Карнизы для штор заканчивались заостренными наконечниками копий, а на стенах висели подлинные скрещенные сабли.
В доме было шесть спален, и каждая в своем неповторимом стиле. То же относилось и к кроватям: начиная от металлической походной и кончая великолепным ложем под балдахином, завешенным сотней метров тончайшего шифона. В одной из комнат стояла даже плетеная колыбелька для близнецов, вся в пышных вуалевых оборках, а рядом – два английских стула для няни.
Все было на месте. Кастрюли и сковородки в кухнях, великолепно составленные букеты живых цветов во всех комнатах, пушистые полотенца в ванных, серебряная ваза с фисташками на столике в одной из гостиных. А несколько небрежно оставленных скорлупок создавали впечатление, что в доме живут.
По этому дому-музею можно было бродить с утра до вечера.
Он был воплощением элегантности и совершенства.
Даже корифею гороскопов Джойс Джиллсон не пришло бы в голову, что скоро он станет воплощением ужаса и кошмара.
67
Вечером, за день до торжественного открытия, температура резко упала, на темном небе ярко засверкали звезды. Высокие рваные облака то и дело закрывали ущербную луну, и над океаном, почти касаясь воды, заклубился туман, постепенно наползая на берег причудливыми извивами. Срывающиеся белыми гребешками волны обрушивались на песчаную отмель, разбрызгивая мириады фосфоресцирующих капель.
Во всех окнах особняка горел свет, и в окружающей темноте он казался огромным океанским лайнером, выброшенным на берег.
Слегка согнувшись и держась за поясницу, Эдвина вернулась в бальный зал. Она была настолько измучена, что ныла каждая косточка. Она уже не ходила, а ковыляла, хотя переоделась в удобный свободный комбинезон и мягкие теннисные туфли. Она чувствовала себя так, словно провела на ногах несколько дней подряд. Да так, в сущности, и было. Все тело болело и требовало отдыха.
– Они уехали? – спросила Аллилуйя. Она и Билли Дон сидели на краю деревянного помоста, протянувшегося через весь зал. Завтра его затянут фетром. Завтра.
Сейчас это завтра казалось чем-то очень далеким и в то же время до ужаса близким.
– Да, уехали. – И, плюхнувшись на помост между ними, Эдвина принялась массировать гудящие ноги. – Счастливые манекенщицы, – мечтательно проговорила она. – Отдала бы что угодно, только бы уехать вместе с ними! А я всегда считала, что им так тяжело!
Аллилуйя сочувственно поглядела на мать и тихо сказала:
– Мам, мне тебя правда очень жалко. Никогда не думала, что показ на помосте требует столько практики. Я знаю, что из-за меня все идет медленнее. Если хочешь, я вообще не буду участвовать.
– Абсолютно исключено, – улыбнулась Эдвина. – Мы уже зашли так далеко, что надо продолжать. И запомни: Куперы и Робинсоны никогда не сдаются. Наверное, я расплачиваюсь за какие-нибудь грехи, правда, не знаю, за какие. Неисповедимы пути Господни.
– Думаю, еще часа два, не больше, и мы исправим последние ошибки, – мягко вставила Билли. – Ал быстро схватывает.
– Два часа… – вздохнула Эдвина. Она легла на помост и, сморщившись от боли, потянулась. – Что такое два часа? Господи, да это целая вечность. Вечность.
– Мам, я придумала! Поднимайся наверх и отдохни в одной из спален, а? Точно! А когда мы будем готовы, то позовем тебя.
Какое-то время Эдвина серьезно обдумывала это предложение, но потом решительно покачала головой.
– Нет-нет, не могу. По дому бродит Анук и следит, чтобы мы ничего не трогали. Она за нас отвечает и, если увидит меня на какой-нибудь королевской кровати, то просто удушит на месте. Нет, я должна быть здесь, рядом с вами. Все остальные комнаты – ни-ни.
– Ну, конечно, – мрачно усмехнулась Аллилуйя. – Наверное, ты права.
– Как здесь тихо, даже жутко, правда? – Эдвина посмотрела на сводчатый потолок, в центре которого, одна над другой, висели шесть огромных хрустальных люстр. Она резко села и, поежившись, нервно потерла предплечья. – Ненавижу старые, большие, пустые дома. Особенно ночью. Они вызывают дрожь.
– Но ведь дом только что отремонтировали, ты забыла?
– Может быть. Но твоей несчастной старушке он все равно кажется старым и пустым. Сколько бы его ни обновляли, для меня это дом с призраками, по крайней мере, если смотреть на него снаружи. Разве не так? Слава Богу, сейчас хоть не полнолуние, а то бы, наверное, я не смогла здесь находиться, да еще одна.
– Но ты здесь не одна. Нас трое, да еще Анук. Значит, уже четверо, верно?
– Ты меня успокоила, моя сладкая. – И она обняла дочь.
