Теперь же он вышел из боя и направился к Жанне.
– Люди измучены. Я дам приказ вернуться в город.
Девственница и слышать ничего не хотела. Надо продолжать: победа близка.
– Еще чуть-чуть, Бастард, Бога ради!
Но она признала, что войско изнурено, и согласилась дать ему передышку. Потом начнется последний штурм – и если он провалится, все вернутся в город.
Приказы, разнесенные герольдами, обежали ряды солдат, и недовольный шум стих. Жанна верхом удалилась в виноградник, разделявший Огюстен и Турель. Отъехав в сторонку, она молилась долго, быть может, с четверть часа.
Перед тем она доверила свой стяг оруженосцу, Жану д'Олону. Тот, совершенно обессиленный, рухнул в пыль вместе со стягом. Закончив молитву, Жанна посмотрела в ту сторону и решила поднять знамя. Но, не сумев дотянуться до него с коня, спешилась и взяла в руки. С самого начала схватки она впервые сошла с коня, и войско решило, что их предводительница хочет самолично возглавить штурм. Все поднялись и бросились вперед.
Видя неожиданный оборот, который приняли события, Жанна дала новое доказательство большого присутствия духа. Она принялась размахивать знаменем и кричать:
– Берите, все ваше!
Войско дружно ринулось к Турели. Усталость, сомнение, боль – все забылось. Порыв был всеобщим, чудесным, неудержимым… Изидор Ланфан бросился вперед одним из первых и уже добежал до подножия стены. Он стал карабкаться по ближайшей лестнице, уверенный, что на этот раз она не упадет, не сломается! И не ошибся: через несколько мгновений он уже ступил ногой на стену.
Ему сразу же стало понятно, что это победа. Англичане защищались стойко, но были испуганы. Это читалось в их глазах. Видя со стен, как Девственница размахивает своим стягом, они наверняка почувствовали исходящую от нее сверхчеловеческую мощь.
Французы волнами выплескивались с лестниц на дозорный ход Турели, и англичане отхлынули к противоположной стороне, возвышавшейся над рекой. Изидор вместе со всеми побежал в ту сторону и вдруг увидел: самозванец здесь! Со щитом «пасти и песок» на груди, опустив забрало, тот яростно отмахивался мечом, нанося удары почти наугад.
Изидор крикнул ему:
– Мессир, сдавайтесь мне!
Тот даже не повернул голову в его сторону. Может, не слышал, а может, не понимал по-французски. В любом случае его дело было плохо: на него насело сразу несколько орлеанских солдат, и он отбивался с трудом, стоя спиной к одному из зубцов дозорного хода. Изидор делал все возможное, чтобы пробиться к нему, но свалка была неимоверной. Наконец, ему это все-таки удалось. Он опять крикнул:
– Мессир, сдавайтесь мне!
И англичанин снова не ответил. Наоборот, словно поддавшись панике, он шагнул в амбразуру. Изидор понял, что тот собирается прыгнуть вниз, и протянул руку, чтобы помешать ему, но было слишком поздно. Изидор успел лишь сорвать щит с груди самозванца, когда тот падал в Луару, где камнем пошел ко дну.
Повсюду англичан охватила паника. Это было почти массовое самоубийство. Уильям Гласдейл, обозвавший Жанну «деревенщиной» и грозивший сжечь ее, был напуган не меньше своих людей, когда увидел ее на стенах. Он бросился в реку в доспехах, с оружием и мгновенно утонул.
Когда англичане опомнились и начали сдаваться в плен, они понесли уже значительные потери, а крепость Турель решительно перешла в руки их противников. День был совсем близок к концу, но солнце еще не закатилось: Жанна не солгала!
Славные плотники, не жалевшие сил с самого утра, вновь без промедления взялись за работу. Из осадных лестниц они соорудили временные мостки и перебросили их через разрушенные пролеты моста, так что еще до наступления ночи Девственница, Бастард и главные капитаны смогли вернуться в город этим путем. Кольцо блокады было разорвано, осада с Орлеана снята…
Изидор Ланфан остался в крепости Турель с большей частью войска. С другого берега реки доносились радостные крики и песни. А Изидор все еще держал в руках щит « пасти и песок», отбитый у безвестного английского рыцаря. Он так и не увидел его лица и никогда не узнает его имени.
Тут колокола собора Святого Креста, а затем и всех остальных церквей Орлеана зазвонили во всю мочь. Изидор блаженно улыбнулся и начал читать благодарственную молитву, но еле смог закончить ее. Он был так измучен, что лег прямо на дозорном ходу и тотчас же заснул на каменных плитах, прижимая к сердцу вновь обретенные цвета рода Вивре.
