Нермин хотела назвать ее в честь мужа — Кямиле. Но Кямиль-бей предложил имя Нериман, похожее на имя жены. Наконец они решили бросить жребий. Чтобы «отдать божье богу, а кесарево кесарю», выбрали и третье имя: «Айше». Жребий пал на последнее. Целуя жену, Кямиль-бей сказал:. «Что поделаешь, дорогая, видно, так угодно аллаху!»
События приняли такой оборот, что Турция уже не Могла выйти из войны. Танненберг одержал победу на русском фронте, но Германия не смогла сломить Францию. В Кут Эль-Амаре турки взяли в плен английский генералитет, но потеряли Трабзон.
Узнав о победе при Чанаккале, испанская знать обрадовалась больше турок. Она предполагала, что, если России не будет оказана помощь, война затянется, а продолжение войны—это новые барыши...
И хотя священная Медина и Великая Кааба оказались уже под пятой врага, османская армия сражалась в Галиции.Когда Рыфкы-бей, больше интересующийся своей коллекцией мундштуков, чем обязанностями посла, забил наконец тревогу, заявив, что положение ему не нравится, пришла весть о том, что в России вспыхнула революция и царские войска, захватившие большую часть Анатолии, отступили.
Все складывалось в пользу немцев, и казалось, что они уже выигрывают войну, как вдруг выступила Америка. Германия была побеждена, несмотря на то, что заключила сепаратный мир с Россией. Особенно пострадала Османская империя.
Доходы от имений, которые Кямиль-бей получал через Швейцарию и Норвегию путем сложнейших банковских комбинаций, не поступали уже целый год.
Не впадая в панику, он начал подумывать о том, что ему предпринять. Уже не было пользы ни в землях, находящихся в районе Мосула и в Сирии, ни в акциях, приносивших хороший доход до войны. Два года они прожили на деньги, вырученные от продажи земель в Стамбуле и его окрестностях. Кямиль-бей не знал, оставалось ли у него еще что-нибудь. Он не возобновил контракта на виллу, ко-
торую они снимали, и продал мебель, хотя раньше мечтал перевезти ее в Стамбул. Все это он делал обдуманно, не спеша, ничего не говоря жене. Наконец, они сели в поезд и покинули Мадрид, а в Барселоне пересели на шлюп, направляющийся прямо в Стамбул. Кямиль-бей давно мечтал о таком путешествии.
В это время Айше было четыре года. Она знала испанский язык — как четырехлетняя испанка, французский — как французская девочка в этом возрасте и турецкий — как ее стамбульские сверстницы.
Нермин была светлой шатенкой, но Айше, как и ее отец,— брюнеткой. Веселая, умная, живая и даже озорная, она с первого же дня плавания стала любимицей команды старого французского шлюпа, участвовавшего в
войне.Перед отъездом Кямиль-бей заказал дочери матросский костюмчик. В этой одежде, которая уже через час была вся в грязи, Айше походила на маленького юнгу. Не слушая предостережений матери, которая то и дело сдерживала ее: «Ты упадешь в море», она с криком бегала за моряками по ржавой железной палубе и лазила по трапам, как обезьяна.
Во время войны, продолжавшейся четыре с половиной года, капитан, офицеры и матросы служили на многих кораблях, и им не раз приходилось встречаться лицом к лицу со смертью. Они знали много военных историй и рассказывали их равнодушными, безразличными голосами, столь несвойственными экспансивным французам.
В первые дни плавания Кямиль-бей не прислушивался к их рассказам. Франция была победившей страной, и эти моряки — победители. Правда, они как будто не гордились, но это кажущееся равнодушие могло быть особым видом гордости.
Однажды Кямиль-бей заговорил об этом с капитаном. Это был человек с всегда улыбающимся лицом, большим животом и таким красным носом, какой бывает только от чрезмерного потребления алкоголя. Капитан любил рассказывать анекдоты. Другой его страстью были чистые рубашки. Быть всегда в чистой рубашке — вполне естественно для каждого, кто не занимается грязной физической работой, но у капитана было к ним особое пристрастие.
— Как бы вы ни жаловались на войну, вы все же выглядите довольным, капитан!—шутя сказал Кямиль-бей.
— Вы не воевали?—спросил капитан.
— Слава богу, не воевал.
— Нелегко оставаться в стороне, когда другие воюют?
— Может быть, вы и правы, но у меня никогда не было этого чувства. Я не люблю войны ни в каком ее виде. Что способна разрешить война? История знает столько побед и столько поражений... Взять хотя бы то, что происходит между вами и немцами... В 1871 году победили они. Сейчас — вы. То же самое — победы Наполеона. Они не смогли предотвратить Ватерлоо. А Ватерлоо — Вердена...
