— Кушай, Седрак, ты мне как родной сын.
— Ладно. А вот что ты мне подаришь, когда мы приедем в Ереван? — засмеялся он.
Солдаты и добровольцы слезли в Александрополе, а мы ехали еще целый день и только в полночь добрались до Еревана. В те времена поезда ходили плохо.
Говорили, что нет угля и дороги не в порядке. На вокзале было темно, только в зале горел свет, да и тот — как тлеющий уголек. Когда сошли все пассажиры, Седрак повел меня к Артушу.
Артуш тоже служил на железной дороге и жил недалеко от вокзала, в каменном доме. Жена его была русская. У него было двое детей с голубыми глазами и светлыми волосами. Когда он узнал, что я от Петре, сердечно принял меня. Спасибо им.
Легли спать. Наутро, когда я проснулась, жена Ар- туша уже поставила самовар и накрывала на стол. Хотела было я помочь, но она не позволила:
— Нет, бабуся, ты устала с дороги, поспи еще немного.
Но разве для того я приехала в Ереван, чтобы спать? Надо скорей повидаться с Викторией. Пока я одевалась, пришел Артуш. Изжарили яичницу, подали варенье и чай Енакладку. За столом я рассказала, что и как, и потом спросила:
— Артуш, как же мне быть теперь? Я хочу повидаться с моей Викторией.
— Это можно. Мы скажем, что ты приехала издалека, и попросим разрешенья.
После чая мы вышли из дому. Артуш взял узелок и пошел вперед, а я, прихватив шаль,— за ним. Пришли в тюрьму. На счастье, мы попали в день свидания и быстро получили разрешение.
Спросили, кого мы хотим видеть. Говорю:
— Мою дочь Викторию Данельян.
Не знаю, кто был этот человек, начальник ли тюрьмы или его помощник, только он вызвал тюремщика и говорит ему:
— Приведите Викторию Данельян.
Меня с Артушем повели в другую комнату. Немного спустя слышу, как где-то в коридоре позвали:
— Виктория Данельян!
От страха или от чего другого, но сердце мое билось, как пойманная птичка. Как выглядит моя Виктория? Здорова ли она? Не износилось ли ее платье?
И так я ушла в свои мысли, что не заметила, как по
ту сторону решетки остановилась какая-то девушка в мужском пиджаке. Виктория! Я сразу узнала ее. Лицо бледное, шея тонкая, и только по-прежнему блестели глаза да по плечам рассыпались отросшие волосы. Она подошла к решетке и смотрит на меня,— не сразу узнала. Видно, не ждала, что я приеду в Ереван.
— Мама, это ты?
Сердце застучало сильнее прежнего. Ведь прошло уже шесть месяцев, как не слыхала я ее голоса.
— Я, Виктория, родная!
Сказала и заплакала. Не удержалась.
— Успокойся, мама. Не плакать же ты сюда приехала! Скажи, зачем ты приехала и что у тебя нового?
— Повидаться с тобою, Виктория!
Поговорили о том, о сем, а потом я спросила:
— Когда же освободят тебя, дочка? Когда ты домой приедешь?
— Скоро, мама. Скоро освободят нас всех.
Говорит, а сама смотрит в сторону часового.
— Как? Значит, дело твое уже разобрали? — обрадовалась я.
— Мы освободимся и без следователя. Наши товарищи скоро придут и освободят нас.
Часовой, услышав эти слова, крикнул:
— Нельзя об этом, барышня, говорите о деле!
Поговорили еще немного. Расставаясь, условились,
что я на следующий день поеду обратно.
Но, когда я вернулась к Артушу, узнала, что турки заняли Александрополь и дороги перерезаны. Что же мне оставалось делать, как не ждать.
И осталась я у Артуша. Неловко было сидеть на шее у бедных людей. Но Артуш мне сказал:
— Ничего, мамаша. Не думай об этом. И не беспокойся. Ты — наша мать, не стесняйся. Кусок хлеба для тебя найдется!
— Ничего, бабуся, ничего,— поддержала его жена.
Так прошло несколько дней. Горюю и жду, когда
освободят мою Викторию. Да освободят ли ее вообще? А Артуш утешает:
— Недолго теперь, скоро, совсем скоро.
Через два дня в городе наступило заметное оживление. Особенно на вокзале. Рабочие собирались, что-то обсуждали. Я не понимала, в чем тут дело, но приходит Артуш домой и говорит:
— Вставай, мамаша, идем к тюрьме!
— А что там делать, Артуш?
— Сегодня наши товарищи выходят и с ними Виктория.
— Как это так? — удивилась я.
— Да так! Правительство сменили. Власть теперь в наших руках.
Только тут я узнала, что Артуш — тоже большевик.
Пошли. Словами не расскажешь того, что там увидели. Какое было веселье, какая радость кругом! Подходим, к тюрьме. У ворот толпа со знаменами. А один, поднявшись на тумбу, говорит речь заключенным.
— Товарищи, вы перенесли много мучений и страданий...
Он говорит, а я ищу глазами Викторию. Но разве в такой толпе скоро найдешь? Оглядываюсь по сторонам, но ее нигде не видно. Когда закончил этот оратор, вдруг смотрю — на его место поднялась Виктория, в том же мужском пиджаке. Встала и говорит:
— Свершилось наконец то, чего мы все так ждали!..
Говорила она долго... Она говорит, а я плачу, слезы так и льются. Но на этот раз уж совсем по-другому — от радости...
Когда она кончила, я насилу пробралась к ней и схватила ее за руку:
— Виктория!
— Ой, мама! — крикнула она.
— Я... Виктория, милая, я...
Обнялись, поцеловались, а я никак не могу успокоиться. Слезы так и льются...
После этого я полтора месяца оставалась в Ереване, у моей Виктории: все никак не могла пробраться в наш город. Мне было очень тяжело. Незнакомый город, и мысль о доме беспокоила — не случилось ли там чего. Эти заботы не давали покоя.
Обедать мы ходили в столовую, потом Виктория уходила по своим делам, а я оставалась и все думала о доме. Не ограбили ли? Не унесли ли мои вещи? И все ждала, когда откроется дорога, чтобы уехать.
Однажды — это было в конце января — мы узнали, что в Тифлис отправляется какой-то поезд, которым должен был ехать комиссар. Виктория сказала кому-то несколько слов, и меня посадили в этот поезд.
Я приехала в наш городок в самый разгар зимы. Мороз стоял сильный, и в вагоне мы дрожали от холода. На станции я встретила Петре.
— Здравствуй, мамаша, здравствуй!
— Дай бог тебе здоровья, Петре!
— Ну, расскажи, как съездила, как поживает товарищ Виктория?
Обо всем он расспросил меня. Рассказала я ему, что съездила очень хорошо, и передала от Виктории привет. И правда, она просила меня, чтоб я кланялась Петре и поблагодарила за все его заботы обо мне. Вижу, у него на груди красная лента.
— Что, и ты, Петре, большевик?
— Да. Меня записала в большевики товарищ Виктория.
«А, вон оно что!» — Тут только я поняла, почему он так уважал мою Викторию, а вместе с нею и меня.
Заметив, что у меня вещи, он позвал извозчика и усадил меня. Но в дороге я опять стала думать: «Знать бы, в каком виде я найду свой дом. Все ли там благополучно?»
Соседи мои теперь уже не удивились, что я приехала на извозчике. На улице, у ворот нашего дома, стояла Лизичка. Увидев меня, она радостно защебетала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23