Эти черты уживались в нем с фанатичным гебраизмом и с почти религиозным преклонением перед физическим трудом. В созидательном труде Гордон видел единственный путь к образованию нового типа еврея, органически привязанного к земле, почвенного, „достигшего идеального слияния материи и духа“. Воспринимая социалистическое движение прежде всего как борьбу против „паразитов, живущих за счет чужого труда“, он в то же время был ярым противником марксистской философии и идеи классовой борьбы»(2002, с. 265-266).
Ш. Авинери еще более расширяет характеристику замечательного еврейского мыслителя: «… Гордон примкнул к сионистскому рабочему движению и не потому, что стоял за классовую борьбу или социалистические принципы всеобщего избавления, а оттого, что видел в рабочем движении — пытавшемся создать экономическую базу для еврейского населения, кормящегося собственным трудом — основу еврейского возрождения в Эрец-Исраэль. Сионизм для Гордона — это не только политическая, но и экономико-социальная и психологическая революция, без которой политический акт лишен подлинного значения». При этом израильский историк, высказывая свое западное сионистское образование, выделяет в концепции Гордона параметры, весомые в европейской формации сионизма — «революция», «классовая борьба», «политический акт», а также, верный своей творческой ориентации на европейские ценности, пытается увязать духовный подвиг еврейского творца А. Гордона с проблемами европейского миропредставления. Вовсе не о кризисе европейской культуры и не о переустройстве мира, как утверждает Ш. Авинери, думал Гордон в своем сионистском рвении: если он протестовал против культурной деградации западноевропейского интеллектуала, то со стороны недостаточности этой самой культуры для духовных запросов русского еврейства, прекрасно понимая фальшь и порочность европейской эмансипации евреев — солирующего мотива русского еврейства и сионизма. Только о еврейской парафии помышлял мыслитель, переводя дух культуры, постоянно витающий около устремлений и побуждений русского еврейства, и предощущение реальной культуры в культурологическом палестинофильстве Л. Пинскера в целевую установку еврейского национального самосознания, и создавая своего рода культурную хартию сионистского воззрения . Избранные места этой хартии Гордона таковы: «Все, что жизнь творит во имя жизни — это культура. Земледелие, строительство домов и всевозможных зданий, прокладка дорог и т. д. и т. п. — любой труд, всякая работа, каждое дело — это культура, это основа культуры, ее материя. Порядок, образ, форма того, как эти вещи совершаются — это форма культуры. А то, что чувствуют, думают, как живут совершающие это, будучи заняты делом или в иное время, отношения, порожденные всем этим, вместе с присутствующей в этом живой природой — все это дух культуры. Этим питается высшая культура: наука, искусство, верования и мнения, поэзия, нравственность, религия. Высшая культура, или культура в узком смысле — это сливки культуры общей, культуры в широком смысле».
Культура всегда была высшим раскрытием человеческого духа, а у Гордона, оставаясь таким же культом личности, она демонстрирует свою специфику тем, что посажена на почву исторической родины, — это и есть национальная культура или же конкретно — национальное лицо . Привязав свою сионистскую хартию культуры к Земле Обетованной, Гордон охватил все культурные (духовно-творческие) потенции русского еврейства, а, опознав культуру в труде и труд в культуре, Гордон без остатка раскрылся в философскую теорию С. Л. Франка о человеке-творце. Этим обстоятельством сионизм Гордона, который получил название «трудовой сионизм», полнится русской идеей и не только как философским оправданием, но и как идеологическим генератором.
