О Ценнайре они не могли сказать ничего, потому что тогда её просто не существовало.
— Ты плетёшь паутину из слов и из неоформившихся мыслей, — раздражённо возразил керниец.
— А что такое будущее, если не загадка? — вопросом ответил Очен. — Разве в Секке гадалка предупреждала Каландрилла об Аномиусе? А в Харасуле вам кто-нибудь сказал о Джехенне ни Ларрхын? А ты, — голос его зазвучал мучительно, — разве подумал о том, чтобы рассказать своим товарищам о взаимоотношениях с этой женщиной?
Брахт смутился. Очен продолжал:
— Ценнайра в тот момент была совсем другой. Будущее — это дорога с бесчисленным количеством ответвлений. Любое может привести к цели, совершенно отличной от основной. Разобраться в этом очень непросто. К тому же не забывайте: когда вы говорили с гадалками, сны Фарна заволакивали оккультные планы, усложняли им видение. Я уверен, Ценнайру они видеть не могли.
Катя, нахмурившись, спросила:
— Так ты хочешь сказать, что Ценнайре предстоит сыграть определённую роль в нашем путешествии?
— Именно это я и говорю, — кивнул Очен. — И твёрдо в этом уверен. Но какую именно, честно говоря, я и сам не знаю.
— Почему мы должны тебе верить?
— Теперь она та, кто есть, — пояснил вазирь, — и останется такой до тех пор, пока сердце её лежит в Нхур-Джабале. Нынче гадалки её увидят. Так что я предлагаю — идём в Памур-тенг и там поговорим с гиджаной.
— Ты же можешь повлиять на неё, — с сомнением в голосе произнёс Брахт.
— Этого не могут сделать даже вазирь-нарумасу, — рассмеялся Очен, качая головой. — Эх, воин, да будь у меня время, я бы тебе все объяснил, но боюсь, ты меня все равно не поймёшь.
— И посему я должен слепо тебе верить?
— А есть ли у тебя выбор? — спросил Очен, вновь сердясь. — Или ты серьёзно полагаешь, что я вознамерился выкрасть «Заветную книгу» и пробудить Безумного бога?
— Я в это не верю, — заявила Катя и повернулась к кернийцу: — Убери кортик, Брахт. Очен говорит разумно.
Керниец с мгновение смотрел ей в глаза, затем хмыкнул и спрятал кортик в ножны.
— А это, — он кивнул в сторону завёрнутого в тряпки зеркала, — что мы будем делать с этим?
— Возьми его, — впервые заговорила Ценнайра, почувствовав, как в ней возрождается надежда.
Брахт покачал головой:
— Только не я. С творениями Аномиуса я не хочу иметь ничего общего.
— Дай его мне, — предложила Катя и улыбнулась. — Если ты ещё мне доверяешь.
— Возьми, — Брахт передал ей маленький свёрток. — Тебе я доверяю, но…
Он посмотрел на Ценнайру и Очена. Катя сунула зеркало под кольчугу и повернулась к зомби.
— Если ты нам воспротивишься, я разобью его, — предупредила она, — и, если это будет в моих силах, убью и тебя.
Ценнайра согласно кивнула. Огромная тяжесть свалилась с её плеч, хотя Каландрилл по-прежнему избегал её взгляда.
— Я вас не предам, — сказала она, обращаясь скорее к Каландриллу. — Я многому у вас научилась и буду помогать, чем смогу. Даже если это приведёт меня к смерти. Я постараюсь вернуть себе сердце, если такое возможно. Вы можете не доверять мне, но я ещё раз повторяю: я вас не предам. Даю слово.
— Слово?
Голос Брахта разбил зарождающуюся надежду, и Ценнайра, ищя поддержки, повернулась к Каландриллу. Тот мрачно смотрел в землю. Ей стало совсем обидно.
Глава одиннадцатая
Чазали позвал Очена к погребальным кострам. Троим друзьям и Ценнайре представлялась возможность поговорить с глазу на глаз, но Каландрилл был настолько смущён, что ему было не до беседы. Ему хотелось побыть одному или ещё послушать колдуна, дабы разобраться в том хаосе, что царил у него в голове. Он не мог отрицать, что любит Ценнайру. И это — единственный факт, за который можно было твёрдо ухватиться. О возможных последствиях Каландрилл предпочитал не размышлять. Во что превращала его столь странная любовь? В чудище, в некрофила? Да, верно, Очен утверждает, что Ценнайра из плоти, что в жилах её течёт кровь, что она обладает человеческими чувствами. И все же кровь бьётся у неё в жилах благодаря колдовству Аномиуса, а кости и мускулы, скрытые под плотью, обладают невероятной силой. Губы её мягкие и живые, но что, если и это — результат колдовства? Она обещает ему помощь, несмотря на месть её создателя и на риск быть уничтоженной. Но можно ли ей доверять? Брахт говорит, что Каландрилл заколдован. Может, он прав? Может, Каландрилл позволил ей обмануть себя? Отчаяние, серое и бесцветное, вдруг овладело им, как тогда в форте, когда Рхыфамун украл у него цель и лишил его решимости. Он почему-то вспомнил трактаты, прочитанные им в Секке, и диссертации, которые листал в дворцовых библиотеках. Он вспомнил о вампирах, о том, как они поступают с людьми.
