Если бы мама захотела, она смогла бы найти другое решение! «Она не должна была запирать нас! Проклятая судьба! Это все жадность, скупость… И Кори в могиле из-за ее слабости!»
— Забудь об этом, Кэти, — сказал Крис, когда мы опять прощались на ночь.
Я ужасно боялась рассказать ему о своих подозрениях. Склонив голову к нему на грудь, я прошептала:
— Крис, то, что мы делали — очень большой грех, да?
— Больше этого не случится, — сурово сказал он, вырвался и почти бегом устремился вниз, в холл, словно боялся, что я побегу за ним.
Я очень хотела вести праведную жизнь и никого не обижать, особенно Криса. И вот я около полуночи выбралась из постели и пошла к нему. Он спал, и я прилегла на кровать рядом с ним. Его разбудил скрип пружин.
— Кэти, какого черта ты тут делаешь?
— На улице дождь, — прошептала я. — Можно, я полежу с тобой немножко, я скоро уйду…ты не двигались и даже не дышали. И вдруг, даже не понимая, как это произошло, мы оказались в объятиях друг друга, и Крис стал меня целовать. Целовать с такой пылкой страстью, что я ответила ему, сама того не желая. Это было дурно, это был грех! Но на самом деле я не хотела, чтобы он прекратил. Женщина, что спала во мне, вдруг проснулась и приняла его, желая того же, чего желал он. Но я — другая, мыслящая и контролирующая часть моей натуры, оттолкнула его.
— Что ты делаешь? Мне кажется, ты сказал, что больше этого не случится.
— Но ты же пришла, — грубо сказал он.
— Но не для этого!
— По-твоему, я железный? Кэти, не приходи так больше.
Я ушла от него и плакала в своей постели, потому что он не здесь со мной, а внизу, и некому будет разбудить меня от кошмара, и некому меня утешить, и не на кого мне опереться. Потом я вспомнила слова матери, и меня пронзила страшная мысль: неужели я так похожа на нее? Неужели я стану такой же слабой, словно оплетающая твердый ствол лоза, самкой, вечно нуждающейся в защите мужчины? Ну нет! Я самостоятельна!
Кажется, на следующий день доктор Пол принес мне четыре картины. На них были балерины в четырех разных позициях. Для Кэрри он принес вазу молочно-белого стекла с искусно сделанными пластиковыми фиалками. Он уже знал о страсти Кэрри ко всему пурпурному и красному.
— Делайте все, что хотите, чтобы ощутить эту комнату своей, — сказал он нам. — Если вам не нравится цветовая гамма, весной поменяем.
Я посмотрела на него. Когда настанет весна, нас здесь не будет. Кэрри сидела, вцепившись в свою вазу с искусственными фиалками, я заставила себя заговорить.
— Доктор Пол, весной нас здесь уже не будет, и мы не должны позволять себе слишком уж хозяйничать в ваших комнатах.
Он был уже в дверях, но остановился и обернулся ко мне. Он был высок, наверное, шесть футов два дюйма или выше, широкие плечи почти заполнили дверной проем.
— Мне казалось, что вам здесь нравится, — задумчиво сказал он, и его темные глаза заполнила тоска.
— Мне здесь нравится! — быстро ответила я. — Нам всем здесь нравится, но мы не можем вечно пользоваться вашей добротой.
Он не ответил, просто кивнул и ушел, а я обернулась к Кэрри и обнаружила, что она смотрит на меня весьма враждебно.
Каждый день доктор брал Кэрри с собой в больницу. Поначалу она ревела и соглашалась идти только при условии, что я тоже пойду. Она сочиняла фантастические истории о том, что с ней делали в больнице, и жаловалась на громадное количество вопросов, которые ей там задавали.
— Кэрри, мы никогда не лжем, ты знаешь. Мы трое всегда говорим друг другу правду, но совершенно необязательно рассказывать всем и каждому о нашей прошлой жизни на чердаке, понимаешь?
Она посмотрела на меня огромными, больными глазами.
— Я никому не говорила, что Кори ушел от нас на небо. Я никому этого не говорила, кроме доктора Пола.
— А ему ты сказала?
— Кэти, я ничего не могла поделать, — и Кэрри, заплакав, уронила голову на подушку.
Так доктор узнал о Кори. Как печальны были его глаза в тот вечер, когда он расспрашивал нас с Крисом, желая знать все детали болезни Кори, что привела его к смерти!
Мы с Крисом едва не свалились с дивана в гостиной, когда Пол объявил:
— Я счастлив сообщить, что мышьяк не причинил непоправимого вреда ни одному из внутренних органов Кэрри, как мы того боялись. Не смотрите на меня такими глазами. Я не открыл вашей тайны, но должен был объяснить лаборантам, что следует искать. Я сочинил какую-то историю о том, что вы выпили яд случайно, что ваши родители были моими добрыми друзьями, и я собираюсь оформить над вами опекунство.
