Мадам Мариша сидела, склонившись над ним, и вглядывалась в его изможденное лицо; глаза ее, казалось, молили: держись, не сдавайся, не умирай!
— Милый, милый, — повторяла она, словно разговаривала с ребенком, — не уходи, не оставляй меня одну! Ведь у нас еще все впереди! Ты должен увидеть, как твой сын станет звездой… Милый, держись, не покидай меня!
После этих слов мадам Мариша взглянула на нас, и как всегда строго произнесла:
— Ну, Джулиан, наконец-то ты явился! И это после стольких телеграмм! Может быть ты их просто рвал одну за другой и танцевал на обрывках, словно ничего не происходит?
Я с удивлением взглянула на Джулиана, потом на его мать.
— Милая мама, — холодно проговорил он, — мы были на гастролях, и ты прекрасно об этом знаешь. У нас есть договоры, контракты, поэтому мы с женой вынуждены соблюдать свои обязательства.
— Ты бесчувственная скотина! — прорычала она и сделала Джулиану знак подойти ближе. — А теперь скажи что-нибудь ласковое этому человеку, — она перешла на свистящий шепот, — или ты пожалеешь, что родился на свет!
Джулиану стоило больших усилий набраться мужества и подойти к постели умирающего, так что мне даже пришлось его подтолкнуть, а его мамаша в это время рыдала, уткнувшись носом в розовый носовой платок.
— Здравствуй, отец, — только и смог выдавить Джулиан. —Мне очень жаль, что ты так болен.
Произнеся эти слова, он тут же отошел и крепко обнял меня. Я почувствовала, что он весь дрожит.
— Любовь моя, милый мой, дорогой, — снова запричитала мадам Мариша, принимаясь гладить его слипшиеся темные волосы, — открой глазки и посмотри, кто пришел. Наш мальчик пролетел тысячи километров, чтобы быть в эту минуту рядом с тобой. Видишь, это Джулиан и его жена. Едва узнав, что ты болен, они все бросили и прямо из Лондона помчались сюда. Открой глазки, сердце мое, посмотри на него, на его жену, какая это красивая пара! Ну, пожалуйста, открой глазки!
Бледный призрак на постели разомкнул тяжелые веки, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на нас с Джулианом. Мы стояли в изножье кровати, но он, казалось, нас не видел. Мадам встала и подтолкнула нас поближе, перерезав Джулиану пути к отступлению. Джорджес открыл глаза пошире и едва заметно улыбнулся.
— А, Джулиан, — выдохнул он. — Спасибо, что пришел. Я должен многое тебе сказать, мне уже давно следовало это сделать. — Он запнулся и остановился. — Я должен был…
Внезапно он откинулся на подушку. Я думала, что он продолжит, но он молчал. Мадам страшно закричала, вбежали доктор и сестра, они выставили нас за дверь, чтобы попытаться оживить бездыханное тело.
Мы представляли собой жалкое зрелище, сгрудившись кучкой в холле больницы. Наконец появился седовласый врач и сказал, что сделал все, что в его силах. Все было кончено.
— Может так оно и лучше, — добавил он. — Лучше смерть, чем та нестерпимая боль, которую он испытывал. Просто удивляюсь, как долго он боролся со смертью…
Я пристально посмотрела на Джулиана, ведь мы могли приехать намного раньше. Но Джулиан смотрел остановившимся взором и молчал.
— Это же твой отец! — визжала мадам, по ее щекам текли слезы. — Целые две недели он провел в невыносимых страданиях, ожидая, что ты приедешь, и он сможет спокойно умереть!
Джулиан весь покраснел от гнева и заорал:
— Мадам матушка, а что дал мне мой отец? Я был для него лишь продолжением его собственного «я»! Он только и знал, что учить меня танцам. Работай, танцуй, как будто он не знал других слов. Его абсолютно не волновала моя личная жизнь, мои интересы помимо балета, он не интересовался моими желаниями, стремлениями, потребностями, наконец! Я хотел, чтобы он любил меня просто за то, что я его сын, а не за то, что я талантливый танцовщик. А ведь я его любил, я так хотел, чтобы он видел мою любовь, любил меня в ответ… все тщетно. И даже когда я танцевал так, что не к чему было придраться, он ни разу меня не похвалил: я, видишь ли, не дотягивал до того уровня, какой он сам имел в мои годы! Да, я был для него лишь продолжателем рода. Но, черт побери, у меня есть собственное имя — Джулиан Маркет, а не Джорджес Розенкофф, так что его имя не сохранится в веках, я не собираюсь делиться с ним славой, которой обязан исключительно самому себе!
