1, с. 475). И этот императив есть наиболее знаменательное и самое важное, чем Солженицын одаривает читателя в первой части своей диатрибы. Солженицын находит необычайно емкую метафору для обозначения контакта двух культур: " вселение " как способ помещения одного компонента в другом, сохраняя неущербной целостность обоих, — в психоаналитическом отношении это есть механизм сублимации. Только одним этим высказыванием Солженицын не оставляет и следа от обвинения в антисемитизме, да и просто неестественно, чтобы такой мыслитель как Солженицын опустился до зловония антисемитизма, — только у пошляка Красильщикова такое возможно. В целом на фоне изложенного возникает впечатление, что антиеврейскую сторону в споре израильских аналитиков с русским писателем, отстаивают первые (А. Черняк, С. Резник, А. Красильщиков, Л. Торпусман), но никак не второй.
Когда над, русской культурной пашней начал рассеиваться туман националистического славянофильства, на духовном экране русского творческого сословия стали появляться еврейские конфигурации: Марк Антокольский и Исаак Левитан, братья Николай и Антон Рубинштейны, Семен Венгеров и Генрих Венявский, — пионеры русского еврейства в своих культурных отраслях. В подобной ситуации русская художественная критика того времени (В. В. Стасов, Н. Н. Страхов, Н. Ф. Федоров), оформляя судьбоносный поворот в истории русской культуры в отдельных ячейках, — Стасов в русской эстетике, Страхов в русской науке, Федоров в остальных отраслях (Сноска. Энциклопедизм Николая Федоровича Федорова сделал его легендарной личностью русской культуры; говорят, что он решился заявить в лицо графу Л. Н. Толстому: «Я видел за свою жизнь многих глупцов, но таких, как вы, еще не видел»), не обратила внимание на этот акт, как не заметила появления на русском творческом небосводе качественно нового созвездия — русской духовной философии во главе с Вл. Соловьевым. Необходимо подчеркнуть еще раз, что именно мудролюбие Соловьева нанесло решающий удар по идеологии гипертрофированного славянофильства и избавило русскую культуру от накипи национализма: «Требование любить другие народности, как свою собственную, вовсе не означает психологической одинаковости чувства, а только этическое равенство волевого отношения: я должен так же хотеть истинного блага всем другим народам, как и своему собственному; эта „любовь благоволения“ одинакова уже потому, что истинное благо едино и нераздельно. Разумеется, такая этическая любовь связана и с психологическим пониманием и одобрением положительных особенностей всех чужих наций, — преодолев нравственною волею бессмысленную и невежественную национальную вражду, мы начинаем знать и ценить чужие народности, они начинают нам нравиться». Но это, разумеется, не означает необходимости отказа либо ущемления собственного национального чувства в угоду чужой национальности и никакого недоразумения не может существовать между любовью к своему национальному лику и почтением к иному национальному лицу. Вл. Соловьев заканчивает: "За собою, как и за своим народом, остается неизменное первенство исходной точки. А с устранением этого недоразумения устраняется и всякое серьезное возражение против принципа: люби все другие народы, как свой собственный " (1996, с. 274).
Итак, появление нового высшего горизонта русского интеллекта обязано философии Вл. Соловьева и у русского мыслящего клана обнаружилась та же структура и те же два пути: в культуру и в революцию , то есть те же созидательная и деструктивная тенденции. Но эта структура вовсе не тождественна еврейской двойственности, ибо русская консистенция исторически положена в качестве первично-генетического момента для еврейского дуализма. Этот момент, убедительно показанный А. И. Солженицыным, имеет весомое значение для выявления причины высокой революционности евреев и будет рассмотрен в дальнейшем. Здесь же важно утвердиться в том, — что самое благодатное место для «поселения» русского еврейства в русской культуре находится в поле русской духовной философии, и важно, что свой наибольший вклад в дело русской культуры еврейство России внесло в сфере философии в образе С. Л. Франка. оригинальное учение которого сделало русскую духовную философию лидером мировой философской мысли. Итак, главный пункт Солженицына о " вселении " русского еврейства в русское общественное сознание нуждается в дополнении с той стороны, что культурологическое палестинофильство раскрылось именно в русскую духовную Философию или же, говоря по другому, раскрылось в русскую идею .
