— А теперь часть получаем по железной дороге.
Но я заметила, что она бумаги, которые приносила с вокзала, оставляет дома и без них идет в библиотеку, и я как-то спросила ее:
— А почему ты эти бумаги не берешь с собой?
— Пока что пусть останутся здесь,— ответила она.— После возьму.
Иногда с вокзала Виктория возвращалась с кем-нибудь из «своих».
— Мама, познакомься. Мой товарищ, такой-то.— А потом тут же добавляла:—Товарищу негде спать. Он будет ночевать у нас.
Ну, что мне оставалось делать? Стелю постель, достаю чистые простыни, кладу подушки из приданого Виктории. «Пускай,— думаю,— им будет хорошо. И они ведь дети своих матерей, и они, может быть, привыкли к мягкой подушке. Что ж из того, что сегодня они на чужбине?» Переночуют парни и чуть свет уходят.
— Куда же они ушли? — спрашиваю у Виктории.
— В соседнее село,— отвечает,— уехали.
Не проходило и недели, чтобы кто-нибудь из них опять не появлялся у нас. Виктория передавала им бумаги, принесенные с вокзала, и люди эти уезжали. Вскоре я стала примечать, что они заняты каким-то тайным делом. Все шепчутся меж собой, приходят поздно вечером, когда на дворе совсем уже темно, а уходят чуть свет, когда соседи еще спят.
Уходя, оглядываются по сторонам, чтобы проверить, не видит ли их кто.
«Нет,— думаю,— все это кончится плохо. Нагрянет беда».
Так оно и случилось.
То, о чем я хочу рассказать, случилось первого мая. Скажу прямо: до этого я и не знала совсем, что Первое мая — праздник. Чего только не было в этот день, боже мой!
В то памятное утро какие-то два человека вызвали Викторию. Она их пригласила войти. Вошли, оба молоденькие, в блузах. Спросили про знамя. Я и забыла сказать, что за несколько дней до того Виктория принесла красную материю и целых два дня возилась с ней, Вырезала буквы из белой материи и наклеила их на красную, получились слова: «Да здравствует революция!» Получились такие ясные, хорошие буквы, что лучше не могло быть. Парнишкам знамя очень понравилось, они то и дело повторяли:
— Молодец, Виктория, замечательно у тебя вышло!
А Виктория, когда хвалили ее, смущалась всегда, краснела. Так и на этот раз — застеснялась и заторопила:
— Ну-ну, много не разговаривайте, теперь не время. Скорее несите знамя, только не развертывайте. Я сейчас же вслед за вами пойду.
Парни сложили знамя и вышли.
— Куда это они понесли его? — спрашиваю у дочери.
— Нужно для сегодняшнего праздника.
В первый день, когда она трудилась над материей, я ничего не спросила. Мне казалось, что она делает это для библиотеки, потому что, после того как сбросили царя, Виктория два раза вышивала знамена для библиотеки. Но на этот раз парни унесли его почти тайком, и мне захотелось узнать, в чем тут дело.
— А что за праздник такой Первое мая, Виктория?
— Первое мая — это праздник всех трудящихся. Его празднуют рабочие всего мира. Сегодня во всех городах Европы и Америки рабочие выходят на улицу.
— Ну хорошо, а в нашем эчмиадзинском календаре указан этот праздник?
— А зачем монахам указывать этот праздник у себя в календаре? Они помещают там праздники своих несуществующих святых, чтобы обманывать народ.
— Замолчи,— говорю,— не греши, дочка, ты еще молода! Что значит: «несуществующие святые»? Монахи, значит, по-твоему, такие глупые люди, что напишут в календаре выдуманные праздники?
— Нет, они не глупые, а очень даже хитрые, дурачат таких, как ты, чтобы вы ходили в церковь, ставили там свечи, целовали монахам руки и считали их святыми. А на самом деле нет ни одного святого. Все это — брехня и выдумка монахов.
Я так и застыла на месте.
— Замолчи сейчас же! — кричу.— А то разгневается господь и побьет нас каменным градом.
Я принялась креститься, а она смеется.
— Бедная ты моя мамочка! Напрасно, не трудись. Нет над нами ни бога, ни святых. Над нами лишь торгаш Михак со своей бессовестной женой да дочерьми. Больше там ничего нет.
— Замолчи! Услышат — выгонят нас из дому.
— А ну, пусть посмеют только,— говорит она.— Скоро мы покажем им, кто кого выгонит. Ведь они живут в доме, построенном чужим трудом...
Долго она еще говорила так, а потом оделась и вышла.
Ее слова о том, что нет ни бога, ни святых, что в эчмиадзинском календаре написана одна неправда, задели меня за живое. Стала я на колени и помолилась. Хотела купить свечи и пойти в церковь, но тут же передумала. «Сколько,— думаю,— я раньше-то, бывало, ставила свечей, чтобы господь бог оберегал моего Ерванда от всех бед и несчастий,— а разве спасли его мои молитвы? Нет, не стоит идти в церковь. Вроде и права Виктория. Уж если бы эти .святые имели какую-нибудь силу, мой Ерванд не пропал бы без вести в чужих краях». Как вспомнила Ерванда, слезы подступили к горлу. И решила я пойти поглядеть, какой такой это праздник Первое мая.
Вышла из дому. И что же? Главная улица полна народу. Иголке негде упасть. День хороший, ясный, так и радует сердце. Музыка играет. Народ песни поет, детишки резвятся. Многие по-праздничному одеты, и все чего- то ждут. Вот прошли со своей музыкой школьники, по четыре человека в ряд, за ними — еще. Сколько в городе было учеников! И все со своими флагами. После учеников шли служащие, тоже со знаменами, а потом и войско с большим зелено-красно-оранжевым флагом и музыкой. А за ними показался фургон; на нем наковальня и кузнечные мехи, двое людей, одетые в костюмы кузнецов, куют железо: мол, смотрите на нас, как мы работаем. Потом проехал фаэтон, в котором стояла девушка, одетая во все белое, с распущенными волосами, и бросала во все стороны цветы и зелень. Она представляла май — месяц цветов и зелени... Чего-чего только не придумают люди! Проехал этот фаэтон и за ним прошли еще два-три представления. Вдруг в конце улицы показалась колонна; она несла то самое знамя, над которым вчера трудилась Виктория. Я узнала его по буквам — белым по красной материи. Прибили знамя к какому-то шесту и несли высоко над головами. Ветер раздувал его, и всем было видно, что там написано. Сначала я Викторию не заметила. Потом смотрю — и она здесь, как раз рядом с теми, которые несли знамя. Идет в красном платочке. Большая часть этой колонны — безусая молодежь, пожилых людей совсем мало. Среди них я узнала одного учителя и фонарщика. Женщин почти не было, если не считать Викторию и еще двух девушек.
Вдруг товарищи Виктории запели «Интернационал».
Тогда из толпы, шедшей сзади, раздалась другая песня, и какой-то хорошо одетый человек крикнул:
— Шапки долой! Поют «Нашу родину».
Все пошли на вокзал. Я за ними. Прошел слух, что на вокзале будут говорить речи.
«Уж раз вышла из дому, послушаю, что они говорят. Все равно дома нечего делать. Может, и, правда, скажут что-нибудь хорошее»,— подумала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23