Диана, беременность которой стала заметнее, теперь знала о парижской жизни все. И даже час определяла не по колоколам церквей, а по уличным крикам. Первым, сразу по пробуждении, всегда проходил разносчик умывания:
– Теплое умывание, без обмана!
Предпоследним, уже в сумерках, кричал винный зазывала, а последним, перед наступлением темноты, – вафельник, продавец «беспамяток». Правда, потом подавал голос еще один, единственный, кого она не любила, – звонарь по усопшим.
Звонарь по усопшим был, наверное, самым любопытным персонажем во всем Париже. Он пускался в путь среди ночи, неся в правой руке фонарь, позволяющий видеть дорогу на неосвещенных улицах. На нем была длинная черная риза, украшенная черепом, скрещенными костями и серебряными слезами. В левой руке он держал колокольчик. И через каждые двадцать–тридцать шагов кричал:
Проснитесь, люди спящие!
Молитесь за навек усопших!
Так обходил он за ночь всю столицу и удалялся только поутру…
Диана обожала дом у гавани Сент-Поль, который из-за своего состояния предпочитала дому на слишком шумной паперти. Долгими часами она сидела в саду, наслаждаясь особым очарованием этого островка спокойствия в самом сердце огромного города. Много думала о быстро приближавшемся Дне всех святых и об обоих Франсуа: о том, кому предстояло умереть, и о том, кого носила в себе, готовом скоро родиться.
Сабина каждый день ходила молиться на могилу Изидора, на кладбище дворца Сент-Поль. Прибыв в Париж, она хотела удалиться в ближайший монастырь бегинок, но Диана умолила подругу не делать этого. Раз уж она не собирается снова выходить замуж, то почему бы не остаться рядом и не помочь ей воспитывать детей? Разве это не ее долг? Она же крестная мать Маргариты! И, в конце концов, Сабина согласилась.
Поскольку после Дня всех святых ей все равно предстояло покинуть Париж, Сабина Ланфан хотела сперва передать свой дом у гавани Сент-Поль Церкви. Но потом решила подарить его Памфилу Леблону. Так у нее останется чувство, будто в ее доме поселился юный Изидор. Ведь Памфил, несмотря на свое геройство при освобождении Парижа, опять стал простым поваром во дворце, и никто даже не подумал отблагодарить его. Дом и сад будут ему самой большой и самой прекрасной наградой…
С приходом осени Диана де Вивре уже не покидала дом у гавани Сент-Поль. Ей приходилось беречь себя, и Сабина большую часть времени оставалась в ее обществе. А Софи де Понверже почти неотлучно находилась с Франсуа, которого не хотела оставлять в одиночестве. Диана попросила ее стать крестной матерью, когда родится дитя Всех святых, и та с радостью согласилась. Что касается крестного отца, то Анн, регулярно писавший супруге, определил на эту почетную роль Мышонка.
***
Со времени своего возвращения во французскую армию Анн не переставал воевать. Французы уже оправились от неожиданного зимнего нападения англичан. Анн участвовал во взятии Шато-Ландона и Немура, где сыграл заметную роль.
Многие причины заставляли его пытаться превзойти самого себя. Прежде всего, он хотел показать себя достойным прадеда, о котором не переставал думать. Анн де Вивре мечтал покрыть славой его имя, поскольку, хоть он тоже считался Вивре, именно Франсуа, и никто другой, оставался носителем титула.
А затем он узнал от Дианы невероятную, сказочную новость: она носит под сердцем дитя Всех святых! И Диана вместе с Франсуа в Париже! Каждый день Анн молил Бога о том, чтобы тот позволил французскому королю и армии войти в столицу до назначенного срока, и почти каждый день рисковал собой в бою, чтобы ускорить это событие.
Однако, несмотря на многочисленные воинские подвиги, Анн выделился совсем по другой причине. После своей свадьбы он, крестник Бастарда Орлеанского, верный сподвижник короля еще с тех пор, когда тот был всего лишь дофином, стал бургундским сеньором. Вначале Анн находил это обстоятельство всего лишь приятным, но вскоре убедился в том, что его новый статус повлек за собой и более серьезные последствия.
После Аррасского договора бургундские дворяне получили дозволение присоединиться к французской армии – и стали прибывать во все большем количестве. Но зачастую, попав в чужое, а то и враждебное окружение, они чувствовали себя неуютно. И Анн, будучи сиром де Куланжем, бургундским дворянином, счел своим долгом сблизиться с ними. Вскоре он сделался незаменимым посредником между бургундцами и французами.
От вновь прибывших бургундцев Анн узнал новости о Мышонке. Выздоровев, тот покинул Париж и оказался при дворе Филиппа Доброго, который взял его под свое покровительство. Тогда-то Анн де Вивре и написал своему товарищу, попросив того стать крестным своего ожидаемого ребенка…
Большим событием кампании 1437 года стала осада Монтро. Во время ее произошло одно беспрецедентное событие. 10 октября после яростной пушечной пальбы в стене образовалась брешь, и король впервые решил рискнуть своей особой. Все увидели, как робкий Карл VII вдруг высоко воздел меч и первым бросился на приступ. Это произвело должное впечатление: французы устремились за королем с неудержимой силой, и через час крепость была взята.
В какой-то момент король оказался в настоящей опасности. Когда он карабкался вверх по обломкам обрушившейся стены, один из защитников чуть не опрокинул его. По счастью, какой-то французский рыцарь, оказавшийся рядом, сразил нападавшего. Когда схватка закончилась, Карл VII велел разыскать своего спасителя.
Тот был найден и приведен пред королевские очи. У него был герб, раскроенный на «пасти и песок» с золотым цикламором посредине. Другой его особенностью были два меча, по одному в каждой руке.
– Кто вы, рыцарь?
– Анн де Вивре, сир де Невиль и де Куланж, к вашим услугам, государь.
Король, еще весь в поту от предпринятых усилий, рассматривал этого рыцаря с любопытством и симпатией. Он слышал о франко-бургундце бретонского происхождения, живом символе обретенного единства страны.
– Я знаю, кто вы, и хочу видеть вас подле себя. Вы будете в моей свите при нашем вступлении в Париж.
Анн глубоко поклонился, вне себя от радости. Однако не смог удержаться и спросил:
– А когда мы вступим в Париж, ваше величество?
– Как только будет возможно.
– Ко Дню всех святых?
– Не исключено.
Король посмотрел на него с некоторым удивлением. Анн отвесил еще более низкий поклон и удалился. Делать нечего. Он должен повиноваться приказам своего короля, оказавшего ему эту великую честь, а также воле Франсуа. Остается только молить Бога, чтобы Он позволил Карлу VII, французскому войску и самому Анну оказаться в Париже ко Дню всех святых.
***
Когда колокола собора Богоматери призвали верующих на праздничную мессу в честь Дня всех святых 1437 года, Карл VII и его армия все еще не вошли в столицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166