И все же центр тяжести своего исследовательского интереса Солженицын сосредотачивает не на созидательной стороне русского еврейства, а его деструктивных способностях, из которых он выделяет особо только одну — активное участие евреев в русском революционном движении. Это последнее кажется наибольшей мистерией русского еврейства прежде всего по причине явной несуразности, — как указывает Солженицын: "Да евреям как будто ну никак не разумно было связываться с революционным движением, погубившим нормальную жизнь в России, а с нею ведь и жизнь российских евреев. Однако: и в разрушении монархии, и в разрушении буржуазного порядка, как и в утверждении его перед тем, евреи также послужили передовым отрядом. (2001, ч. 1, с. 252). Это обстоятельство образует едва ли не самый яркий штрих истории русской революции, — если Великая французская революция начиналась с еврейского погрома, то русская революция делалась при посредстве евреев: не являясь авторами идеи террора и революции, евреи были в числе асов политического террора (Гершуни, Гоц, Азеф, Блюмкин), еврей Д. Богров расстрелял светлую надежду России — премьер-министра П. А. Столыпина, а Октябрьскую революцию невозможно помыслить без евреев Свердлова, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Урицкого, Володарского и многих тысяч других. В беседе с Теодором Герцлем царский министр С. Ю. Витте заявил, что 6 миллионов евреев на 136-миллионное население России дали 50% русских революционеров, — пропорция впечатляющая и Герцль ничего не мог возразить в ответ. Феномен революционности евреев постоянно привлекал к себе внимание и неоднократно был объектом исторического обсуждения (достаточно вспомнить монографический сборник «Евреи и русская революция» под редакцией О. Будницкого, 1999), но эта апория — одновременно русского еврейства и русского революционизма — не имеет решения и по настоящее время. Основная причина заключена в узости подхода, при которой революционность определяется только психологически , только как поведенческий норматив, взятый сам по себе, вне связи с какими— либо прочими параметрами еврейской духовности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Когда над, русской культурной пашней начал рассеиваться туман националистического славянофильства, на духовном экране русского творческого сословия стали появляться еврейские конфигурации: Марк Антокольский и Исаак Левитан, братья Николай и Антон Рубинштейны, Семен Венгеров и Генрих Венявский, — пионеры русского еврейства в своих культурных отраслях. В подобной ситуации русская художественная критика того времени (В. В. Стасов, Н. Н. Страхов, Н. Ф. Федоров), оформляя судьбоносный поворот в истории русской культуры в отдельных ячейках, — Стасов в русской эстетике, Страхов в русской науке, Федоров в остальных отраслях (Сноска. Энциклопедизм Николая Федоровича Федорова сделал его легендарной личностью русской культуры; говорят, что он решился заявить в лицо графу Л. Н. Толстому: «Я видел за свою жизнь многих глупцов, но таких, как вы, еще не видел»), не обратила внимание на этот акт, как не заметила появления на русском творческом небосводе качественно нового созвездия — русской духовной философии во главе с Вл. Соловьевым. Необходимо подчеркнуть еще раз, что именно мудролюбие Соловьева нанесло решающий удар по идеологии гипертрофированного славянофильства и избавило русскую культуру от накипи национализма: «Требование любить другие народности, как свою собственную, вовсе не означает психологической одинаковости чувства, а только этическое равенство волевого отношения: я должен так же хотеть истинного блага всем другим народам, как и своему собственному; эта „любовь благоволения“ одинакова уже потому, что истинное благо едино и нераздельно. Разумеется, такая этическая любовь связана и с психологическим пониманием и одобрением положительных особенностей всех чужих наций, — преодолев нравственною волею бессмысленную и невежественную национальную вражду, мы начинаем знать и ценить чужие народности, они начинают нам нравиться». Но это, разумеется, не означает необходимости отказа либо ущемления собственного национального чувства в угоду чужой национальности и никакого недоразумения не может существовать между любовью к своему национальному лику и почтением к иному национальному лицу. Вл. Соловьев заканчивает: "За собою, как и за своим народом, остается неизменное первенство исходной точки. А с устранением этого недоразумения устраняется и всякое серьезное возражение против принципа: люби все другие народы, как свой собственный " (1996, с. 274).
Итак, появление нового высшего горизонта русского интеллекта обязано философии Вл. Соловьева и у русского мыслящего клана обнаружилась та же структура и те же два пути: в культуру и в революцию , то есть те же созидательная и деструктивная тенденции. Но эта структура вовсе не тождественна еврейской двойственности, ибо русская консистенция исторически положена в качестве первично-генетического момента для еврейского дуализма. Этот момент, убедительно показанный А. И. Солженицыным, имеет весомое значение для выявления причины высокой революционности евреев и будет рассмотрен в дальнейшем. Здесь же важно утвердиться в том, — что самое благодатное место для «поселения» русского еврейства в русской культуре находится в поле русской духовной философии, и важно, что свой наибольший вклад в дело русской культуры еврейство России внесло в сфере философии в образе С. Л. Франка. оригинальное учение которого сделало русскую духовную философию лидером мировой философской мысли. Итак, главный пункт Солженицына о " вселении " русского еврейства в русское общественное сознание нуждается в дополнении с той стороны, что культурологическое палестинофильство раскрылось именно в русскую духовную Философию или же, говоря по другому, раскрылось в русскую идею .
И все же центр тяжести своего исследовательского интереса Солженицын сосредотачивает не на созидательной стороне русского еврейства, а его деструктивных способностях, из которых он выделяет особо только одну — активное участие евреев в русском революционном движении. Это последнее кажется наибольшей мистерией русского еврейства прежде всего по причине явной несуразности, — как указывает Солженицын: "Да евреям как будто ну никак не разумно было связываться с революционным движением, погубившим нормальную жизнь в России, а с нею ведь и жизнь российских евреев. Однако: и в разрушении монархии, и в разрушении буржуазного порядка, как и в утверждении его перед тем, евреи также послужили передовым отрядом. (2001, ч. 1, с. 252). Это обстоятельство образует едва ли не самый яркий штрих истории русской революции, — если Великая французская революция начиналась с еврейского погрома, то русская революция делалась при посредстве евреев: не являясь авторами идеи террора и революции, евреи были в числе асов политического террора (Гершуни, Гоц, Азеф, Блюмкин), еврей Д. Богров расстрелял светлую надежду России — премьер-министра П. А. Столыпина, а Октябрьскую революцию невозможно помыслить без евреев Свердлова, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Урицкого, Володарского и многих тысяч других. В беседе с Теодором Герцлем царский министр С. Ю. Витте заявил, что 6 миллионов евреев на 136-миллионное население России дали 50% русских революционеров, — пропорция впечатляющая и Герцль ничего не мог возразить в ответ. Феномен революционности евреев постоянно привлекал к себе внимание и неоднократно был объектом исторического обсуждения (достаточно вспомнить монографический сборник «Евреи и русская революция» под редакцией О. Будницкого, 1999), но эта апория — одновременно русского еврейства и русского революционизма — не имеет решения и по настоящее время. Основная причина заключена в узости подхода, при которой революционность определяется только психологически , только как поведенческий норматив, взятый сам по себе, вне связи с какими— либо прочими параметрами еврейской духовности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163