***
Тем временем Анн бодрствовал всего в нескольких километрах к северу, за Орлеанским лесом, в Невиле. Как и каждую ночь, сегодня крестьянское войско устраивалось на ночлег перед замком, где укрепились англичане. В эти первые ночные часы стоять в карауле выпало ему и еще нескольким мужчинам.
Ночь была тихой и ясной. Сгрудившись вокруг костра, крестьяне соревновались в ловле вшей. Они яростно чесались и, поймав насекомое, бросали в огонь, объявляя число с громким смехом.
Прошел уже год с тех пор, как Анн высадился в Венеции и пустился в путь через Италию. На миг он задумался об этом… и внезапно насторожился.
– Слушайте!
Звук был далеким, но отчетливым: никакого сомнения, это голос большого соборного колокола. Торжественный звон подхватили и другие колокола. Весь Орлеан гудел и звенел, и то был не призыв к заупокойной службе, а веселый, торжествующий перезвон. Освобождение, победа!
Одним прыжком Анн вскочил на ноги и побежал к церкви.
Невильская церковь, не тронутая англичанами, служила приютом крестьянскому войску. Повсюду на связках соломы спали люди. Анн Иерусалимский ворвался туда и громогласно объявил:
– Проснитесь! Орлеан свободен! Девственница победила! Святой отец, велите звонить в колокола!
Филиппина Руссель подняла голову. Анн подскочил к ней и встряхнул за плечи.
– Хватай свой лук, сестренка! Сейчас пригодится…
Он вышел наружу и глубоко, с наслаждением, вдохнул ночной воздух. Настал долгожданный миг! Он поклялся пойти на приступ и выбить английский гарнизон из Невиля, когда станет известно об освобождении Орлеана. Благая весть пришла среди ночи – так даже лучше.
Крестьяне начали сбегаться к своему вожаку, возбужденно крича. По ту сторону площади, в замке, поднялась суматоха: англичане тоже услышали звон из Орлеана и объявили боевую тревогу. На невильской колокольне раздался первый удар колокола, потом, через недолгий промежуток, – второй, третий; колокол бил все чаще и чаще, и крестьяне отзывались криками яростной радости.
Анн взял по мечу в каждую руку и поиграл ими. Хватит ему драться дубинками. Постепенно люди собрались вокруг него. Пришла Филиппина с луком в руке, с колчаном за плечами. Она посмотрела на него своими прекрасными карими глазами.
– Я готова. Идем!
– Еще рано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
– Люди измучены. Я дам приказ вернуться в город.
Девственница и слышать ничего не хотела. Надо продолжать: победа близка.
– Еще чуть-чуть, Бастард, Бога ради!
Но она признала, что войско изнурено, и согласилась дать ему передышку. Потом начнется последний штурм – и если он провалится, все вернутся в город.
Приказы, разнесенные герольдами, обежали ряды солдат, и недовольный шум стих. Жанна верхом удалилась в виноградник, разделявший Огюстен и Турель. Отъехав в сторонку, она молилась долго, быть может, с четверть часа.
Перед тем она доверила свой стяг оруженосцу, Жану д'Олону. Тот, совершенно обессиленный, рухнул в пыль вместе со стягом. Закончив молитву, Жанна посмотрела в ту сторону и решила поднять знамя. Но, не сумев дотянуться до него с коня, спешилась и взяла в руки. С самого начала схватки она впервые сошла с коня, и войско решило, что их предводительница хочет самолично возглавить штурм. Все поднялись и бросились вперед.
Видя неожиданный оборот, который приняли события, Жанна дала новое доказательство большого присутствия духа. Она принялась размахивать знаменем и кричать:
– Берите, все ваше!
Войско дружно ринулось к Турели. Усталость, сомнение, боль – все забылось. Порыв был всеобщим, чудесным, неудержимым… Изидор Ланфан бросился вперед одним из первых и уже добежал до подножия стены. Он стал карабкаться по ближайшей лестнице, уверенный, что на этот раз она не упадет, не сломается! И не ошибся: через несколько мгновений он уже ступил ногой на стену.
Ему сразу же стало понятно, что это победа. Англичане защищались стойко, но были испуганы. Это читалось в их глазах. Видя со стен, как Девственница размахивает своим стягом, они наверняка почувствовали исходящую от нее сверхчеловеческую мощь.
Французы волнами выплескивались с лестниц на дозорный ход Турели, и англичане отхлынули к противоположной стороне, возвышавшейся над рекой. Изидор вместе со всеми побежал в ту сторону и вдруг увидел: самозванец здесь! Со щитом «пасти и песок» на груди, опустив забрало, тот яростно отмахивался мечом, нанося удары почти наугад.
Изидор крикнул ему:
– Мессир, сдавайтесь мне!
