которую испытывали мы. Как только я смогу, я отправлюсь в Грингленн и узнаю все, что только возможно, о нем и его семье. Моих пяти долларов в неделю хватит, чтобы подписаться на газету светской хроники, что рассказывает о жизни всех состоятельных людей, живущих в районе Фоксворт Холла.
Да, я сбежала из Фоксворт Холла, но я хочу знать о каждом ее движении, я заранее узнаю, когда она соберется сюда. Рано или поздно мама услышит обо мне и узнает, что я никогда, ничего не забуду и не прощу и когда-нибудь ей будет в десять раз больнее, чем нам сейчас!
Разобравшись с этим, я спустилась в гостиную к Крису и Кэрри демонстрировать новую одежду перед Хенни и доктором. Улыбка Хенни сияла, как яркое солнышко. Я посмотрела на нашего благодетеля: лицо его было печально, брови непроизвольно нахмурились. Ни восхищения, ни даже одобрения. Внезапно он поднялся и вышел из гостиной, извинившись под предлогом, что ему нужно еще поработать с бумагами.
Хенни стала моим ментором во всем, что касается домашнего хозяйства. Она научила меня печь печенье из всего, что окажется под рукой, она объясняла, как сделать булочки пышными и сдобными, показывала, как правильно месить тесто. Однажды, оторвавшись от этого занятия, она стряхнула с рук муку и вытащила свой блокнотик. «Хенни плохо видит, совсем не видит мелких вещей, например, игольного ушка. Ты видишь хорошо, пришей сыночку-доктору оторванные пуговицы на рубашки, да?»
— Да, — согласилась я безо всякого энтузиазма. — Я умею обметывать петли, вязать, вышивать, моя мама научила меня всему этому, как средству спасаться от скуки.
Внезапно я замолчала, с трудом сдерживая слезы. Я вспомнила прелестное мамино лицо. Я вспомнила папу. Я вспомнила, как мы с Крисом, совсем еще маленькие, спешили из школы домой, и снег падал нам на плечи, а дома мама вязала детские вещички для близнецов. И тут я уже не могла сдерживаться, я уткнулась лицом в колени Хенни и заплакала, просто завыла. Хенни не могла говорить, но ее теплая рука ласково гладила меня по плечу, показывая, что она все понимает. Я на миг подняла глаза и увидела, что она плачет вместе со мной. Крупные слезы катились по ее большим круглым щекам и падали на ярко-красное платье, оно уже намокло.
— Не плачь, Хенни. Я с радостью пришью доктору Полу все его пуговицы. Он спас нам жизнь, и нет такой вещи, какую я для него не сделаю.
Она очень странно на меня посмотрела, поднялась и достала чуть ли не дюжину рубашек с оторванными пуговицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122