— Но ведь все-таки что-то меняется. Война — это высшая, самая опасная форма общественной неурядицы.
— Я сторонник того, чтобы события развивались стихийно. Ни победы, ни поражения не вечны. Ведь всегда все кончается так, как должно кончиться. Зачем же воевать? Рим сражался с варварами, в результате пал сам... А варвары приобщились к цивилизации... Ради христианства и мусульманства пролилось много крови. Но какую это принесло пользу? Все идет по предначертаниям судьбы.
— Если на родине товарищ герой, инвалид войны, спросит вас, где вы были?..
— Сейчас я здесь. Все равно мы побеждены, вот что я отвечу. Во всяком случае, никто не скажет, что мы проиграли войну потому, что я не принимал в ней участия. Испания не воевала, но я видел в Испании несчастный, озлобленный нищетой народ. Ведь вы сами говорили: даже одержав победу, войной нельзя гордиться.
— Да, я действительно так говорил. Но, чтобы иметь право так говорить, надо знать войну. Война познается только, когда сам воюешь. Вот если бы вы воевали, но не погибли и не стали инвалидом, мы поняли бы друг друга. Ведь мы оба не любим войны. Чтобы кончились войны, надо договориться всем, кто против них. В этом мы должны быть едины.
Если бы Кямиль-бей ехал со своей семьей на быстроходном судне, с множеством пассажиров, он не задумался бы над словами капитана, не понял бы их и со спокойным сердцем продолжал бы размышлять о своих личных делах Но старый шлюп делал не более пяти миль в час, и казалось, что он неподвижно стоит на гладкой поверхно-
сти Средиземного Моря, Как античная безделушка на хрустальном столе. Времени было достаточно.
Подводные лодки уже не угрожали шлюпу, но все еще приходилось опасаться мин. Поэтому день и ночь на носу стояли вахтенные, и, как только наступала темнота, маленький корабельный прожектор тщательно прощупывал путь.
Капитан и его помощник в покер играли очень плохо. Не получая удовольствия от такой игры, Кямиль-бей интересовался лагом, работой лота, звездами, по которым ориентировались ночью, морскими картами и курсом шлюпа. Иногда он даже стоял у штурвала, порой с увлечением, а порой испытывая невыносимую скуку.
Во время плавания разговор волей-неволей не раз возвращался к войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
События приняли такой оборот, что Турция уже не Могла выйти из войны. Танненберг одержал победу на русском фронте, но Германия не смогла сломить Францию. В Кут Эль-Амаре турки взяли в плен английский генералитет, но потеряли Трабзон.
Узнав о победе при Чанаккале, испанская знать обрадовалась больше турок. Она предполагала, что, если России не будет оказана помощь, война затянется, а продолжение войны—это новые барыши...
И хотя священная Медина и Великая Кааба оказались уже под пятой врага, османская армия сражалась в Галиции.Когда Рыфкы-бей, больше интересующийся своей коллекцией мундштуков, чем обязанностями посла, забил наконец тревогу, заявив, что положение ему не нравится, пришла весть о том, что в России вспыхнула революция и царские войска, захватившие большую часть Анатолии, отступили.
Все складывалось в пользу немцев, и казалось, что они уже выигрывают войну, как вдруг выступила Америка. Германия была побеждена, несмотря на то, что заключила сепаратный мир с Россией. Особенно пострадала Османская империя.
Доходы от имений, которые Кямиль-бей получал через Швейцарию и Норвегию путем сложнейших банковских комбинаций, не поступали уже целый год.
Не впадая в панику, он начал подумывать о том, что ему предпринять. Уже не было пользы ни в землях, находящихся в районе Мосула и в Сирии, ни в акциях, приносивших хороший доход до войны. Два года они прожили на деньги, вырученные от продажи земель в Стамбуле и его окрестностях. Кямиль-бей не знал, оставалось ли у него еще что-нибудь. Он не возобновил контракта на виллу, ко-
торую они снимали, и продал мебель, хотя раньше мечтал перевезти ее в Стамбул. Все это он делал обдуманно, не спеша, ничего не говоря жене. Наконец, они сели в поезд и покинули Мадрид, а в Барселоне пересели на шлюп, направляющийся прямо в Стамбул. Кямиль-бей давно мечтал о таком путешествии.
В это время Айше было четыре года. Она знала испанский язык — как четырехлетняя испанка, французский — как французская девочка в этом возрасте и турецкий — как ее стамбульские сверстницы.