— Кэрри будет жить? — прошептала я с громадным облегчением.
— Да, будет, если только не поедет неведомо куда болтаться на трапециях, — улыбнулся он. — Я назначил вам двоим завтра осмотр у меня, если, конечно, у вас нет возражений.
О, у меня были возражения! Я не слишком-то жаждала перед ним раздеться, и чтобы он меня ощупывал, даже и в присутствии медсестры. Крис говорил, что глупо думать, будто сорокалетний врач может испытывать эротическое удовольствие от осмотра девочек моего возраста. Но, сказав это, он изменился в лице, поэтому вряд ли можно с уверенностью сказать, что он на самом деле думал? Возможно, Крис был прав, потому что когда я лежала на смотровом столе, обнаженная, прикрытая только бумажной простыней, доктор Пол казался совсем другим человеком, не тем, чьи глаза неотступно следовали за мной, когда мы были в жилой половине дома. Он проделывал со мной все то же самое, что и с Кэрри, только задавал гораздо больше вопросов.
— Менструации не было больше двух месяцев?
— У меня вообще нерегулярный цикл, честное слово! С двенадцати лет, когда все началось, у меня дважды были задержки от трех до шести месяцев. Я начала беспокоиться, но Крис прочел в одной из своих книг по медицине, которые мама дарила ему в большом количестве, что слишком много волнений или сильный стресс могут быть причиной того, что девушка пропускает месячные. Вы же не думаете… То есть я хочу сказать, я ведь не больна ничем, правда?
— Я и не говорю, что больна, все относительно в норме. Но слишком худа, бледна, немного анемична. То же можно сказать и о Крисе, но в меньшей степени. Я пропишу вам всем специальные витамины.
Когда осмотр был закончен, я была рада снова одеться и уйти из кабинета от очень странного взгляда медсестры, работавшей у доктора Пола.
Я вприпрыжку вернулась на кухню. Миссис Бич готовила обед. Когда я вошла, широкая белозубая улыбка засияла на ее луноподобном лице, блестящем, словно новая калоша. Я ни у кого не видела таких белых, таких прекрасных зубов!
— Господи, как я рада, что все позади! — сказала я, падая на стул и хватая нож, чтобы резать картофель. — Я не люблю, когда меня ощупывает врач. Мне больше нравится доктор Пол, когда он просто человек. Когда он надевает этот длинный белый халат, его глаза становятся совершенно непроницаемыми, и я не понимаю, что он на самом деле думает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Забудь об этом, Кэти, — сказал Крис, когда мы опять прощались на ночь.
Я ужасно боялась рассказать ему о своих подозрениях. Склонив голову к нему на грудь, я прошептала:
— Крис, то, что мы делали — очень большой грех, да?
— Больше этого не случится, — сурово сказал он, вырвался и почти бегом устремился вниз, в холл, словно боялся, что я побегу за ним.
Я очень хотела вести праведную жизнь и никого не обижать, особенно Криса. И вот я около полуночи выбралась из постели и пошла к нему. Он спал, и я прилегла на кровать рядом с ним. Его разбудил скрип пружин.
— Кэти, какого черта ты тут делаешь?
— На улице дождь, — прошептала я. — Можно, я полежу с тобой немножко, я скоро уйду…ты не двигались и даже не дышали. И вдруг, даже не понимая, как это произошло, мы оказались в объятиях друг друга, и Крис стал меня целовать. Целовать с такой пылкой страстью, что я ответила ему, сама того не желая. Это было дурно, это был грех! Но на самом деле я не хотела, чтобы он прекратил. Женщина, что спала во мне, вдруг проснулась и приняла его, желая того же, чего желал он. Но я — другая, мыслящая и контролирующая часть моей натуры, оттолкнула его.
— Что ты делаешь? Мне кажется, ты сказал, что больше этого не случится.
— Но ты же пришла, — грубо сказал он.
— Но не для этого!
— По-твоему, я железный? Кэти, не приходи так больше.
Я ушла от него и плакала в своей постели, потому что он не здесь со мной, а внизу, и некому будет разбудить меня от кошмара, и некому меня утешить, и не на кого мне опереться. Потом я вспомнила слова матери, и меня пронзила страшная мысль: неужели я так похожа на нее? Неужели я стану такой же слабой, словно оплетающая твердый ствол лоза, самкой, вечно нуждающейся в защите мужчины? Ну нет! Я самостоятельна!
Кажется, на следующий день доктор Пол принес мне четыре картины. На них были балерины в четырех разных позициях. Для Кэрри он принес вазу молочно-белого стекла с искусно сделанными пластиковыми фиалками. Он уже знал о страсти Кэрри ко всему пурпурному и красному.
— Делайте все, что хотите, чтобы ощутить эту комнату своей, — сказал он нам. — Если вам не нравится цветовая гамма, весной поменяем.
