Что, она не под той звездой родилась? Или это предзнаменование чего-то худшего? А может, на ней клеймо общественного проклятия, о котором она и не догадывается?
Полуобернувшись, она кинула болезненный взгляд направо. Она едва различала профиль Р.Л. – он возвышался рядом с Анук с таким выражением, словно настал его звездный час. Болтовня, доносившаяся из-за их столика, напоминала радостный стрекот сорок во время кормежки. Эдвина отметила, что Анук довольно часто как бы невзначай тепло касается руки Р.Л. Вот ведь дрянь мумифицированная, внезапно полыхнула Эдвина безудержной яростью.
Она хмуро осмотрелась, изучая столик, к которому была приговорена: помимо нее, там было еще семеро бедолаг, причем прямо напротив расположился Клас Клоссен. Уж лучше было сидеть совсем одной!
– Ну так вот, приехали мы туда… Загнанные куда-то за сотню миль от Манилы, дыра дырой – и тут разразился тайфун… – услышала она голос Сони Мирры, стареющей секс-кошечки и кинодивы, работающей в мягком порно и фильмах сомнительного качества. Соня повествовала о какой-то анекдотической ситуации в одном из своих весьма редких и весьма слабых фильмов. Но хорошо хоть другие на это время перестали бубнить. За их столом не звучали музыкальные переливы смеха-щебета экзотических птиц, как за другими. Здесь доминировал стук ножей о дорогой фарфор – слишком резкий и явный, по мнению Эдвины, как и голос Сони Мирры.
Эдвина бесшумно орудовала своими приборами. Едва коснувшись первой перемены из устриц и мидий, поданных в легчайшей пене соуса, она отложила в сторону ложку, даже не притронувшись к рыбному супу. Когда в зал церемонно внесли серебряное блюдо с дичью, она положила себе на тарелку серебряными щипчиками небольшую тушку, слегка полив ее соусом, а потом подозрительно принялась изучать ее: слишком уж она напоминала чахлого попугая.
Ароматный запах птицы и соуса с трюфелями, поднимавшийся от блюда, вызвал у нее приступы тошноты. Отвернувшись от стола, она поспешно сделала несколько глубоких вдохов. Если у нее и был какой-то аппетит в начале вечера, теперь он исчез окончательно. Это началось, когда она нашла свое место за отдаленным столом прямо напротив Класа, – с этого момента вечер из отвратительного стал превращаться в сущий ад.
Клас поднял в снисходительном приветствии бокал с вином, и она быстро отвернулась. Но куда же еще смотреть? Справа от нее немолодой муж-менеджер какой-то певицы с жаром расправлялся с дичью, так что хрупкие косточки только хрустели. Слева полностью погрузился в себя еще более пожилой издатель одной из нью-йоркских ежедневных газет, сосредоточенно подхватывая с тарелки кусочки и тщательно пережевывая их медленными механическими движениями челюстей; кожа его, покрытая старческими пигментными пятнышками, казалась прозрачной. Переведя взгляд далее, Эдвина заметила испанку, жену какого-то араба – торговца оружием; задумчиво покручивая бокал с рислингом, она рассматривала вино так, словно его только что извлекли из покрытой пылью веков стеклянной бутыли столетней давности.
Вздохнув, Эдвина уныло отхлебнула немного вина из своего бокала. По крайней мере, подумала она, хуже уже не будет. Не должно быть.
– Ты не хочешь выпить за мое здоровье, Эдвина? – промурлыкал Клас бесцветным голосом и с обычной презрительно-пренебрежительной усмешкой.
– Чего бы ради? – Эдвина даже не подняла на него глаз.
– Если у тебя есть повод предложить тост за свое здоровье, Клас, скажи нам! – резкий голос Сони Мирры накатил на стол, подобно девятому валу.
– Соня права, – подхватила ее слова Рива Прайс, ведущая колонки светских сплетен. – Мы терпеть не можем секретов. Особенно я. Может, твоя новость подойдет для моей колонки? – Рива впилась глазами в Класа, затем резко перевела взгляд на Эдвину: острый, привыкший ворошить грязное белье, он напоминал лазерный луч.
При ее словах блаженно притихла даже Соня Мирра.
Клас помолчал, затягивая томительное ожидание. Его презрительные, неприятно-блеклые глаза ни на секунду не упускали из виду Эдвину, которая продолжала потягивать вино.
– Ну? – нетерпеливо дернулась Рива.
Клас легонько откинулся назад на спинку стула, улыбаясь одними губами.
– Официально, – проговорил он медленно и с видимым удовольствием, – об этом будет объявлено в понедельник. Тем не менее рад сообщить вам, что я получил повышение. – Он еще раз поднял бокал, улыбка на его узком лице стала еще шире. – Вы видите перед собой второго человека после Антонио де Рискаля в его фирме.