Может, и он позволил себя очаровать? Может, чувства, влёкшие его к Ценнайре, — это колдовство? Каландрилл заставил себя поднять на неё взгляд и увидел перед собой только красивую женщину с огромными карими глазами, которые смотрели на него с испугом. Чего она боится? Конечно же, не меча — к нему она уже прикасалась, и меч не причинил ей вреда. И магии Очена ей опасаться ни к чему. Вазирь может её уничтожить. Но он поддержал её. И все же она подавлена и смущена Каландрилл видел в ней только женщину, измученную, перепуганную женщину. И он пожалел о том, что не может улыбнуться.
Юноша вздрогнул, когда Брахт позвал его в сторону.
— Может, поговорим с глазу на глаз?
Каландрилл обвёл рукой лагерь котузенов, столпившихся вокруг погребальных костров и распевавших молитвы вместе с Оченом, и сказал:
— Мы и так одни.
— Правда?
Брахт холодно посмотрел на Ценнайру; та встала и тихо произнесла:
— Я не буду вам мешать.
Поправив грязные кожаные доспехи, она отошла — одинокая, с опущенной головой. Брахт несколько мгновений глядел ей вслед, затем встал и поманил Каландрилла и Катю за собой. Он подвёл их к лошадям, щипавшим траву, и вороной жеребец приветственно заржал, когда керниец погладил его лоснящуюся шею.
Не спуская глаз с Ценнайры, Брахт тихо спросил:
— Она нас слышит?
— Она видит сквозь ночь, — сказала Катя, — думаю, и слышит не хуже.
— Да какая разница? — глухо вмешался Каландрилл.
— Она знает каждый наш шаг, — проговорил керниец, — и я до сих пор не уверен, можем ли мы доверять колдуну.
— Дера! — тяжело вздохнул Каландрилл. — Он прав: у нас нет выбора.
— Именно об этом я и хочу поговорить, — заявил Брахт. — Мне наше положение вовсе не нравится.
«Мне тоже, — подумал Каландрилл. — Я бы предпочёл, чтобы Ценнайра была обыкновенной женщиной, а не творением магии. Дера! Было бы лучше, если бы мы вообще её не встретили или я бы её не полюбил. Но я люблю и боюсь, тут уж ничего не поделаешь». Вслух же он спросил:
— Что ты предлагаешь?
— Надо уходить, — сказал Брахт.
— И заблудиться? В этой незнакомой стороне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— Ты плетёшь паутину из слов и из неоформившихся мыслей, — раздражённо возразил керниец.
— А что такое будущее, если не загадка? — вопросом ответил Очен. — Разве в Секке гадалка предупреждала Каландрилла об Аномиусе? А в Харасуле вам кто-нибудь сказал о Джехенне ни Ларрхын? А ты, — голос его зазвучал мучительно, — разве подумал о том, чтобы рассказать своим товарищам о взаимоотношениях с этой женщиной?
Брахт смутился. Очен продолжал:
— Ценнайра в тот момент была совсем другой. Будущее — это дорога с бесчисленным количеством ответвлений. Любое может привести к цели, совершенно отличной от основной. Разобраться в этом очень непросто. К тому же не забывайте: когда вы говорили с гадалками, сны Фарна заволакивали оккультные планы, усложняли им видение. Я уверен, Ценнайру они видеть не могли.
Катя, нахмурившись, спросила:
— Так ты хочешь сказать, что Ценнайре предстоит сыграть определённую роль в нашем путешествии?
— Именно это я и говорю, — кивнул Очен. — И твёрдо в этом уверен. Но какую именно, честно говоря, я и сам не знаю.
— Почему мы должны тебе верить?
— Теперь она та, кто есть, — пояснил вазирь, — и останется такой до тех пор, пока сердце её лежит в Нхур-Джабале. Нынче гадалки её увидят. Так что я предлагаю — идём в Памур-тенг и там поговорим с гиджаной.
— Ты же можешь повлиять на неё, — с сомнением в голосе произнёс Брахт.
— Этого не могут сделать даже вазирь-нарумасу, — рассмеялся Очен, качая головой. — Эх, воин, да будь у меня время, я бы тебе все объяснил, но боюсь, ты меня все равно не поймёшь.
— И посему я должен слепо тебе верить?
— А есть ли у тебя выбор? — спросил Очен, вновь сердясь. — Или ты серьёзно полагаешь, что я вознамерился выкрасть «Заветную книгу» и пробудить Безумного бога?
— Я в это не верю, — заявила Катя и повернулась к кернийцу: — Убери кортик, Брахт. Очен говорит разумно.
Керниец с мгновение смотрел ей в глаза, затем хмыкнул и спрятал кортик в ножны.
— А это, — он кивнул в сторону завёрнутого в тряпки зеркала, — что мы будем делать с этим?
— Возьми его, — впервые заговорила Ценнайра, почувствовав, как в ней возрождается надежда.
