— Не обращай на это внимания. Вероятно, в этот день он был чем-нибудь юбижен. Что поделывает Кямиль? Привык ли к нашей среде?
— Первое время он очень смущался. Сейчас как будто освоился. Кямиль-агабей очень благородный человек, Ихсан. Несмотря на то, что у него такие большие знания и он очень талантлив, я никогда не замечала, чтобы он этим гордился. Однажды, когда все ушли, он сказал: «Они могли бы быть большими людьми, но ведь они ничего не читают, не живут полноценной жизнью. Они толкутся на одном месте, понапрасну растрачивая свои силы. А жаль!»
— Правильно сказал.
Недиме-ханым посмотрела мужу в глаза и тихо спросила:
— Ты не ревнуешь меня, правда, дорогой мой?
— Что это значит?
— Знаю... Я не настолько красива, чтобы кружить голову мужчинам.
— Что ты говоришь, глупенькая! Во-первых, ты для меня самая прекрасная женщина на свете... Женщина прекрасна умом, честью, милосердием, добротой, см'елоетью, а не украшениями и нарядами и не телесной красотой. Как я могу ревновать тебя к ним? Не такое сейчас время... Признаюсь, порой я очень по тебе скучаю. Тоска душит меня. Бывает иногда, что я поддаюсь и глупостям... Выражаясь точнее — страшно ревную... Но не к каким-нибудь определенным людям, нет, я ревную даже к ветру... Ну-ка скажи, как себя ведет тот, что в пути?
— Он очень злой... Нетерпеливый... Начал толкаться.
— Это потому, что он хочет увидеть свет... Мой сын всегда будет гордиться своей матерью.
— Нет, она будет гордиться отцом. Девочки всегда больше любят отцов.
— Но это же не девочка, жена? Его имя будет Мурат.
— Нет! Эмине.
— Откуда ты знаешь... Я уверен... Мурат — умный ребенок и будет гордиться своей матерью.
И Ихсан смущенно погладил руку жены.
В редакцию «Карадаи» приходили не только писатели, поэты, художники, приходили и офицеры в штатском и разные люди, работавшие в подпольных организациях. У них был свой пароль, свои условные знаки. Они выбирали время, когда в редакции никого не было, чаще всего после двенадцати, когда служащие уходили «а обед. Они быстро передавали какие-то бумаги или, наоборот, забирали их, шепотом перекидывались несколькими словами и исчезали.
В первые дни при их появлении у Кямиль-|бея учащенно билось сердце. Он внимательно всматривался в лица своих неведомых друзей. На вид это были самые обыкновенные люди. Такие же спокойные и деловые, как, например, комиссионер-еврей, поставлявший типографиям краску. Привыкнув к подпольной борьбе, требующей крепких нервов, они, казалось, не знали ни страха, ни тревоги. Зато шпионы правительственных и оккупационных войск, хотя и были уверены в том, что им ничто не угрожает, сразу выдавали себя своей трусостью. Достаточно было пристально взглянуть им в глаза, чтобы понять, кто они такие и чем занимаются. Например, все знали, что парень с румяными щеками и глупым выражением лица, работающий корректором в типографии, где печаталась «Карадаи», — агент департамента полиции.
Иногда под видом читателей приходили переодетые сыщики. Они жаловались на муниципалитет, на управление вакфов и просили написать об этом в газете.
Однажды пришел человек с военными медалями .на груди. Он назвал себя офицером запаса. Плотно закрыв за собой дверь и боязливо оглядываясь по сторонам, он сказал, что у него есть несколько чрезвычайно полезных для Анатолия документов и сведений, но он не имеет возможности их туда переслать. Зная, что газета «Карадаи» поддерживает Анатолию, он пришел сюда, надеясь, что здесь ему помогут. Он умолял «во имя родины и народа» сообщить, как быстрее доставить эти документы лично или какими-нибудь другими верными средствами в надежные руки.
Он так грубо и неумело играл свою роль, что даже Кя-миль-бей сразу заподозрил его. Предупреждая вспышку его гнева, Недиме-ханым сказала:
— У нас нет никакой связи с Анкарой. К тому же мы ничего не понимаем в этих подпольных делах. Вы обращаетесь не по адресу.
— А куда же мне обратиться?
— Не знаю.
— Но ведь это очень важно.,. Дело идет о жизни и смерти... Может быть, мы спасем жизнь тысячам наших единоверцев... Мы можем предотвратить гибель множества семей...
— Ну этого я не знаю... Если вы считаете, что это очень важно, отвезите сами.
— Хорошо... Но как я проеду в Анатолию? Каким путем, с какими документами?
— Не знаю... Вы говорите «у меня есть документы, я дам их», а сами просите документы у нас.
В маленькой кофейне, расположенной как раз напротив редакции, всегда находился свой человек. Его обязанность состояла в том, чтобы зорко следить за сомнительными посетителями. Таким образом удавалось выяснять, что очень многие из них были агентами или осведомителями полиции.
Особенно беспокойно стало после того, как в редакции начал работать Кямиль-бей. Сыщики выжидали, пока Недиме-ханым уйдет, чтобы воспользоваться его неопытностью. Но уже по тому, что полиция узнала его адрес лишь через полтора месяца после того, как он начал работать, видно было, насколько беспомощно она действовала.
Однажды вечером Кямиль-бей заметил, что его до самого дома преследовал какой-то тип. По одежде трудно было определить, кто он: бродяга или сыщик. Хотя Кямиль-бей давно ждал этого, он все же испугался. В тот же вечер, возвращаясь вместе с ним из кофейни, плотник Рыза-уста предупредил Кямиль-бея, что за ним следят, а в полицейский участок поступил секретный приказ брать на заметку всех входящих и выходящих из его дома. От этого сообщения Кямиль-бею стало не по себе, но, к счастью, в темноте Рыза-уста не заметил охватившего его волнения.
— Правда? Кто сказал?
— Я уверен, что вы не занимаетесь этими опасными делами, — продолжал Рыза-уста, не отвечая на вопрос. — Здесь, наверное, какая-нибудь ошибка. Помните, что от меня вы ничего не слышали!
Кямиль-бей пробормотал что-то в знак благодарности. Расставаясь, Рыза-уста добавил:
— Все это не заслуживает внимания, не стоит и говорить об этом. Они даже слежку вести не умеют.
Кямиль-бей быстро ушел. Он сам себе удивлялся. Странно было не то, что он боялся, а то, что на этот раз он не стыдился своего страха. Он старался скорее обдумать положение, чтобы /найти какой-то выход. Эта растерянность продолжалась, пока он не вошел в дом. Увидя свою жену, сидящую у печки в накинутом на плечи легком халатике, он почувствовал такое облегчение, словно вся опасность осталась позади.
— Вы еще не легли? — Нет.
Его душа наполнилась радостным, теплым чувством, и он нежно обнял Нермин за талию. Ее голова доходила ему до плеча, она прильнула к нему, как маленький беспомощный ребенок, но с горячностью и нежностью любящей женщины.
— Простите, Нермин, — тихо сказал Кямиль-бей, — не чувствуете ли вы себя одинокой? Не скучаете ли?
— Нет, только я очень не люблю зимы, вы же знаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89