В такой ситуации всеобщего равнодушия русская духовная дружина не может считаться победителем Бернского процесса, ибо главная цель процесса — международное осуждение режима, взявшего за основу антисемитизм, то есть немецкий фашизм, не была достигнута и потому русская сторона выглядит как жертва, и, по сути дела, является первой международной жертвой нацизма. Аналогично тому, как в свое время российское общественное мнение не вняло и не приняло побудительных сигналов, излучаемых знаменитыми «Вехами», которые были сотворены русской культурой в облике русско-еврейского альянса, так европейское общество оказалось закрытым для прорицаний Бернского процесса. Поражает здесь то, что нарушителем узаконенных догматов и глашатаем непризнанных норм, то есть еретиком , выступает один и тот же субъект — существо, явленное в сочетании русской и еврейской духовной мощи, а попросту — русская культура , которая, вне всякого сомнения, будь своевременно воспринятой, изменила бы ход мировой истории.
Итак, антисемитизм полагается больше, чем поношение еврейства, и антисемитизм есть угроза культурного достояния человечества , — таково внутреннее содержание русского общественного феномена, в соответствие с которым антисемитизм превращается в отрицательный акт международного значения. Глобализации антиеврейской идеологии теперь противостоит новая идеология, где утверждается субъект-носитель русского еврейства — образ галутного еврея, еврей, как духовная категория , то есть такая категория, которая возвышается над национальным и религиозным уровнями. В этом состоит выдающийся вклад русского со-ратника еврейства по культурному союзу в еврейскую проблему. В соответствие с таким представлением о галутном еврее требуется необходимо избавиться от наибольшего заблуждения в исследовании еврейской темы, где считается очевидным, что еврейский вопрос обязан включаться в национальную область и рассматриваться только в контексте глобальной национальной проблемы. А. И. Солженицын, «поселив» русское еврейство в русскую культуру, был первым, кто перевел еврейский вопрос из ведомства национального состояния в управление культуры, но и он не смог избавиться от всех недостатков, присущих националистическому подходу.
Будучи ко всему прочему специалистом по национальному вопросу, П. Б. Струве писал: «Когда-то думали, что национальность есть раса, т. е. цвет кожи, ширина носа („носовой указатель“) и т. п. Но национальность есть нечто гораздо более несомненное и в то же время тонкое. Это духовные притяжения и отталкивания, и, для того чтобы осознать их не нужно прибегать ни к антропометрическим приборам, ни к генеалогическим разысканиям. Они живут и трепещут в душе». Этот духовный механизм («духовные притяжения и отталкивания») образуют культуру как свою онтологическую определенность и слагают национальную (духовную) сферу, которая динамически, а также идеологически, отчленяется от другой по природе, но близкой функционально, государственной (политической) сферы. Струве указывает: «Необходимо размежевать эти две области: область правовую и государственную, с одной стороны, и, с другой стороны, ту область, в которой правомерно действуют национальные притяжения и отталкивания. Специально в еврейском вопросе это и очень легко, и очень трудно» (1997, с. с. 206, 207). Познавательная тяжесть подобного гнозиса ложится на «государственную область», которой, по мнению П. Б. Струве и согласного с ним Солженицына, принадлежат все приоритеты в национально-культурной части русской духовной ойкумены. Первичный характер государственного фактора или государственные интересы принимается Солженицыным в качестве условия соединения русского и еврейского культурных кладов и слагает фундамент того, что ожидается Солженицыным от еврейского племени, помещенного во внутрь русского государственного тела (в последующем это будет предметом особого разговора), а сионизм признается при этом субстанцией, восстающей против влияния русской государственной сферы, и ему принадлежит, по словам Струве, «сознательная инициатива отталкивания от русской культуры». Однако М. О. Гершензон доказал, что тот сионизм, какой отвращает симпатии русских духовников, принадлежит к политическому классу и как он-то в силу спородненности своей природы с политической (государственной) сферой наиболее открыт для влияния последней, тогда как национальная (духовная) сфера также в силу своей природы отстраняется от государственной инстанции.
Таким образом, национальное остается у русских духовников под протекторатом государственного, хотя Солженицын, утвердив русскую культуру в качестве созвездия на еврейском небосклоне, неосознанно обращает творческий взор в другую сторону, где культура не стоит в зависимости от государственной реальности, а именно культура образует прочный фундамент для государственной организации и наиболее устойчивую связь в общественной совокупности духов. Аналогично, с другой стороны, возникает убежденная мысль, что наибольшее чаяние Ахад-ха-Ама, — еврейское государство, а не государство евреев, — приобретет объективную реализацию в случае, когда основу государственного каркаса составит организация, смонтированная на сионистских опорах, извлеченных из сионизма как партии еврейской культуры . Итак, духовное умозрение, вытекающее из полного отвержения революции как способа человеческого поведения (отвергая разрушительные потенции) и как способа человеческого общения (отрицая классовые тенденции), приводит к совокупному выводу о культуре как базисе государственной стабильности (это и есть связь посредством духовности — субстрат не только государственной, но религиозной и национальной, сплоченности). При этом возможен только один тип сионистского воззрения — духовный (культурологический) сионизм, каким определяется по преимуществу мышление и мировоззрение русского сионизма. Но наряду с этим типом широко и глубоко укоренено иное представление, базирующееся на марксистско-ленинском понимании революции как гегемоне истории, — в израильской историографии это мироутверждение опосредовано в концепции профессора Шломо Авинери «Сионизм как перманентная революция».
