— Я люблю тебя, — пробормотала она, — я не сожалею, что бы ни…
Голос её смолк, глаза закрылись, уголки губ опустились.
— Нет! — закричал Каландрилл. — Ты не можешь! Ты не должна умирать!
— Она жива. — Очен отпихнул его и склонился над распростёртым телом. Руки его совершали загадочные пассы, оставляя за собой светящийся след. Он касался её губ, груди, лба. Вазирь-нарумасу, стоя вкруг стола, продолжали напевать речитативом. Каландрилл услышал голос Очена:
— Это самое трудное. Трудное для нас, страшное для тебя.
— Страшное?.. — Каландрилл мотнул головой, отгоняя вопрос — времени для слов не было. — Что я должен делать?
Очен покосился на Ценнайру, словно убеждаясь, что жизнь ещё не покинула её, и быстро заговорил:
— В. тебе есть сила, превосходящая магию вазирь-нарумасу. Ты её любишь, и это сейчас самое главное.
Каландрилл бессильно пробормотал:
— Я тебя не понимаю.
— И не надо. Действуй! — приказал Очен. — Твоя должна быть рука, коя вытащит у неё из груди то, что вложил туда Аномиус. Твоя должна быть рука, коя вернёт ей живое сердце.
Холодный пот потёк у Каландрилла по лицу, по спине и груди.
— Я не смогу, я не умею, я не хирург. Дера, я её убью.
— Ты должен! — Очен схватил его за запястье, узкие глаза его метали искры. — Ненависть лишила её сердца и превратила в зомби. Это была ненависть Аномиуса к тебе и твоим товарищам. Любовь должна вернуть ей сердце. Без любви нам не преуспеть, а из всех нас ты любишь её больше. Действуй, или она умрёт.
Каландрилл застонал от отчаяния и нерешительности. Он посмотрел на Ценнайру — тело её блестело в поту, грудь поднималась и опускалась все реже, губы побелели, кровь уже не доходила до них.
— Действуй, — безжалостно повторил колдун, — или она умрёт. Все в твоих руках.
Каландрилл заскрежетал зубами и состроил страшную гримасу. Он приказывал своим пальцам перестать дрожать, но безуспешно. И вдруг сильные руки схватили его за плечи и развернули — он оказался лицом к лицу с Брахтом.
— Начинай. — Керниец говорил стальным голосом, глаза его безжалостно сверлили Каландрилла. — Хватит распускать нюни. Делай.
— Если ты её любишь, у тебя получится. — В серых Катиных глазах бушевал шторм. — Тебя направят боги.
Оглушённый, Каландрилл кивнул, произнося бессловесную молитву: «Дера, не покинь меня! Будь со мной. Если услужил я тебе, дай мне сил совершить это». Он отвернулся от голубых и серых глаз, натолкнулся на взгляд Очена и кивнул.
— Что делать?
Очен коротко улыбнулся:
— Дера благословила твой клинок, воспользуйся им.
Каландрилл быстро выхватил меч из ножен, но тут же заколебался. Это далеко не инструмент хирурга, это не острый скальпель, это длинный кусок металла, изготовленный для того, чтобы забирать жизнь, а не давать. Он казался ему неуклюжим, неуместным.
— Меч сейчас лучше любого скальпеля, — словно прочитал его мысль Очен. — Доверься богине.
Каландрилл облизал пересохшие губы, смахнул рукой навернувшиеся на глаза слезы. «Дера, отдаю себя в твои руки». Вслух он сказал:
— Говорите, что делать.
Очен коснулся рёбер Ценнайры, длинным ногтем проведя тонкую линию, чёрной полоской проступившую на её умирающей коже.
Каландрилл глубоко вздохнул, на мгновение закрыл глаза и склонился над столом, держа меч за эфес двумя руками. Вдруг руки его обрели уверенность и перестали дрожать. Взгляд его просветлел, словно через меч ему передалась вся мощь богини; сердце успокоилось, оно ровно и мерно билось у него в груди. Он приложил клинок к линии, начерченной Оченом, и надавил.
Плоть разверзлась, на коже выступило несколько капелек крови. Её должно быть больше, она должна потечь рекой, если Ценнайра жива, подумал Каландрилл, но тут же отогнал от себя эту мысль.
— Глубже, — приказал Очен.
Каландрилл надавил сильнее, разрезая подкожную ткань и оголяя ребра, под которыми он увидел комок чёрной глины.
Речитатив вазирь-нарумасу усилился, от произносимых ими слов в палате горел яркий синий свет, он кружил, извивался вокруг клинка, который уже пульсировал сам по себе, искорки бегали по стали.
— Разрежь узлы, держащие его, — сказал ему на ухо Очен.
Меч был лёгок, он ничего не весил, совсем как скальпель; руки Каландрилла не дрогнули, когда он перерезал связки и артерии, скреплённые магией Аномиуса.
— Вытащи эту мерзость.
Каландрилл отложил меч, не заметив, кто его взял, сунул руки во впадину и вытащил глину. Она горела у него в ладонях, издавая кислый запах разложения — последнее напоминание о преступной магии Аномиуса. Юноша повернулся. Очен принял от него омерзительный комок. Зеду, продолжая произносить заклинания, наклонился и передал ему сердце Ценнайры — оно было тёплым. Каландриллу показалось, что оно бьётся. Очен бросил комок глины в шкатулку, протянутую одним из колдунов, крышка закрылась.
Очен вытер руки и сказал:
— Вложи ей сердце.
Каландрилл осторожно вложил сердце под ребра.
— Что теперь?
— Ты своё уже сделал, теперь наш черёд.
Очен протянул руки ладонями вниз над разверстой раной; товарищи его сузили круг, также держа руки над раной; песнопение их усилилось, воздух потрескивал, синий огонь плясал вокруг них и Ценнайры. Каландрилл наблюдал за действом, затаив дыхание. Плоть Ценнайры зашевелилась, артерии и вены потянулись к сердцу, дотрагиваясь до него, прирастая, создавая мосты для обыкновенного человеческого существования. Разверстая плоть начала затягиваться, срастаться, в считанные мгновения на месте раны осталась лишь одна тонкая красная полоска, а потом и она пропала. На Ценнайре не было ни одной царапины.
Очен слегка коснулся пальцами её груди, губ и лба, то же за ним проделали один за другим все вазирь-нарумасу. Песнопение их достигло наивысшей ноты, голубой свет обволок Ценнайру.
Затем — тишина, свет начал тускнеть.
Каландрилл со свистом выпустил из лёгких воздух.
Ценнайра не шевелилась, ни малейшего движения груди, ни один вдох не обогрел её холодных губ. Широко раскрытые глаза её, не видя, смотрели в потолок.
Время замедлило свой бег, словно давая Каландриллу возможность в полной мере ощутить каждое мгновение последнего разочарования, каждую частичку растаявшей надежды. Очен медленно повернулся к нему со скорбным лицом, губы его шевелились, слова молотом обрушивались на Каландрилла:
— Мы опоздали. О, Хоруль! Больше мы ничего не можем сделать. Ценнайра умерла.
— Нет!
Каландрилл оттолкнул маленького колдуна и бросился на труп Ценнайры, распростёртый на столе.
— Нет!
Он отказывался верить в то, что видели его глаза; он не хотел слышать того, что говорили губы Очена, он не хотел принимать реальность. В его крике ещё не было горя, а только ярость и полное неприятие судьбы. Он обхватил лицо Ценнайры, приподнял её голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115