Трудовая деятельность на исторической родине, необходимо обращающаяся в культурные постижения, выставляется Гордоном как средство спасения от негативных качеств еврейской жизни в галуте, являющихся производным от деструктивизма окружающей среды и деградирующие еврейскую сущность, -Гордон предостерегает: «Но если мы и здесь будем „совершенствоваться“ в „галутной жизни“, в торгашестве и во всем, что из этого следует, то и наши дети, и те, кто будет после нас, „усовершенствуются“ в этом еще более» (цитируется по Ш. Авинери, 1983, с. с. 218, 222). Таким образом, сионизм есть не просто транспортабельная функция, вовсе не только перемещение рассеянного еврейства на землю своих предков, а суть условие духовного усовершенствования, избавления от деструктивных еврейских качеств, приобретенных в галуте; сионизм, по А. Гордону, представляется в такой же мере средством спасения , как и способом развития . В таком праве «трудовой сионизм» А. Гордона, будучи содержательно политическим сионизмом, причисляется не к разряду классического (европейского) политического сионизма, а должен считаться оригинальной модификацией русского политического сионизма.
И, наконец, наличествует еще одно усмотрение, может быть, с наибольшей силой подчеркивающее своей спецификой самобытность сионизма, созревшего в недрах русского еврейства в форме политической генерации, — и этот гнозис принадлежит Дов-Бэру Борохову (1881-1917) и известен под именем «пролетарского (классового) сионизма». Появление последнего обязано тому смятению умов, что внес в еврейскую среду классовый подход Карла Маркса и что породило острейшую дилемму: либо во главе угла должен стоять марксистский классовый принцип и тогда еврейство как таковое, как своеобразный национальный конгломерат, непременно уходит в тень, а конечный результат по совокупности отождествляется с европейской эмансипацией — полного растворения еврейского начала, либо на пьедестал возносится национальность как заранее обусловленный внешний параметр, тогда как классовое расслоение еврейской сообщности становится коннотацией сионизма, а в конечном итоге русское еврейство в целом отчленяется от русского со-общника и отправляется в изоляцию. Сложность ситуации в еврейском мире усугубляется тем обстоятельством, что в русском еврействе Карл Маркс воспринимается не как представитель европейского еврейства и не как «антисемит Маркс», а как личность, причастная к еврейскому генотипу. Русское еврейство очутилось перед трудным выбором уже самой постановкой вопроса по типу «или-или»: классовое движение и неизбежная эмансипация (утрата еврейского качества) или национальное движение и непременная изоляция (утрата культурных тенденций), — и в этой сугубо рационалистической постановке таится ошибочность любого решения.
Ицхак Бен Цви (второй президент Израиля) представил прекрасную справку по этому периоду истории русского еврейства:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Ш. Авинери еще более расширяет характеристику замечательного еврейского мыслителя: «… Гордон примкнул к сионистскому рабочему движению и не потому, что стоял за классовую борьбу или социалистические принципы всеобщего избавления, а оттого, что видел в рабочем движении — пытавшемся создать экономическую базу для еврейского населения, кормящегося собственным трудом — основу еврейского возрождения в Эрец-Исраэль. Сионизм для Гордона — это не только политическая, но и экономико-социальная и психологическая революция, без которой политический акт лишен подлинного значения». При этом израильский историк, высказывая свое западное сионистское образование, выделяет в концепции Гордона параметры, весомые в европейской формации сионизма — «революция», «классовая борьба», «политический акт», а также, верный своей творческой ориентации на европейские ценности, пытается увязать духовный подвиг еврейского творца А. Гордона с проблемами европейского миропредставления. Вовсе не о кризисе европейской культуры и не о переустройстве мира, как утверждает Ш. Авинери, думал Гордон в своем сионистском рвении: если он протестовал против культурной деградации западноевропейского интеллектуала, то со стороны недостаточности этой самой культуры для духовных запросов русского еврейства, прекрасно понимая фальшь и порочность европейской эмансипации евреев — солирующего мотива русского еврейства и сионизма. Только о еврейской парафии помышлял мыслитель, переводя дух культуры, постоянно витающий около устремлений и побуждений русского еврейства, и предощущение реальной культуры в культурологическом палестинофильстве Л. Пинскера в целевую установку еврейского национального самосознания, и создавая своего рода культурную хартию сионистского воззрения . Избранные места этой хартии Гордона таковы: «Все, что жизнь творит во имя жизни — это культура. Земледелие, строительство домов и всевозможных зданий, прокладка дорог и т. д. и т. п. — любой труд, всякая работа, каждое дело — это культура, это основа культуры, ее материя. Порядок, образ, форма того, как эти вещи совершаются — это форма культуры. А то, что чувствуют, думают, как живут совершающие это, будучи заняты делом или в иное время, отношения, порожденные всем этим, вместе с присутствующей в этом живой природой — все это дух культуры. Этим питается высшая культура: наука, искусство, верования и мнения, поэзия, нравственность, религия. Высшая культура, или культура в узком смысле — это сливки культуры общей, культуры в широком смысле».