Тяжелый бокал из хрусталя баккара выскользнул из рук Эдвины и рухнул на бесценную тарелку мейсенского фарфора. Двухсотлетний фарфор треснул, вино фонтаном плеснуло вверх, хрусталь рассыпался вдребезги. Тушка птицы взлетела с тарелки и плюхнулась обратно.
За всеми столами, как по команде, стихли смех и болтовня, взоры обратились к Эдвине, но она словно не заметила этого. Сейчас она не видела и не слышала ничего, кроме убийственной новости, только что преподнесенной Класом, оцепенело глядя на месиво из разбитого хрусталя, фарфора, еды и питья, которым увенчалось это сообщение. Острые осколки хрусталя рассыпались вокруг, подобно окрашенным во все цвета радуги льдинкам. Эдвина испуганно охнула, заметив амебообразное пятно рислинга, безжалостно расползающееся во все стороны, оставляя на белоснежном крахмальном дамасте темную влажную лужу, и застыла в ужасе, переведя взгляд на бесценную антикварную тарелку, некогда украшавшую императорский стол. Тарелка раскололась пополам и походила сейчас на две части игрушки-ребуса в форме зигзага, которые нужно сложить воедино.
Однако смущение отступило перед отчаянием, вызванным самодовольным откровением Класа. Ее мир взорвался, распавшись на части, – что по сравнению с этим императорский фарфор? Ее предали.
Почувствовав себя центром внимания, Эдвина подняла глаза. Непроницаемый Банстед материализовался где-то слева от нее, держа в руках аккуратно сложенное крахмальное полотенце.
– Прошу меня извинить, мисс Робинсон, – пробормотал дворецкий с предельной искренностью, словно и в самом деле тут была вина его лично. – Я не заметил, что вам поставили треснутый бокал…
– Треснутый? – Эдвина изумленно уставилась на него. – Да ничего подобного!
– Надеюсь, ваше платье не пострадало? – Банстед мягко дал знак лакею, который одним прыжком оказался рядом, принявшись ликвидировать последствия крушения. – Через минуту вам подадут другие приборы, – заверил он.
Эдвина покачала головой.
– Мне не нужны другие приборы. – Голос ее дрожал, она резко отодвинула стул в сторону.
– Но, мисс Робинсон…
– Банстед, прошу вас!
Дворецкий тут же исчез, словно ее глаза испепелили его, превратили в пар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Полуобернувшись, она кинула болезненный взгляд направо. Она едва различала профиль Р.Л. – он возвышался рядом с Анук с таким выражением, словно настал его звездный час. Болтовня, доносившаяся из-за их столика, напоминала радостный стрекот сорок во время кормежки. Эдвина отметила, что Анук довольно часто как бы невзначай тепло касается руки Р.Л. Вот ведь дрянь мумифицированная, внезапно полыхнула Эдвина безудержной яростью.
Она хмуро осмотрелась, изучая столик, к которому была приговорена: помимо нее, там было еще семеро бедолаг, причем прямо напротив расположился Клас Клоссен. Уж лучше было сидеть совсем одной!
– Ну так вот, приехали мы туда… Загнанные куда-то за сотню миль от Манилы, дыра дырой – и тут разразился тайфун… – услышала она голос Сони Мирры, стареющей секс-кошечки и кинодивы, работающей в мягком порно и фильмах сомнительного качества. Соня повествовала о какой-то анекдотической ситуации в одном из своих весьма редких и весьма слабых фильмов. Но хорошо хоть другие на это время перестали бубнить. За их столом не звучали музыкальные переливы смеха-щебета экзотических птиц, как за другими. Здесь доминировал стук ножей о дорогой фарфор – слишком резкий и явный, по мнению Эдвины, как и голос Сони Мирры.
Эдвина бесшумно орудовала своими приборами. Едва коснувшись первой перемены из устриц и мидий, поданных в легчайшей пене соуса, она отложила в сторону ложку, даже не притронувшись к рыбному супу. Когда в зал церемонно внесли серебряное блюдо с дичью, она положила себе на тарелку серебряными щипчиками небольшую тушку, слегка полив ее соусом, а потом подозрительно принялась изучать ее: слишком уж она напоминала чахлого попугая.
Ароматный запах птицы и соуса с трюфелями, поднимавшийся от блюда, вызвал у нее приступы тошноты. Отвернувшись от стола, она поспешно сделала несколько глубоких вдохов. Если у нее и был какой-то аппетит в начале вечера, теперь он исчез окончательно. Это началось, когда она нашла свое место за отдаленным столом прямо напротив Класа, – с этого момента вечер из отвратительного стал превращаться в сущий ад.