Нермин была светлой шатенкой, но Айше, как и ее отец,— брюнеткой. Веселая, умная, живая и даже озорная, она с первого же дня плавания стала любимицей команды старого французского шлюпа, участвовавшего в
войне.Перед отъездом Кямиль-бей заказал дочери матросский костюмчик. В этой одежде, которая уже через час была вся в грязи, Айше походила на маленького юнгу. Не слушая предостережений матери, которая то и дело сдерживала ее: «Ты упадешь в море», она с криком бегала за моряками по ржавой железной палубе и лазила по трапам, как обезьяна.
Во время войны, продолжавшейся четыре с половиной года, капитан, офицеры и матросы служили на многих кораблях, и им не раз приходилось встречаться лицом к лицу со смертью. Они знали много военных историй и рассказывали их равнодушными, безразличными голосами, столь несвойственными экспансивным французам.
В первые дни плавания Кямиль-бей не прислушивался к их рассказам. Франция была победившей страной, и эти моряки — победители. Правда, они как будто не гордились, но это кажущееся равнодушие могло быть особым видом гордости.
Однажды Кямиль-бей заговорил об этом с капитаном. Это был человек с всегда улыбающимся лицом, большим животом и таким красным носом, какой бывает только от чрезмерного потребления алкоголя. Капитан любил рассказывать анекдоты. Другой его страстью были чистые рубашки. Быть всегда в чистой рубашке — вполне естественно для каждого, кто не занимается грязной физической работой, но у капитана было к ним особое пристрастие.
— Как бы вы ни жаловались на войну, вы все же выглядите довольным, капитан!—шутя сказал Кямиль-бей.
— Вы не воевали?—спросил капитан.
— Слава богу, не воевал.
— Нелегко оставаться в стороне, когда другие воюют?
— Может быть, вы и правы, но у меня никогда не было этого чувства. Я не люблю войны ни в каком ее виде. Что способна разрешить война? История знает столько побед и столько поражений... Взять хотя бы то, что происходит между вами и немцами... В 1871 году победили они. Сейчас — вы. То же самое — победы Наполеона. Они не смогли предотвратить Ватерлоо. А Ватерлоо — Вердена...
— Но ведь все-таки что-то меняется. Война — это высшая, самая опасная форма общественной неурядицы.
— Я сторонник того, чтобы события развивались стихийно. Ни победы, ни поражения не вечны. Ведь всегда все кончается так, как должно кончиться. Зачем же воевать? Рим сражался с варварами, в результате пал сам... А варвары приобщились к цивилизации... Ради христианства и мусульманства пролилось много крови. Но какую это принесло пользу? Все идет по предначертаниям судьбы.
— Если на родине товарищ герой, инвалид войны, спросит вас, где вы были?..
— Сейчас я здесь. Все равно мы побеждены, вот что я отвечу. Во всяком случае, никто не скажет, что мы проиграли войну потому, что я не принимал в ней участия. Испания не воевала, но я видел в Испании несчастный, озлобленный нищетой народ. Ведь вы сами говорили: даже одержав победу, войной нельзя гордиться.
— Да, я действительно так говорил. Но, чтобы иметь право так говорить, надо знать войну. Война познается только, когда сам воюешь. Вот если бы вы воевали, но не погибли и не стали инвалидом, мы поняли бы друг друга. Ведь мы оба не любим войны. Чтобы кончились войны, надо договориться всем, кто против них. В этом мы должны быть едины.
Если бы Кямиль-бей ехал со своей семьей на быстроходном судне, с множеством пассажиров, он не задумался бы над словами капитана, не понял бы их и со спокойным сердцем продолжал бы размышлять о своих личных делах Но старый шлюп делал не более пяти миль в час, и казалось, что он неподвижно стоит на гладкой поверхно-
сти Средиземного Моря, Как античная безделушка на хрустальном столе. Времени было достаточно.
Подводные лодки уже не угрожали шлюпу, но все еще приходилось опасаться мин. Поэтому день и ночь на носу стояли вахтенные, и, как только наступала темнота, маленький корабельный прожектор тщательно прощупывал путь.
Капитан и его помощник в покер играли очень плохо. Не получая удовольствия от такой игры, Кямиль-бей интересовался лагом, работой лота, звездами, по которым ориентировались ночью, морскими картами и курсом шлюпа. Иногда он даже стоял у штурвала, порой с увлечением, а порой испытывая невыносимую скуку.
Во время плавания разговор волей-неволей не раз возвращался к войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89