Уже в титуле концепции выражена идеологическая суть подобного воззрения, исходящая из отождествления сионизма с революцией, и тем более перманентной, то бишь непрерывной. Концепция Ш. Авинери привлекает к себе внимание отнюдь не оригинальностью и не персональной точкой зрения неординарного исследователя, но исключительно тем, что в ней непроизвольно обнародована наибольшая мистерия сионистского периода еврейской истории эпохи рассеяния:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Итак, антисемитизм полагается больше, чем поношение еврейства, и антисемитизм есть угроза культурного достояния человечества , — таково внутреннее содержание русского общественного феномена, в соответствие с которым антисемитизм превращается в отрицательный акт международного значения. Глобализации антиеврейской идеологии теперь противостоит новая идеология, где утверждается субъект-носитель русского еврейства — образ галутного еврея, еврей, как духовная категория , то есть такая категория, которая возвышается над национальным и религиозным уровнями. В этом состоит выдающийся вклад русского со-ратника еврейства по культурному союзу в еврейскую проблему. В соответствие с таким представлением о галутном еврее требуется необходимо избавиться от наибольшего заблуждения в исследовании еврейской темы, где считается очевидным, что еврейский вопрос обязан включаться в национальную область и рассматриваться только в контексте глобальной национальной проблемы. А. И. Солженицын, «поселив» русское еврейство в русскую культуру, был первым, кто перевел еврейский вопрос из ведомства национального состояния в управление культуры, но и он не смог избавиться от всех недостатков, присущих националистическому подходу.
Будучи ко всему прочему специалистом по национальному вопросу, П. Б. Струве писал: «Когда-то думали, что национальность есть раса, т. е. цвет кожи, ширина носа („носовой указатель“) и т. п. Но национальность есть нечто гораздо более несомненное и в то же время тонкое. Это духовные притяжения и отталкивания, и, для того чтобы осознать их не нужно прибегать ни к антропометрическим приборам, ни к генеалогическим разысканиям. Они живут и трепещут в душе». Этот духовный механизм («духовные притяжения и отталкивания») образуют культуру как свою онтологическую определенность и слагают национальную (духовную) сферу, которая динамически, а также идеологически, отчленяется от другой по природе, но близкой функционально, государственной (политической) сферы. Струве указывает: «Необходимо размежевать эти две области: область правовую и государственную, с одной стороны, и, с другой стороны, ту область, в которой правомерно действуют национальные притяжения и отталкивания. Специально в еврейском вопросе это и очень легко, и очень трудно» (1997, с. с. 206, 207). Познавательная тяжесть подобного гнозиса ложится на «государственную область», которой, по мнению П. Б. Струве и согласного с ним Солженицына, принадлежат все приоритеты в национально-культурной части русской духовной ойкумены. Первичный характер государственного фактора или государственные интересы принимается Солженицыным в качестве условия соединения русского и еврейского культурных кладов и слагает фундамент того, что ожидается Солженицыным от еврейского племени, помещенного во внутрь русского государственного тела (в последующем это будет предметом особого разговора), а сионизм признается при этом субстанцией, восстающей против влияния русской государственной сферы, и ему принадлежит, по словам Струве, «сознательная инициатива отталкивания от русской культуры». Однако М. О. Гершензон доказал, что тот сионизм, какой отвращает симпатии русских духовников, принадлежит к политическому классу и как он-то в силу спородненности своей природы с политической (государственной) сферой наиболее открыт для влияния последней, тогда как национальная (духовная) сфера также в силу своей природы отстраняется от государственной инстанции.
Таким образом, национальное остается у русских духовников под протекторатом государственного, хотя Солженицын, утвердив русскую культуру в качестве созвездия на еврейском небосклоне, неосознанно обращает творческий взор в другую сторону, где культура не стоит в зависимости от государственной реальности, а именно культура образует прочный фундамент для государственной организации и наиболее устойчивую связь в общественной совокупности духов. Аналогично, с другой стороны, возникает убежденная мысль, что наибольшее чаяние Ахад-ха-Ама, — еврейское государство, а не государство евреев, — приобретет объективную реализацию в случае, когда основу государственного каркаса составит организация, смонтированная на сионистских опорах, извлеченных из сионизма как партии еврейской культуры . Итак, духовное умозрение, вытекающее из полного отвержения революции как способа человеческого поведения (отвергая разрушительные потенции) и как способа человеческого общения (отрицая классовые тенденции), приводит к совокупному выводу о культуре как базисе государственной стабильности (это и есть связь посредством духовности — субстрат не только государственной, но религиозной и национальной, сплоченности). При этом возможен только один тип сионистского воззрения — духовный (культурологический) сионизм, каким определяется по преимуществу мышление и мировоззрение русского сионизма. Но наряду с этим типом широко и глубоко укоренено иное представление, базирующееся на марксистско-ленинском понимании революции как гегемоне истории, — в израильской историографии это мироутверждение опосредовано в концепции профессора Шломо Авинери «Сионизм как перманентная революция».
Уже в титуле концепции выражена идеологическая суть подобного воззрения, исходящая из отождествления сионизма с революцией, и тем более перманентной, то бишь непрерывной. Концепция Ш. Авинери привлекает к себе внимание отнюдь не оригинальностью и не персональной точкой зрения неординарного исследователя, но исключительно тем, что в ней непроизвольно обнародована наибольшая мистерия сионистского периода еврейской истории эпохи рассеяния:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163