Брахт покачал головой:
— Только не я. С творениями Аномиуса я не хочу иметь ничего общего.
— Дай его мне, — предложила Катя и улыбнулась. — Если ты ещё мне доверяешь.
— Возьми, — Брахт передал ей маленький свёрток. — Тебе я доверяю, но…
Он посмотрел на Ценнайру и Очена. Катя сунула зеркало под кольчугу и повернулась к зомби.
— Если ты нам воспротивишься, я разобью его, — предупредила она, — и, если это будет в моих силах, убью и тебя.
Ценнайра согласно кивнула. Огромная тяжесть свалилась с её плеч, хотя Каландрилл по-прежнему избегал её взгляда.
— Я вас не предам, — сказала она, обращаясь скорее к Каландриллу. — Я многому у вас научилась и буду помогать, чем смогу. Даже если это приведёт меня к смерти. Я постараюсь вернуть себе сердце, если такое возможно. Вы можете не доверять мне, но я ещё раз повторяю: я вас не предам. Даю слово.
— Слово?
Голос Брахта разбил зарождающуюся надежду, и Ценнайра, ищя поддержки, повернулась к Каландриллу. Тот мрачно смотрел в землю. Ей стало совсем обидно.
Глава одиннадцатая
Чазали позвал Очена к погребальным кострам. Троим друзьям и Ценнайре представлялась возможность поговорить с глазу на глаз, но Каландрилл был настолько смущён, что ему было не до беседы. Ему хотелось побыть одному или ещё послушать колдуна, дабы разобраться в том хаосе, что царил у него в голове. Он не мог отрицать, что любит Ценнайру. И это — единственный факт, за который можно было твёрдо ухватиться. О возможных последствиях Каландрилл предпочитал не размышлять. Во что превращала его столь странная любовь? В чудище, в некрофила? Да, верно, Очен утверждает, что Ценнайра из плоти, что в жилах её течёт кровь, что она обладает человеческими чувствами. И все же кровь бьётся у неё в жилах благодаря колдовству Аномиуса, а кости и мускулы, скрытые под плотью, обладают невероятной силой. Губы её мягкие и живые, но что, если и это — результат колдовства? Она обещает ему помощь, несмотря на месть её создателя и на риск быть уничтоженной. Но можно ли ей доверять? Брахт говорит, что Каландрилл заколдован. Может, он прав? Может, Каландрилл позволил ей обмануть себя? Отчаяние, серое и бесцветное, вдруг овладело им, как тогда в форте, когда Рхыфамун украл у него цель и лишил его решимости. Он почему-то вспомнил трактаты, прочитанные им в Секке, и диссертации, которые листал в дворцовых библиотеках. Он вспомнил о вампирах, о том, как они поступают с людьми.
Может, и он позволил себя очаровать? Может, чувства, влёкшие его к Ценнайре, — это колдовство? Каландрилл заставил себя поднять на неё взгляд и увидел перед собой только красивую женщину с огромными карими глазами, которые смотрели на него с испугом. Чего она боится? Конечно же, не меча — к нему она уже прикасалась, и меч не причинил ей вреда. И магии Очена ей опасаться ни к чему. Вазирь может её уничтожить. Но он поддержал её. И все же она подавлена и смущена Каландрилл видел в ней только женщину, измученную, перепуганную женщину. И он пожалел о том, что не может улыбнуться.
Юноша вздрогнул, когда Брахт позвал его в сторону.
— Может, поговорим с глазу на глаз?
Каландрилл обвёл рукой лагерь котузенов, столпившихся вокруг погребальных костров и распевавших молитвы вместе с Оченом, и сказал:
— Мы и так одни.
— Правда?
Брахт холодно посмотрел на Ценнайру; та встала и тихо произнесла:
— Я не буду вам мешать.
Поправив грязные кожаные доспехи, она отошла — одинокая, с опущенной головой. Брахт несколько мгновений глядел ей вслед, затем встал и поманил Каландрилла и Катю за собой. Он подвёл их к лошадям, щипавшим траву, и вороной жеребец приветственно заржал, когда керниец погладил его лоснящуюся шею.
Не спуская глаз с Ценнайры, Брахт тихо спросил:
— Она нас слышит?
— Она видит сквозь ночь, — сказала Катя, — думаю, и слышит не хуже.
— Да какая разница? — глухо вмешался Каландрилл.
— Она знает каждый наш шаг, — проговорил керниец, — и я до сих пор не уверен, можем ли мы доверять колдуну.
— Дера! — тяжело вздохнул Каландрилл. — Он прав: у нас нет выбора.
— Именно об этом я и хочу поговорить, — заявил Брахт. — Мне наше положение вовсе не нравится.
«Мне тоже, — подумал Каландрилл. — Я бы предпочёл, чтобы Ценнайра была обыкновенной женщиной, а не творением магии. Дера! Было бы лучше, если бы мы вообще её не встретили или я бы её не полюбил. Но я люблю и боюсь, тут уж ничего не поделаешь». Вслух же он спросил:
— Что ты предлагаешь?
— Надо уходить, — сказал Брахт.
— И заблудиться? В этой незнакомой стороне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115