Культура всегда была высшим раскрытием человеческого духа, а у Гордона, оставаясь таким же культом личности, она демонстрирует свою специфику тем, что посажена на почву исторической родины, — это и есть национальная культура или же конкретно — национальное лицо . Привязав свою сионистскую хартию культуры к Земле Обетованной, Гордон охватил все культурные (духовно-творческие) потенции русского еврейства, а, опознав культуру в труде и труд в культуре, Гордон без остатка раскрылся в философскую теорию С. Л. Франка о человеке-творце. Этим обстоятельством сионизм Гордона, который получил название «трудовой сионизм», полнится русской идеей и не только как философским оправданием, но и как идеологическим генератором.
Трудовая деятельность на исторической родине, необходимо обращающаяся в культурные постижения, выставляется Гордоном как средство спасения от негативных качеств еврейской жизни в галуте, являющихся производным от деструктивизма окружающей среды и деградирующие еврейскую сущность, -Гордон предостерегает: «Но если мы и здесь будем „совершенствоваться“ в „галутной жизни“, в торгашестве и во всем, что из этого следует, то и наши дети, и те, кто будет после нас, „усовершенствуются“ в этом еще более» (цитируется по Ш. Авинери, 1983, с. с. 218, 222). Таким образом, сионизм есть не просто транспортабельная функция, вовсе не только перемещение рассеянного еврейства на землю своих предков, а суть условие духовного усовершенствования, избавления от деструктивных еврейских качеств, приобретенных в галуте; сионизм, по А. Гордону, представляется в такой же мере средством спасения , как и способом развития . В таком праве «трудовой сионизм» А. Гордона, будучи содержательно политическим сионизмом, причисляется не к разряду классического (европейского) политического сионизма, а должен считаться оригинальной модификацией русского политического сионизма.
И, наконец, наличествует еще одно усмотрение, может быть, с наибольшей силой подчеркивающее своей спецификой самобытность сионизма, созревшего в недрах русского еврейства в форме политической генерации, — и этот гнозис принадлежит Дов-Бэру Борохову (1881-1917) и известен под именем «пролетарского (классового) сионизма». Появление последнего обязано тому смятению умов, что внес в еврейскую среду классовый подход Карла Маркса и что породило острейшую дилемму: либо во главе угла должен стоять марксистский классовый принцип и тогда еврейство как таковое, как своеобразный национальный конгломерат, непременно уходит в тень, а конечный результат по совокупности отождествляется с европейской эмансипацией — полного растворения еврейского начала, либо на пьедестал возносится национальность как заранее обусловленный внешний параметр, тогда как классовое расслоение еврейской сообщности становится коннотацией сионизма, а в конечном итоге русское еврейство в целом отчленяется от русского со-общника и отправляется в изоляцию. Сложность ситуации в еврейском мире усугубляется тем обстоятельством, что в русском еврействе Карл Маркс воспринимается не как представитель европейского еврейства и не как «антисемит Маркс», а как личность, причастная к еврейскому генотипу. Русское еврейство очутилось перед трудным выбором уже самой постановкой вопроса по типу «или-или»: классовое движение и неизбежная эмансипация (утрата еврейского качества) или национальное движение и непременная изоляция (утрата культурных тенденций), — и в этой сугубо рационалистической постановке таится ошибочность любого решения.
Ицхак Бен Цви (второй президент Израиля) представил прекрасную справку по этому периоду истории русского еврейства:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163