Тот даже не повернул голову в его сторону. Может, не слышал, а может, не понимал по-французски. В любом случае его дело было плохо: на него насело сразу несколько орлеанских солдат, и он отбивался с трудом, стоя спиной к одному из зубцов дозорного хода. Изидор делал все возможное, чтобы пробиться к нему, но свалка была неимоверной. Наконец, ему это все-таки удалось. Он опять крикнул:
– Мессир, сдавайтесь мне!
И англичанин снова не ответил. Наоборот, словно поддавшись панике, он шагнул в амбразуру. Изидор понял, что тот собирается прыгнуть вниз, и протянул руку, чтобы помешать ему, но было слишком поздно. Изидор успел лишь сорвать щит с груди самозванца, когда тот падал в Луару, где камнем пошел ко дну.
Повсюду англичан охватила паника. Это было почти массовое самоубийство. Уильям Гласдейл, обозвавший Жанну «деревенщиной» и грозивший сжечь ее, был напуган не меньше своих людей, когда увидел ее на стенах. Он бросился в реку в доспехах, с оружием и мгновенно утонул.
Когда англичане опомнились и начали сдаваться в плен, они понесли уже значительные потери, а крепость Турель решительно перешла в руки их противников. День был совсем близок к концу, но солнце еще не закатилось: Жанна не солгала!
Славные плотники, не жалевшие сил с самого утра, вновь без промедления взялись за работу. Из осадных лестниц они соорудили временные мостки и перебросили их через разрушенные пролеты моста, так что еще до наступления ночи Девственница, Бастард и главные капитаны смогли вернуться в город этим путем. Кольцо блокады было разорвано, осада с Орлеана снята…
Изидор Ланфан остался в крепости Турель с большей частью войска. С другого берега реки доносились радостные крики и песни. А Изидор все еще держал в руках щит « пасти и песок», отбитый у безвестного английского рыцаря. Он так и не увидел его лица и никогда не узнает его имени.
Тут колокола собора Святого Креста, а затем и всех остальных церквей Орлеана зазвонили во всю мочь. Изидор блаженно улыбнулся и начал читать благодарственную молитву, но еле смог закончить ее. Он был так измучен, что лег прямо на дозорном ходу и тотчас же заснул на каменных плитах, прижимая к сердцу вновь обретенные цвета рода Вивре.
***
Тем временем Анн бодрствовал всего в нескольких километрах к северу, за Орлеанским лесом, в Невиле. Как и каждую ночь, сегодня крестьянское войско устраивалось на ночлег перед замком, где укрепились англичане. В эти первые ночные часы стоять в карауле выпало ему и еще нескольким мужчинам.
Ночь была тихой и ясной. Сгрудившись вокруг костра, крестьяне соревновались в ловле вшей. Они яростно чесались и, поймав насекомое, бросали в огонь, объявляя число с громким смехом.
Прошел уже год с тех пор, как Анн высадился в Венеции и пустился в путь через Италию. На миг он задумался об этом… и внезапно насторожился.
– Слушайте!
Звук был далеким, но отчетливым: никакого сомнения, это голос большого соборного колокола. Торжественный звон подхватили и другие колокола. Весь Орлеан гудел и звенел, и то был не призыв к заупокойной службе, а веселый, торжествующий перезвон. Освобождение, победа!
Одним прыжком Анн вскочил на ноги и побежал к церкви.
Невильская церковь, не тронутая англичанами, служила приютом крестьянскому войску. Повсюду на связках соломы спали люди. Анн Иерусалимский ворвался туда и громогласно объявил:
– Проснитесь! Орлеан свободен! Девственница победила! Святой отец, велите звонить в колокола!
Филиппина Руссель подняла голову. Анн подскочил к ней и встряхнул за плечи.
– Хватай свой лук, сестренка! Сейчас пригодится…
Он вышел наружу и глубоко, с наслаждением, вдохнул ночной воздух. Настал долгожданный миг! Он поклялся пойти на приступ и выбить английский гарнизон из Невиля, когда станет известно об освобождении Орлеана. Благая весть пришла среди ночи – так даже лучше.
Крестьяне начали сбегаться к своему вожаку, возбужденно крича. По ту сторону площади, в замке, поднялась суматоха: англичане тоже услышали звон из Орлеана и объявили боевую тревогу. На невильской колокольне раздался первый удар колокола, потом, через недолгий промежуток, – второй, третий; колокол бил все чаще и чаще, и крестьяне отзывались криками яростной радости.
Анн взял по мечу в каждую руку и поиграл ими. Хватит ему драться дубинками. Постепенно люди собрались вокруг него. Пришла Филиппина с луком в руке, с колчаном за плечами. Она посмотрела на него своими прекрасными карими глазами.
– Я готова. Идем!
– Еще рано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166