и лидерство Герцля, предпосланное в русском сионистском обществе, было снабжено таким кредитом доверия , какой был невозможен в рациональном западном сообществе, а уровень доверия есть критерий, отличающий Герцля как лидера в русском сионизме от аналогичного положения в своей генетической среде. (Известный еврейский философ Мартин Бубер доказал, что до-верие как таковое есть еврейский образ веры, то есть такое отношение к внешнему субъекту, какое навеяно отношением еврея к своему Богу). Для «русского отношения» типична библейская тематика и чисто еврейским способом, посредством ассоциаций с персонажами древнееврейской историй, аргументируется доверительное расположение к своему лидеру в русском Сионизме. Характеристика Т. Герцля, отмеченная острым взглядом еврейского писателя Бен-Ами (Мордехая Рабиновича), отнюдь не исключение: "Это больше не элегантный д-р Гецль из Вены. Это — царственный потомок Давида, восставший из могилы и явившийся перед нами во всем великолепии и красоте, которыми легенда окружала его. Все были поражены: казалось, что свершилось историческое чудо, будто бы сам Мессия, сын Давида, стоял перед нами. Меня охватило мощное желание закричать через все это бушующее море радости: «Jechi Hamelech!» («Да здравствует Царь!»). (Сноска. Цитируется по В. Лакеу, 2000, с. 142). И тем не менее Герцль возносится официальной аналитикой не как пророк сионистской идеи, хотя восхваляемые его человеческие качества имеют очевидную пророческую природу, а как автор политического сионизма и вождь политического движения . В расширенном компендиуме деятельности Герцля профессор Ш. Авинери прошелся по всей пророческой клавиатуре Герцля, но все параметры творческой индивидуальности Герцля в итоге оказались привязанными к коллективозначимым явлениям и рычагам, а пророк превратился в первооткрывателя. Авинери утверждает: «Новизна и историческое значение деятельности Герцля заключается не в оригинальности его идей и даже не в его организационных и практических талантах, а прежде всего в следующем: Герцль первым пробил брешь в еврейском и мировом общественном мнении, превратив национальное решение еврейского вопроса из темы, обсуждаемой на страницах провинциальной периодической печати еврейских просветителей (не имевшей широкого отклика ни среди еврейской общественности, ни среди неевреев), в проблему, заинтересовавшую широкие круги во всем мире. Из побочного явления жизни евреев захолустной „черты оседлости“, каким оно было до Герцля, сионистское движение превратилось в нечто, занявшее свое место на карте мира… Так Герцль открыл то, что впоследствии стало наиболее эффективным и отточенным оружием слабых, лишенных политической власти и стоящих за нею легионов, — общественное мнение. Сионизм взял его на вооружение с начала пути: Декларация Бальфура, решение от 29 ноября 1947 года, — все это было достигнуто не благодаря экономической или политической мощи евреев, а благодаря способности сионизма вновь и вновь мобилизовать духовные ресурсы, заложенные в грамотном, остроумном, умеющем говорить и спорить народе, и с помощью этого оружия привлечь на сторону слабой нации поистине огромные силы. И Герцль был первым, кто выковал это оружие, находящееся на службе сионизма по сей день» (1983, с. с. 130, 133).
Как пророк Сиона, глашатай сионистской вести по всем странам и дворам, Теодор Герцль качественно вписывается больше в духовную ткань русского сионизма, чем его европейского аналога, где Герцль занимал место лидера необычного политического движения. Удивительно, что посторонние наблюдатели видели в Герцле то, чего не могли разглядеть его европейские сообщники, и турецкий султан Абдул Хамид заметил: «Этот Герцль похож на пророка, вождя своего народа». Следует думать, что Герцль не мог не ощутить это положение, во всяком случае, более проникновенной характеристики, чем та, что прозвучала из уст Герцля, русское еврейство не получало даже у своих идеологов, — и Герцль говорил: «Русские сионисты ощущают себя евреями-националистами, однако без ограниченной и нетерпимой заносчивости, какую трудно понять, учитывая современное положение евреев. Их не мучает мысль о необходимости ассимилироваться, личность их цельна, без двойственности и без душевных надрывов. Всей своей сутью русские евреи дают ответ на конкретный вопрос, который часто задается бедными болтунами: не приведет ли неизбежно еврейский национализм к отдалению от европейской культуры? Отнюдь! Эти люди идут верной дорогой без лишних самокопаний, возможно даже не чувствуя при этом никаких затруднений. Они не растворяются ни в каком другом народе, но перенимают все лучшее у всех народов. Так им удается держаться с достоинством и подлинной непосредственностью, А ведь это евреи гетто — единственные евреи гетто, которые еще существуют ныне. И после того, как мы увидели, мы поняли, что давало нашим предкам силу выстоять в самые тяжелые эпохи. В их облике нам открылась история наша во всей полноте своего единства и жизненной силы» (цитируется по И. Маору, 1977, с. 68).
Судьбоносное значение 1-го Базельского сионистского конгресса, помимо того, что всегда числит за собой любой первый шаг, раскрылось прежде всего в русском еврействе, став для последнего источником нового качественного (духовного) приобретения, что вовлекло русский сионизм в бешенный ритм количественного роста: если до 1-го конгресса в России было 23 сионистских кружка, то менее, чем через год после конгресса, их стало 373; почти 41% общего числа сионистских организаций в мире было сосредоточено в России. Сионистские воды залили еврейские просторы России и остроглазый и ироничный Симон Дубнов срисовал ту картину кутерьмы и неразберихи, какая всегда сопровождает еврейскую активность, приводящую, однако, как правило, к поразительным результатам: «Зашевелилось, зашумело все вокруг. Новые сионисты, герцлисты, только что принявшие Тору с базельского Синая, старые палестинцы, культурные сионисты из последователей Ахад-ха-Ама, националисты, полные или частичные ассимиляторы из гнезда местного Общества просвещения, — все это сплелось в один клубок, который с оглушительным шумом катился по еврейской улице в течение нескольких лет». Центр сионистского мирового движения определенно сместился в Россию и, если Россия являлась родиной самобытного сионистского постулата, то после 1-го конгресса она приобрела право на столицу всемирного движения сионизма, а русское еврейство — на роль авангарда сионистской армии. Это обстоятельство стало закономерным результатом естественного хода развития исторических событий, понятых в небесно-исторической транскрипции: особые условия формирования и становления русского еврейства в обстановке Российской империи не могли не найти концептуального отражения в самобытной особенности русского сионизма как конкретного итога развития русского еврейства (русский сионизм как ха-форма русского еврейства).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163