Последним из самых сумасбродных ее решений стало желание выучиться на скрипачку, чтобы играть классику. Под этим девизом прошли несколько месяцев: вся квартира была заполнена чарующими звуками музыки.
И вдруг этот адский грохот… „Нет мозгов…"
Эдвина одним махом взлетела по лестнице вверх. Чем ближе к комнате дочери, тем несноснее становился грохот.
Дверь в царство сказочной принцессы, все сотканное из кружев – кружевное покрывало на кровати, кружевные скатерти и салфетки и даже кружевные занавески на окнах, – была закрыта. Эдвина постучала.
Ответа не последовало.
Иначе и быть не может, резонно успокоила она себя.
Удивительно другое: как у девочки вообще голова от этих звуков не лопнула.
Легко надавив на медную дверную ручку, Эдвина открыла дверь и застыла в немом ужасе.
Представшее ее глазам зрелище казалось абсолютно ирреальным. Ее первой мыслью было, что она попала в один из фильмов Стивена Спилберга: открыв совершенно обычную нормальную дверь, она оказалась на пороге преисподней.
Что произошло с прелестными стенами детской, на которые вручную был нанесен узор, напоминающий кружева? Куда подевались скатерти из бельгийского кружева, занавески, покрывала?
Эдвина прислонилась к дверному косяку, не в силах вымолвить ни слова. За две недели, что ее не было, дорогой узор стенной росписи сменили грубые черно-белые, как у зебры, полосы, покрывавшие даже потолок, а изысканная мебель, тоже драпированная кружевом, была ободрана до грубого остова и выкрашена в вызывающие тона: голая кровать с пологом на четырех столбиках – в испепеляюще розовый, туалетный столик – в отвратительный зеленовато-желтый. Повсюду были разбросаны акриловые покрывала, расписанные под леопарда: они прикрывали странные конструкции, которые, как смутно подсказывала ей память, некогда были изящными креслами-качалками, закрывали постель и даже свешивались с окон в качестве занавесок, напоминая полог у входа в палатку. Прекрасный паркет, когда-то тоже вручную выложенный узором из венков, теперь был спрятан под мрачным скверным паласом из зеленого искусственного меха – такими покрывают сиденья в туалетах. На экране телевизора тряслась и извивалась под вспышки и мерцание какая-то рок-группа, но даже Эдвина, далеко не специалист в этой музыке, могла понять, что звук телевизора выключен: снующие по экрану образы и грохочущая музыка не совпадали. Очевидно, оглушающей какофонией они были обязаны музыкальному центру.
Посреди всего этого ада возвышалось существо, которое еще недавно было ее милой драгоценной дочуркой. Аллилуйя Купер стояла посреди постели на коленях, ее длинные каштановые волосы, восхищавшие Эдвину всего две недели назад, теперь были коротко острижены и торчали во все стороны прямыми жесткими пиками, выкрашенными в черный и желтый цвет. Свежее чистое лицо девочки покрывал толстый слой дешевой грубой косметики, основной акцент которой пришелся на губы, почти черные, и глаза а ля Мадлен Дитрих.
А одежда… Эдвину передернуло. О Боже, где ей удалось сыскать эту рвань, пригодную разве что для помойки? И что она сделала со своей настоящей одеждой? Эдвина никогда прежде не видела того, что сейчас было на ее дочери: старый потертый мотоциклетный жакет из черной кожи, ярко-алый обтягивающий топик, брючки из черного кружева в обтяжку и грязно-белые теннисные тапочки. С эполетов жакета, с ремня, а также с мочек ушей, с запястий, шеи и даже с одной из щиколоток свешивались груды искусственных украшений, которые обожают посетители самых дешевых забегаловок Лас-Вегаса.
Эдвина не могла опомниться. Судорожно глотнув воздуху, она потрясла головой, словно стараясь стряхнуть с себя представший ее взору кошмар. Похоже, Руби еще недооценила ситуацию… Это создание… женского пола… Нет, оно не может быть ее дочерью! Видимо, пока Эдвина была в отъезде, злые эльфы похитили ее девочку, оставив вместо нее оборотня…
Слегка придя в себя, Эдвина на негнущихся ногах прошла в комнату, чтобы выключить ревущий плейер. Теперь комнату озаряли только блики и вспышки мечущихся по экрану телевизора беззвучных образов.
Аллилуйя вскочила с кровати.
– Салют, Эдс! – Она сверкнула улыбкой в сторону матери и выдула огромный розовый пузырь жвачки.
Салют? Эдс?… А где же привычные: „Привет, ма!"? Эдвина пристально рассматривала создание, предположительно приходившееся ей дочерью.
– Ал? – произнесла она потрясенно. – Это правда ты?