– К тому же, если вам станет от этого легче, меня охраняют двое переодетых полицейских, – добавила Билли. – Они где-то снаружи, значит, уже шесть человек.
Эдвина тепло посмотрела на Билли.
– И ты тоже меня успокоила.
– Ну давай, Билли, – нетерпеливо заерзала Аллилуйя. – Я уже отдохнула. Пройдем этот кусочек еще раз. А когда все получится гладко, то его уже можно будет не повторять.
Билли, в телесного цвета эластичном костюме, словно чулок облегающем ее фигуру, спрыгнула вслед за Аллилуйей с помоста. Привычным движением откинув свои длинные волосы, она, улыбнувшись, протянула девочке руку.
В который раз Эдвина восхищалась ее физическим совершенством; чисто по-женски она могла бы испытывать к ней неприязнь, не будь та такой милой и простой. Они уже давно стали хорошими друзьями.
– А ты, мам? Ты ведь должна включить музыку.
– Музыку? – слабо отозвалась Эдвина и застонала.
– Ну ту, быструю, для показа, знаешь?
Еще бы ей не знать. И эту музыку она выбрала сама! О Боже!
Она заставила себя подняться и пошла за девушками к ступенькам, ведущим на сцену у другого конца помоста.
– Каким счастьем было бы никогда не слышать эту босанову! Или я это уже говорила?
Аллилуйя закатила глаза.
– Сто раз. Ну ладно, мам! Взбодрись. Послезавтра ты ее уже не услышишь!
– Аминь, – закончила Билли.
Вдруг Эдвина нахмурилась и, чуть повернув голову, прислушалась.
– Подождите. Что это было?
– О чем вы? – обернулась Билли. Эдвина подняла руку.
– Тс-сс! Там, слышите? Все трое прислушались.
Теперь они слышали приближающиеся шаги из холла, расположенного за залом. В холл выходили две разные двери, и обе были закрыты.
– Да что это с вами, в самом деле? – презрительно фыркнула Аллилуйя. – Вы ведете себя так, будто здесь и впрямь есть привидения. Это Анук.
– Нет, – прошептала Эдвина. – Анук так не шаркает. У нее каблуки. Это…
– …мужчина! – договорила за нее Билли, и они посмотрели друг на друга.
– Ты кого-нибудь ждешь? – так же шепотом спросила Эдвина.
Внезапно в глазах Билли появился страх.
– Нет, – еле слышно произнесла она. – А вы?
Покачав головой, Эдвина взяла складной стул и подняла его над головой. Аллилуйя, смотревшая на другую дверь, тоже подняла стул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
В доме было шесть спален, и каждая в своем неповторимом стиле. То же относилось и к кроватям: начиная от металлической походной и кончая великолепным ложем под балдахином, завешенным сотней метров тончайшего шифона. В одной из комнат стояла даже плетеная колыбелька для близнецов, вся в пышных вуалевых оборках, а рядом – два английских стула для няни.
Все было на месте. Кастрюли и сковородки в кухнях, великолепно составленные букеты живых цветов во всех комнатах, пушистые полотенца в ванных, серебряная ваза с фисташками на столике в одной из гостиных. А несколько небрежно оставленных скорлупок создавали впечатление, что в доме живут.
По этому дому-музею можно было бродить с утра до вечера.
Он был воплощением элегантности и совершенства.
Даже корифею гороскопов Джойс Джиллсон не пришло бы в голову, что скоро он станет воплощением ужаса и кошмара.
67
Вечером, за день до торжественного открытия, температура резко упала, на темном небе ярко засверкали звезды. Высокие рваные облака то и дело закрывали ущербную луну, и над океаном, почти касаясь воды, заклубился туман, постепенно наползая на берег причудливыми извивами. Срывающиеся белыми гребешками волны обрушивались на песчаную отмель, разбрызгивая мириады фосфоресцирующих капель.
Во всех окнах особняка горел свет, и в окружающей темноте он казался огромным океанским лайнером, выброшенным на берег.
Слегка согнувшись и держась за поясницу, Эдвина вернулась в бальный зал. Она была настолько измучена, что ныла каждая косточка. Она уже не ходила, а ковыляла, хотя переоделась в удобный свободный комбинезон и мягкие теннисные туфли. Она чувствовала себя так, словно провела на ногах несколько дней подряд. Да так, в сущности, и было. Все тело болело и требовало отдыха.
– Они уехали? – спросила Аллилуйя. Она и Билли Дон сидели на краю деревянного помоста, протянувшегося через весь зал. Завтра его затянут фетром. Завтра.
Сейчас это завтра казалось чем-то очень далеким и в то же время до ужаса близким.
– Да, уехали. – И, плюхнувшись на помост между ними, Эдвина принялась массировать гудящие ноги. – Счастливые манекенщицы, – мечтательно проговорила она. – Отдала бы что угодно, только бы уехать вместе с ними! А я всегда считала, что им так тяжело!
