В
десять лет я не расставался с фонариком и к двенадцати я обследовал все
подземные ходы, переходы и погреба не только в нашем городском районе, но и
в центре. Я был признанным чемпионом среди мальчишек на нашей улице,
некоторых я брал с собой, но обычно показывал им уже известные мне маршруты,
чтобы блеснуть, так сказать, эрудицией и оставить себе честь и славу
первооткрывателя.
Точно такое же детское возбуждение охватило меня при виде этой
таинственной двери. Я не смотрел на остальных, но думаю, Танкред (мое мнение
о нем за прошедшие пару дней очень переменилось) был в таком же восторге,
как я. Короче, я повернул ключ, снял замок и открыл тяжелую дверь. Потом
взял лампу и вошел. За мной по пятам шел Танкред, дыша мне в макушку, за ним
- все остальные.
Перед нами открылась квадратная, размером примерно четыре на четыре метра
комнатка с люком в крыше. Первое, что я увидел, была большая старая шкатулка
на полу и ветхий стул. Тут же стояло старинное бюро и высокий бронзовый
канделябр со свечами. На столике в бюро лежал раскрытый толстенный
манускрипт, а рядом - изумительный письменный прибор: чернильница с
крышечкой и песочница с дырочками, чтобы посыпать песком исписанный лист;
раньше при письме не пользовались промокательной бумагой. Прибор включал и
стаканчик для перьев, и все это было серебряное. Из стакана торчали
настоящие гусиные перья! Я достал одно перышко. Оно было заточено и
испачкано чернилами. Поодаль я заметил и небольшой, чрезвычайно изящный
перочинный нож.
Пока я с изумлением осматривал письменные принадлежности, Эбба, Танкред и
Йерн разбрелись по комнате. Я огляделся. Если б не это бюро, комната,
пожалуй, выглядела бы обыкновенным захламленным чуланом. В углу валялся
массивный, покрытый ржавчиной якорь, к нему был зачем-то приделан старый
морской компас. По стенам, словно в музейных витринах, были развешаны два
корабельных штурвала, подзорная труба и большой фонарь с красным стеклом,
спасательные круги с названиями разных кораблей. У стены стоял деревянный
ящик с корабельными талями и целая стопка каких-то больших тетрадей. Я
посмотрел - это были судовые журналы. И наконец, уж совсем нелепая "деталь
обстановки", придававшая каморке сходство с лавкой старьевщика: справа от
входа, через все помещение, на уровне плеч, тянулась крепкая проволока, на
которой были развешаны матросские брезентовые робы - целый морской гардероб.
От них исходил сладковатый запах гнили.
Впечатление от комнаты, уютная или отталкивающая атмосфера, создается
людьми, обитавшими в ней. Помещение, где мы очутились, могло показаться
кладовкой старого моряка, в которой он хранил дорогие сердцу воспоминания и
мог бы в уединении выкурить трубочку, погрузившись в атмосферу прежних
бурных дней, проведенных в море. Однако здесь витало нечто иное. Мои нервы
были странно возбуждены, словно я видел мумию, которая дышит и двигается.
Немыслимое ощущение живого кладбища, попирающего законы природы, времени,
повернутого вспять и отринувшего самое смерть, уничтожившего священную грань
между живым и мертвым.
Лиззи единственная не вошла внутрь, она застыла на пороге, как бы не
рискуя переступить невидимую запретную черту, глаза ее приняли выражение
недоуменного отчаяния. Она прошептала:
- Как странно... Зачем ему весь этот хлам? И почему мне сюда нельзя?
Йерн немедленно отозвался:
- Некоторые собиратели, знаешь ли, весьма эксцентричны.
Я поспешил поддержать его:
- У меня был один знакомый, он собирал, представьте себе, заколки для
волос, шпильки, гребешки - и никому не показывал! Даже собственной жене. Мы
с ним однажды напились вдвоем и он похвастался, что у него есть шпильки
Марии-Антуанетты и какие-то гребни Жозефины, возлюбленной Наполеона. Я потом
попросил его показать, но он очень смутился и ответил, что это был пьяный
бред... Бывают такие чудаки.
Я, разумеется, приврал, мне просто хотелось, чтобы Лиззи немного
успокоилась.
- Он не мог притащить это в дом, - сказала она чуть громче. - Посмотрите,
какой большой якорь! Он, наверно, очень тяжелый... Нет, я думаю, все это
было здесь еще раньше, до нас.
- Однако здесь есть нечто свеженькое, - проговорил Танкред. - Взгляни-ка,
что тут написано!
Мы оглянулись на спасательный круг, куда указывал Танкред. Крупные,
четкие буквы на белом фоне гласили
"ТАЛЛИНН".
- Эстонский корабль?! - воскликнула Эбба и подошла к белому кругу на
стене. - Может, он сам написал это слово? Нет, знаете, краска старая и на
ней следы соли. Похоже, этот круг поплавал-таки в морской воде.
- Браво, фру Шерлок Холмс, - суховато откликнулся Танкред и подошел к
бюро. Он заглянул в рукопись и сказал: - Страница недописана. Любопытно...
Что-то о сатане. Карстен, это, кажется, по твоей части!
Йерн не ответил, он был занят осмотром матросской одежды и с видом
придирчивого покупателя вывернул наизнанку очередные жуткие штаны.
- Будьте добры, не надо тут ничего трогать! - попросила Лиззи, не
двинувшись, впрочем, с порога. - А то будет заметно, что мы тут побывали...
Мы все посмотрели, давайте пойдем вниз!
- Секундочку, Лиззи! - Йерн, как заядлый старьевщик, копошился над
последней робой. - Я нашел тут...
Он не успел закончить фразу. Сдержанно-мягкий, но одновременно властный
голос раздался как гром среди ясного неба:
- Я вижу, вы обнаружили мою маленькую пещеру.
Если бы мне за шиворот вылили ушат ледяной воды, думаю, эффект был бы
слабее. Ужас пронизал меня до костей. Я втянул голову в плечи и повернулся
на прямых деревянных ногах. В дверях стоял Пале с непроницаемой полуулыбкой
античной статуи на бледных губах. Бьюсь об заклад, никто из нас не слышал
его шагов - он возник на пороге, будто вырос из-под земли. Я уставился на
него, как кролик на удава.
- Я вижу, Лиззи показывает вам мою кунсткамеру... Любопытство -
естественная человеческая слабость, да, малышка? Это так понятно...
Все краски жизни мгновенно исчезли с ее милого личика, остекленевшие
глаза уставились в одну точку. Мне показалось, сейчас она упадет в обморок.
Йерн бросился к ней и схватил ее за руку. А я забормотал:
- Мы просим у вас извинения за это вторжение... Наше любопытство вынудило
нас...
Я спутался и почувствовал, как моя физиономия горит огнем, я не видел
выхода из чрезвычайно неловкого положения.
- Ах, милый Рикерт, какие церемонии! Оставим эти глупые условности. Мой
дом открыт для наших гостей. Здесь нет ни капканов, ни самострелов, - в его
благодушном тоне слышалась неприкрытая ирония.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58