В ту ночь я по-особому страстно обнимала Джулиана, я узнала его с новой для себя стороны. Когда, не выдержав напряжения дня, он разрыдался, я плакала вместе с ним, мы оплакивали его отца, которого на словах он презирал, но на самом деле глубоко любил. Я подумала о Джорджесе, о том, как это печально, что наконец он попытался высказать то, что столько лет носил в себе.
Вот так закончился наш медовый месяц, во время которого нам удалось достичь новых вершин славы и популярности, месяц, наполненный тяжелым трудом, и теперь оказалось, что мы прибыли на похороны человека, который так и не узнал о выдающихся достижениях собственного сына. Чудесные лондонские деньки сменились трауром похорон.
Когда похоронная церемония закончилась, мадам Мариша протянула ко мне руки и заключила меня в объятия. Она обхватила меня своими тоненькими ручками, как когда-то должно быть держала Джулиана, и мы, словно погрузившись в какой-то гипнотический транс, долго стояли так; по нашим щекам текли слезы.
— Будь хорошей женой моему сыну, — всхлипывала она. — И постарайся быть терпеливой, если он станет поступать необдуманно. У него была непростая жизнь, и его слова — это чистая правда. Он вечно соревновался с отцом и чувствовал, что тот имеет над ним превосходство. Вот что я тебе скажу: Джулиан любит тебя почти благоговейно и считает, что ты самое большое счастье его жизни, что ты напрочь лишена недостатков. Так что постарайся не показывать ему свои недостатки, он не сможет с ними примириться. Видишь ли, он раз сто влюблялся, но ни одно его увлечение не могло продлиться больше месяца. Ты многие годы отказывала ему, так что теперь, когда вы поженились, подари ему любовь, которой он прежде был лишен. Ведь я из тех, кто чаще скрывает свои чувства. Сколько раз мне хотелось обнять, приласкать его, но я не могла заставить себя первой прикоснуться к нему, так что почаще ласкай его, Кэтрин. Бери его за руку, когда он уходит в себя и грустит в одиночестве. И пытайся понять, что произошло, люби его в этот момент в десять раз сильнее. Только так можно заставить проявиться его лучшим качествам, а уж их у него хоть отбавляй. Да иначе и быть не может, недаром он сын Джорджеса.
Она поцеловала меня и взяла с меня слово, что мы с Джулианом будем почаще приезжать.
— Помните обо мне, — грустно попросила она; ее печальное лицо удлинилось, глаза померкли.
Я взглянула на Джулиана, он смотрел на нас тяжелым взглядом.
На пасху приехал Крис, он намеревался провести в городе пасхальные каникулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Милый, милый, — повторяла она, словно разговаривала с ребенком, — не уходи, не оставляй меня одну! Ведь у нас еще все впереди! Ты должен увидеть, как твой сын станет звездой… Милый, держись, не покидай меня!
После этих слов мадам Мариша взглянула на нас, и как всегда строго произнесла:
— Ну, Джулиан, наконец-то ты явился! И это после стольких телеграмм! Может быть ты их просто рвал одну за другой и танцевал на обрывках, словно ничего не происходит?
Я с удивлением взглянула на Джулиана, потом на его мать.
— Милая мама, — холодно проговорил он, — мы были на гастролях, и ты прекрасно об этом знаешь. У нас есть договоры, контракты, поэтому мы с женой вынуждены соблюдать свои обязательства.
— Ты бесчувственная скотина! — прорычала она и сделала Джулиану знак подойти ближе. — А теперь скажи что-нибудь ласковое этому человеку, — она перешла на свистящий шепот, — или ты пожалеешь, что родился на свет!
Джулиану стоило больших усилий набраться мужества и подойти к постели умирающего, так что мне даже пришлось его подтолкнуть, а его мамаша в это время рыдала, уткнувшись носом в розовый носовой платок.
— Здравствуй, отец, — только и смог выдавить Джулиан. —Мне очень жаль, что ты так болен.
Произнеся эти слова, он тут же отошел и крепко обнял меня. Я почувствовала, что он весь дрожит.
— Любовь моя, милый мой, дорогой, — снова запричитала мадам Мариша, принимаясь гладить его слипшиеся темные волосы, — открой глазки и посмотри, кто пришел. Наш мальчик пролетел тысячи километров, чтобы быть в эту минуту рядом с тобой. Видишь, это Джулиан и его жена. Едва узнав, что ты болен, они все бросили и прямо из Лондона помчались сюда. Открой глазки, сердце мое, посмотри на него, на его жену, какая это красивая пара! Ну, пожалуйста, открой глазки!
Бледный призрак на постели разомкнул тяжелые веки, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на нас с Джулианом. Мы стояли в изножье кровати, но он, казалось, нас не видел. Мадам встала и подтолкнула нас поближе, перерезав Джулиану пути к отступлению. Джорджес открыл глаза пошире и едва заметно улыбнулся.