Клас поднял в снисходительном приветствии бокал с вином, и она быстро отвернулась. Но куда же еще смотреть? Справа от нее немолодой муж-менеджер какой-то певицы с жаром расправлялся с дичью, так что хрупкие косточки только хрустели. Слева полностью погрузился в себя еще более пожилой издатель одной из нью-йоркских ежедневных газет, сосредоточенно подхватывая с тарелки кусочки и тщательно пережевывая их медленными механическими движениями челюстей; кожа его, покрытая старческими пигментными пятнышками, казалась прозрачной. Переведя взгляд далее, Эдвина заметила испанку, жену какого-то араба – торговца оружием; задумчиво покручивая бокал с рислингом, она рассматривала вино так, словно его только что извлекли из покрытой пылью веков стеклянной бутыли столетней давности.
Вздохнув, Эдвина уныло отхлебнула немного вина из своего бокала. По крайней мере, подумала она, хуже уже не будет. Не должно быть.
– Ты не хочешь выпить за мое здоровье, Эдвина? – промурлыкал Клас бесцветным голосом и с обычной презрительно-пренебрежительной усмешкой.
– Чего бы ради? – Эдвина даже не подняла на него глаз.
– Если у тебя есть повод предложить тост за свое здоровье, Клас, скажи нам! – резкий голос Сони Мирры накатил на стол, подобно девятому валу.
– Соня права, – подхватила ее слова Рива Прайс, ведущая колонки светских сплетен. – Мы терпеть не можем секретов. Особенно я. Может, твоя новость подойдет для моей колонки? – Рива впилась глазами в Класа, затем резко перевела взгляд на Эдвину: острый, привыкший ворошить грязное белье, он напоминал лазерный луч.
При ее словах блаженно притихла даже Соня Мирра.
Клас помолчал, затягивая томительное ожидание. Его презрительные, неприятно-блеклые глаза ни на секунду не упускали из виду Эдвину, которая продолжала потягивать вино.
– Ну? – нетерпеливо дернулась Рива.
Клас легонько откинулся назад на спинку стула, улыбаясь одними губами.
– Официально, – проговорил он медленно и с видимым удовольствием, – об этом будет объявлено в понедельник. Тем не менее рад сообщить вам, что я получил повышение. – Он еще раз поднял бокал, улыбка на его узком лице стала еще шире. – Вы видите перед собой второго человека после Антонио де Рискаля в его фирме.
Тяжелый бокал из хрусталя баккара выскользнул из рук Эдвины и рухнул на бесценную тарелку мейсенского фарфора. Двухсотлетний фарфор треснул, вино фонтаном плеснуло вверх, хрусталь рассыпался вдребезги. Тушка птицы взлетела с тарелки и плюхнулась обратно.
За всеми столами, как по команде, стихли смех и болтовня, взоры обратились к Эдвине, но она словно не заметила этого. Сейчас она не видела и не слышала ничего, кроме убийственной новости, только что преподнесенной Класом, оцепенело глядя на месиво из разбитого хрусталя, фарфора, еды и питья, которым увенчалось это сообщение. Острые осколки хрусталя рассыпались вокруг, подобно окрашенным во все цвета радуги льдинкам. Эдвина испуганно охнула, заметив амебообразное пятно рислинга, безжалостно расползающееся во все стороны, оставляя на белоснежном крахмальном дамасте темную влажную лужу, и застыла в ужасе, переведя взгляд на бесценную антикварную тарелку, некогда украшавшую императорский стол. Тарелка раскололась пополам и походила сейчас на две части игрушки-ребуса в форме зигзага, которые нужно сложить воедино.
Однако смущение отступило перед отчаянием, вызванным самодовольным откровением Класа. Ее мир взорвался, распавшись на части, – что по сравнению с этим императорский фарфор? Ее предали.
Почувствовав себя центром внимания, Эдвина подняла глаза. Непроницаемый Банстед материализовался где-то слева от нее, держа в руках аккуратно сложенное крахмальное полотенце.
– Прошу меня извинить, мисс Робинсон, – пробормотал дворецкий с предельной искренностью, словно и в самом деле тут была вина его лично. – Я не заметил, что вам поставили треснутый бокал…
– Треснутый? – Эдвина изумленно уставилась на него. – Да ничего подобного!
– Надеюсь, ваше платье не пострадало? – Банстед мягко дал знак лакею, который одним прыжком оказался рядом, принявшись ликвидировать последствия крушения. – Через минуту вам подадут другие приборы, – заверил он.
Эдвина покачала головой.
– Мне не нужны другие приборы. – Голос ее дрожал, она резко отодвинула стул в сторону.
– Но, мисс Робинсон…
– Банстед, прошу вас!
Дворецкий тут же исчез, словно ее глаза испепелили его, превратили в пар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139