– Ну ты даешь! А кто же еще? – Аллилуйя округлила темно-карие с золотыми огоньками глаза. – Слушай, только не начинай гудеть, ладно? По-твоему, у меня тут крыша поехала? Ты вернулась домой: ай-яй-яй, что с моей девочкой?
– Именно так, – кивнула Эдвина. Стараясь унять дрожь, она присела на край постели. Опустив голову и зачем-то разглядывая отполированный ноготок, глубоко вздохнула, затем, подняв глаза, встретила прямой взгляд дочери. – Ал, малышка, – сказала она быстро.
– Я думаю, нам нужно поговорить.
– Ой, ма-а-а… – недовольно протянула девочка и трагически закатила глаза. – Все же будешь учить меня жить, так?
– Я просто волнуюсь за тебя, вот и все. Детка, Руби сказала мне, что ты больна.
Аллилуйя потупилась.
– Ну… Мне нездоровилось… Знаешь, как бывает, – вроде вот-вот заболеешь, доходит? – Она бросила на мать быстрый взгляд, чтобы проверить ее реакцию.
Судя по выражению лица Эдвины, лед еще не растаял. Похоже, даже наоборот.
– Правда? – холодно проговорила Эдвина. – А нельзя ли более подробно описать, чем это ты собиралась вот-вот заболеть, юная леди?
Аллилуйя воинственно вздернула подбородок:
– Ну, ты понимаешь…
– Ал, – спокойно проговорила Эдвина, ее внутренний ужас выдавала лишь бешено пульсирующая в виске кровь, которую она никак не могла унять. – Надеюсь, мы придем к какому-то соглашению.
– О-ох, – вздохнула девочка, все еще оставаясь настороже. – Значит, сейчас начнется очередной нудеж…
Сделав вид, что не расслышала последней фразы, Эдвина выпрямилась, расправив плечи и спину.
– Прежде всего… что касается твоей комнаты… Не могу не признаться, что для меня это шок. Все же тебе следовало поговорить со мной, а уж потом предпринимать эту… – Она замолчала, подыскивая слово. – Ну, перед тем как ее портить…
– Ма, – в голосе девочки зазвучали нотки усталого недовольства, – ты же никогда не слушаешь! Я сказала тебе по телефону на прошлой неделе, что хочу заняться своей комнатой, и ты ответила: „Прекрасно, дорогая". Естественно, я подумала…
– Ты подумала то, что тебе хотелось подумать… Ты же лучше всех все знаешь… Ну да ладно, что сделано, то сделано. – Эдвина сжала губы. – Теперь об одежде… и косметике. – Она помолчала, нахмурившись, и вопросительно взглянула на дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
И вдруг этот адский грохот… „Нет мозгов…"
Эдвина одним махом взлетела по лестнице вверх. Чем ближе к комнате дочери, тем несноснее становился грохот.
Дверь в царство сказочной принцессы, все сотканное из кружев – кружевное покрывало на кровати, кружевные скатерти и салфетки и даже кружевные занавески на окнах, – была закрыта. Эдвина постучала.
Ответа не последовало.
Иначе и быть не может, резонно успокоила она себя.
Удивительно другое: как у девочки вообще голова от этих звуков не лопнула.
Легко надавив на медную дверную ручку, Эдвина открыла дверь и застыла в немом ужасе.
Представшее ее глазам зрелище казалось абсолютно ирреальным. Ее первой мыслью было, что она попала в один из фильмов Стивена Спилберга: открыв совершенно обычную нормальную дверь, она оказалась на пороге преисподней.
Что произошло с прелестными стенами детской, на которые вручную был нанесен узор, напоминающий кружева? Куда подевались скатерти из бельгийского кружева, занавески, покрывала?
Эдвина прислонилась к дверному косяку, не в силах вымолвить ни слова. За две недели, что ее не было, дорогой узор стенной росписи сменили грубые черно-белые, как у зебры, полосы, покрывавшие даже потолок, а изысканная мебель, тоже драпированная кружевом, была ободрана до грубого остова и выкрашена в вызывающие тона: голая кровать с пологом на четырех столбиках – в испепеляюще розовый, туалетный столик – в отвратительный зеленовато-желтый. Повсюду были разбросаны акриловые покрывала, расписанные под леопарда: они прикрывали странные конструкции, которые, как смутно подсказывала ей память, некогда были изящными креслами-качалками, закрывали постель и даже свешивались с окон в качестве занавесок, напоминая полог у входа в палатку. Прекрасный паркет, когда-то тоже вручную выложенный узором из венков, теперь был спрятан под мрачным скверным паласом из зеленого искусственного меха – такими покрывают сиденья в туалетах. На экране телевизора тряслась и извивалась под вспышки и мерцание какая-то рок-группа, но даже Эдвина, далеко не специалист в этой музыке, могла понять, что звук телевизора выключен: снующие по экрану образы и грохочущая музыка не совпадали. Очевидно, оглушающей какофонией они были обязаны музыкальному центру.