Я посмотрела на него. Когда настанет весна, нас здесь не будет. Кэрри сидела, вцепившись в свою вазу с искусственными фиалками, я заставила себя заговорить.
— Доктор Пол, весной нас здесь уже не будет, и мы не должны позволять себе слишком уж хозяйничать в ваших комнатах.
Он был уже в дверях, но остановился и обернулся ко мне. Он был высок, наверное, шесть футов два дюйма или выше, широкие плечи почти заполнили дверной проем.
— Мне казалось, что вам здесь нравится, — задумчиво сказал он, и его темные глаза заполнила тоска.
— Мне здесь нравится! — быстро ответила я. — Нам всем здесь нравится, но мы не можем вечно пользоваться вашей добротой.
Он не ответил, просто кивнул и ушел, а я обернулась к Кэрри и обнаружила, что она смотрит на меня весьма враждебно.
Каждый день доктор брал Кэрри с собой в больницу. Поначалу она ревела и соглашалась идти только при условии, что я тоже пойду. Она сочиняла фантастические истории о том, что с ней делали в больнице, и жаловалась на громадное количество вопросов, которые ей там задавали.
— Кэрри, мы никогда не лжем, ты знаешь. Мы трое всегда говорим друг другу правду, но совершенно необязательно рассказывать всем и каждому о нашей прошлой жизни на чердаке, понимаешь?
Она посмотрела на меня огромными, больными глазами.
— Я никому не говорила, что Кори ушел от нас на небо. Я никому этого не говорила, кроме доктора Пола.
— А ему ты сказала?
— Кэти, я ничего не могла поделать, — и Кэрри, заплакав, уронила голову на подушку.
Так доктор узнал о Кори. Как печальны были его глаза в тот вечер, когда он расспрашивал нас с Крисом, желая знать все детали болезни Кори, что привела его к смерти!
Мы с Крисом едва не свалились с дивана в гостиной, когда Пол объявил:
— Я счастлив сообщить, что мышьяк не причинил непоправимого вреда ни одному из внутренних органов Кэрри, как мы того боялись. Не смотрите на меня такими глазами. Я не открыл вашей тайны, но должен был объяснить лаборантам, что следует искать. Я сочинил какую-то историю о том, что вы выпили яд случайно, что ваши родители были моими добрыми друзьями, и я собираюсь оформить над вами опекунство.
— Кэрри будет жить? — прошептала я с громадным облегчением.
— Да, будет, если только не поедет неведомо куда болтаться на трапециях, — улыбнулся он. — Я назначил вам двоим завтра осмотр у меня, если, конечно, у вас нет возражений.
О, у меня были возражения! Я не слишком-то жаждала перед ним раздеться, и чтобы он меня ощупывал, даже и в присутствии медсестры. Крис говорил, что глупо думать, будто сорокалетний врач может испытывать эротическое удовольствие от осмотра девочек моего возраста. Но, сказав это, он изменился в лице, поэтому вряд ли можно с уверенностью сказать, что он на самом деле думал? Возможно, Крис был прав, потому что когда я лежала на смотровом столе, обнаженная, прикрытая только бумажной простыней, доктор Пол казался совсем другим человеком, не тем, чьи глаза неотступно следовали за мной, когда мы были в жилой половине дома. Он проделывал со мной все то же самое, что и с Кэрри, только задавал гораздо больше вопросов.
— Менструации не было больше двух месяцев?
— У меня вообще нерегулярный цикл, честное слово! С двенадцати лет, когда все началось, у меня дважды были задержки от трех до шести месяцев. Я начала беспокоиться, но Крис прочел в одной из своих книг по медицине, которые мама дарила ему в большом количестве, что слишком много волнений или сильный стресс могут быть причиной того, что девушка пропускает месячные. Вы же не думаете… То есть я хочу сказать, я ведь не больна ничем, правда?
— Я и не говорю, что больна, все относительно в норме. Но слишком худа, бледна, немного анемична. То же можно сказать и о Крисе, но в меньшей степени. Я пропишу вам всем специальные витамины.
Когда осмотр был закончен, я была рада снова одеться и уйти из кабинета от очень странного взгляда медсестры, работавшей у доктора Пола.
Я вприпрыжку вернулась на кухню. Миссис Бич готовила обед. Когда я вошла, широкая белозубая улыбка засияла на ее луноподобном лице, блестящем, словно новая калоша. Я ни у кого не видела таких белых, таких прекрасных зубов!
— Господи, как я рада, что все позади! — сказала я, падая на стул и хватая нож, чтобы резать картофель. — Я не люблю, когда меня ощупывает врач. Мне больше нравится доктор Пол, когда он просто человек. Когда он надевает этот длинный белый халат, его глаза становятся совершенно непроницаемыми, и я не понимаю, что он на самом деле думает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122