— А, Джулиан, — выдохнул он. — Спасибо, что пришел. Я должен многое тебе сказать, мне уже давно следовало это сделать. — Он запнулся и остановился. — Я должен был…
Внезапно он откинулся на подушку. Я думала, что он продолжит, но он молчал. Мадам страшно закричала, вбежали доктор и сестра, они выставили нас за дверь, чтобы попытаться оживить бездыханное тело.
Мы представляли собой жалкое зрелище, сгрудившись кучкой в холле больницы. Наконец появился седовласый врач и сказал, что сделал все, что в его силах. Все было кончено.
— Может так оно и лучше, — добавил он. — Лучше смерть, чем та нестерпимая боль, которую он испытывал. Просто удивляюсь, как долго он боролся со смертью…
Я пристально посмотрела на Джулиана, ведь мы могли приехать намного раньше. Но Джулиан смотрел остановившимся взором и молчал.
— Это же твой отец! — визжала мадам, по ее щекам текли слезы. — Целые две недели он провел в невыносимых страданиях, ожидая, что ты приедешь, и он сможет спокойно умереть!
Джулиан весь покраснел от гнева и заорал:
— Мадам матушка, а что дал мне мой отец? Я был для него лишь продолжением его собственного «я»! Он только и знал, что учить меня танцам. Работай, танцуй, как будто он не знал других слов. Его абсолютно не волновала моя личная жизнь, мои интересы помимо балета, он не интересовался моими желаниями, стремлениями, потребностями, наконец! Я хотел, чтобы он любил меня просто за то, что я его сын, а не за то, что я талантливый танцовщик. А ведь я его любил, я так хотел, чтобы он видел мою любовь, любил меня в ответ… все тщетно. И даже когда я танцевал так, что не к чему было придраться, он ни разу меня не похвалил: я, видишь ли, не дотягивал до того уровня, какой он сам имел в мои годы! Да, я был для него лишь продолжателем рода. Но, черт побери, у меня есть собственное имя — Джулиан Маркет, а не Джорджес Розенкофф, так что его имя не сохранится в веках, я не собираюсь делиться с ним славой, которой обязан исключительно самому себе!
В ту ночь я по-особому страстно обнимала Джулиана, я узнала его с новой для себя стороны. Когда, не выдержав напряжения дня, он разрыдался, я плакала вместе с ним, мы оплакивали его отца, которого на словах он презирал, но на самом деле глубоко любил. Я подумала о Джорджесе, о том, как это печально, что наконец он попытался высказать то, что столько лет носил в себе.
Вот так закончился наш медовый месяц, во время которого нам удалось достичь новых вершин славы и популярности, месяц, наполненный тяжелым трудом, и теперь оказалось, что мы прибыли на похороны человека, который так и не узнал о выдающихся достижениях собственного сына. Чудесные лондонские деньки сменились трауром похорон.
Когда похоронная церемония закончилась, мадам Мариша протянула ко мне руки и заключила меня в объятия. Она обхватила меня своими тоненькими ручками, как когда-то должно быть держала Джулиана, и мы, словно погрузившись в какой-то гипнотический транс, долго стояли так; по нашим щекам текли слезы.
— Будь хорошей женой моему сыну, — всхлипывала она. — И постарайся быть терпеливой, если он станет поступать необдуманно. У него была непростая жизнь, и его слова — это чистая правда. Он вечно соревновался с отцом и чувствовал, что тот имеет над ним превосходство. Вот что я тебе скажу: Джулиан любит тебя почти благоговейно и считает, что ты самое большое счастье его жизни, что ты напрочь лишена недостатков. Так что постарайся не показывать ему свои недостатки, он не сможет с ними примириться. Видишь ли, он раз сто влюблялся, но ни одно его увлечение не могло продлиться больше месяца. Ты многие годы отказывала ему, так что теперь, когда вы поженились, подари ему любовь, которой он прежде был лишен. Ведь я из тех, кто чаще скрывает свои чувства. Сколько раз мне хотелось обнять, приласкать его, но я не могла заставить себя первой прикоснуться к нему, так что почаще ласкай его, Кэтрин. Бери его за руку, когда он уходит в себя и грустит в одиночестве. И пытайся понять, что произошло, люби его в этот момент в десять раз сильнее. Только так можно заставить проявиться его лучшим качествам, а уж их у него хоть отбавляй. Да иначе и быть не может, недаром он сын Джорджеса.
Она поцеловала меня и взяла с меня слово, что мы с Джулианом будем почаще приезжать.
— Помните обо мне, — грустно попросила она; ее печальное лицо удлинилось, глаза померкли.
Я взглянула на Джулиана, он смотрел на нас тяжелым взглядом.
На пасху приехал Крис, он намеревался провести в городе пасхальные каникулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122