Посреди всего этого ада возвышалось существо, которое еще недавно было ее милой драгоценной дочуркой. Аллилуйя Купер стояла посреди постели на коленях, ее длинные каштановые волосы, восхищавшие Эдвину всего две недели назад, теперь были коротко острижены и торчали во все стороны прямыми жесткими пиками, выкрашенными в черный и желтый цвет. Свежее чистое лицо девочки покрывал толстый слой дешевой грубой косметики, основной акцент которой пришелся на губы, почти черные, и глаза а ля Мадлен Дитрих.
А одежда… Эдвину передернуло. О Боже, где ей удалось сыскать эту рвань, пригодную разве что для помойки? И что она сделала со своей настоящей одеждой? Эдвина никогда прежде не видела того, что сейчас было на ее дочери: старый потертый мотоциклетный жакет из черной кожи, ярко-алый обтягивающий топик, брючки из черного кружева в обтяжку и грязно-белые теннисные тапочки. С эполетов жакета, с ремня, а также с мочек ушей, с запястий, шеи и даже с одной из щиколоток свешивались груды искусственных украшений, которые обожают посетители самых дешевых забегаловок Лас-Вегаса.
Эдвина не могла опомниться. Судорожно глотнув воздуху, она потрясла головой, словно стараясь стряхнуть с себя представший ее взору кошмар. Похоже, Руби еще недооценила ситуацию… Это создание… женского пола… Нет, оно не может быть ее дочерью! Видимо, пока Эдвина была в отъезде, злые эльфы похитили ее девочку, оставив вместо нее оборотня…
Слегка придя в себя, Эдвина на негнущихся ногах прошла в комнату, чтобы выключить ревущий плейер. Теперь комнату озаряли только блики и вспышки мечущихся по экрану телевизора беззвучных образов.
Аллилуйя вскочила с кровати.
– Салют, Эдс! – Она сверкнула улыбкой в сторону матери и выдула огромный розовый пузырь жвачки.
Салют? Эдс?… А где же привычные: „Привет, ма!"? Эдвина пристально рассматривала создание, предположительно приходившееся ей дочерью.
– Ал? – произнесла она потрясенно. – Это правда ты?
– Ну ты даешь! А кто же еще? – Аллилуйя округлила темно-карие с золотыми огоньками глаза. – Слушай, только не начинай гудеть, ладно? По-твоему, у меня тут крыша поехала? Ты вернулась домой: ай-яй-яй, что с моей девочкой?
– Именно так, – кивнула Эдвина. Стараясь унять дрожь, она присела на край постели. Опустив голову и зачем-то разглядывая отполированный ноготок, глубоко вздохнула, затем, подняв глаза, встретила прямой взгляд дочери. – Ал, малышка, – сказала она быстро.
– Я думаю, нам нужно поговорить.
– Ой, ма-а-а… – недовольно протянула девочка и трагически закатила глаза. – Все же будешь учить меня жить, так?
– Я просто волнуюсь за тебя, вот и все. Детка, Руби сказала мне, что ты больна.
Аллилуйя потупилась.
– Ну… Мне нездоровилось… Знаешь, как бывает, – вроде вот-вот заболеешь, доходит? – Она бросила на мать быстрый взгляд, чтобы проверить ее реакцию.
Судя по выражению лица Эдвины, лед еще не растаял. Похоже, даже наоборот.
– Правда? – холодно проговорила Эдвина. – А нельзя ли более подробно описать, чем это ты собиралась вот-вот заболеть, юная леди?
Аллилуйя воинственно вздернула подбородок:
– Ну, ты понимаешь…
– Ал, – спокойно проговорила Эдвина, ее внутренний ужас выдавала лишь бешено пульсирующая в виске кровь, которую она никак не могла унять. – Надеюсь, мы придем к какому-то соглашению.
– О-ох, – вздохнула девочка, все еще оставаясь настороже. – Значит, сейчас начнется очередной нудеж…
Сделав вид, что не расслышала последней фразы, Эдвина выпрямилась, расправив плечи и спину.
– Прежде всего… что касается твоей комнаты… Не могу не признаться, что для меня это шок. Все же тебе следовало поговорить со мной, а уж потом предпринимать эту… – Она замолчала, подыскивая слово. – Ну, перед тем как ее портить…
– Ма, – в голосе девочки зазвучали нотки усталого недовольства, – ты же никогда не слушаешь! Я сказала тебе по телефону на прошлой неделе, что хочу заняться своей комнатой, и ты ответила: „Прекрасно, дорогая". Естественно, я подумала…
– Ты подумала то, что тебе хотелось подумать… Ты же лучше всех все знаешь… Ну да ладно, что сделано, то сделано. – Эдвина сжала губы. – Теперь об одежде… и косметике. – Она помолчала, нахмурившись, и вопросительно взглянула на дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139