Аллилуйя сочувственно поглядела на мать и тихо сказала:
– Мам, мне тебя правда очень жалко. Никогда не думала, что показ на помосте требует столько практики. Я знаю, что из-за меня все идет медленнее. Если хочешь, я вообще не буду участвовать.
– Абсолютно исключено, – улыбнулась Эдвина. – Мы уже зашли так далеко, что надо продолжать. И запомни: Куперы и Робинсоны никогда не сдаются. Наверное, я расплачиваюсь за какие-нибудь грехи, правда, не знаю, за какие. Неисповедимы пути Господни.
– Думаю, еще часа два, не больше, и мы исправим последние ошибки, – мягко вставила Билли. – Ал быстро схватывает.
– Два часа… – вздохнула Эдвина. Она легла на помост и, сморщившись от боли, потянулась. – Что такое два часа? Господи, да это целая вечность. Вечность.
– Мам, я придумала! Поднимайся наверх и отдохни в одной из спален, а? Точно! А когда мы будем готовы, то позовем тебя.
Какое-то время Эдвина серьезно обдумывала это предложение, но потом решительно покачала головой.
– Нет-нет, не могу. По дому бродит Анук и следит, чтобы мы ничего не трогали. Она за нас отвечает и, если увидит меня на какой-нибудь королевской кровати, то просто удушит на месте. Нет, я должна быть здесь, рядом с вами. Все остальные комнаты – ни-ни.
– Ну, конечно, – мрачно усмехнулась Аллилуйя. – Наверное, ты права.
– Как здесь тихо, даже жутко, правда? – Эдвина посмотрела на сводчатый потолок, в центре которого, одна над другой, висели шесть огромных хрустальных люстр. Она резко села и, поежившись, нервно потерла предплечья. – Ненавижу старые, большие, пустые дома. Особенно ночью. Они вызывают дрожь.
– Но ведь дом только что отремонтировали, ты забыла?
– Может быть. Но твоей несчастной старушке он все равно кажется старым и пустым. Сколько бы его ни обновляли, для меня это дом с призраками, по крайней мере, если смотреть на него снаружи. Разве не так? Слава Богу, сейчас хоть не полнолуние, а то бы, наверное, я не смогла здесь находиться, да еще одна.
– Но ты здесь не одна. Нас трое, да еще Анук. Значит, уже четверо, верно?
– Ты меня успокоила, моя сладкая. – И она обняла дочь.
– К тому же, если вам станет от этого легче, меня охраняют двое переодетых полицейских, – добавила Билли. – Они где-то снаружи, значит, уже шесть человек.
Эдвина тепло посмотрела на Билли.
– И ты тоже меня успокоила.
– Ну давай, Билли, – нетерпеливо заерзала Аллилуйя. – Я уже отдохнула. Пройдем этот кусочек еще раз. А когда все получится гладко, то его уже можно будет не повторять.
Билли, в телесного цвета эластичном костюме, словно чулок облегающем ее фигуру, спрыгнула вслед за Аллилуйей с помоста. Привычным движением откинув свои длинные волосы, она, улыбнувшись, протянула девочке руку.
В который раз Эдвина восхищалась ее физическим совершенством; чисто по-женски она могла бы испытывать к ней неприязнь, не будь та такой милой и простой. Они уже давно стали хорошими друзьями.
– А ты, мам? Ты ведь должна включить музыку.
– Музыку? – слабо отозвалась Эдвина и застонала.
– Ну ту, быструю, для показа, знаешь?
Еще бы ей не знать. И эту музыку она выбрала сама! О Боже!
Она заставила себя подняться и пошла за девушками к ступенькам, ведущим на сцену у другого конца помоста.
– Каким счастьем было бы никогда не слышать эту босанову! Или я это уже говорила?
Аллилуйя закатила глаза.
– Сто раз. Ну ладно, мам! Взбодрись. Послезавтра ты ее уже не услышишь!
– Аминь, – закончила Билли.
Вдруг Эдвина нахмурилась и, чуть повернув голову, прислушалась.
– Подождите. Что это было?
– О чем вы? – обернулась Билли. Эдвина подняла руку.
– Тс-сс! Там, слышите? Все трое прислушались.
Теперь они слышали приближающиеся шаги из холла, расположенного за залом. В холл выходили две разные двери, и обе были закрыты.
– Да что это с вами, в самом деле? – презрительно фыркнула Аллилуйя. – Вы ведете себя так, будто здесь и впрямь есть привидения. Это Анук.
– Нет, – прошептала Эдвина. – Анук так не шаркает. У нее каблуки. Это…
– …мужчина! – договорила за нее Билли, и они посмотрели друг на друга.
– Ты кого-нибудь ждешь? – так же шепотом спросила Эдвина.
Внезапно в глазах Билли появился страх.
– Нет, – еле слышно произнесла она. – А вы?
Покачав головой, Эдвина взяла складной стул и подняла его над головой. Аллилуйя, смотревшая на другую дверь, тоже подняла стул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139