Новый наставник открыл книгу.
– Довольно об этом. Читайте. Посмотрим, достаточно ли хорошо вы владеете латынью, чтобы приступить к греческому…
Анн де Вивре ею владел – и даже лучше, чем ожидал наставник! Ум и память молодого человека были сопоставимы лишь с его тягой к знанию. Под руководством Соломона Франсеса, несравненного эрудита, обучавшегося в Гранаде, этом перекрестке христианской, греческой, еврейской и сарацинской культур, юноша стремительно постигал науки.
Порой между двумя уроками ему случалось думать о другом сире де Вивре, об ученом – о Жане, своем двоюродном прадеде. Анн как раз следовал по его стопам, но, в противоположность Жану, не ощущал никакого беспокойства, и мучительные сомнения были от него далеки. Анн немало размышлял об этом, и такие раздумья позволили ему лучше осознать, что же представляет учение для него самого.
В отличие от Жана де Вивре Анн искал не истину, а знание. Само учение было для него праздником, пиршеством. Когда Соломон Франсес открывал свои книги, Анн воображал себе стол, накрытый узорчатой скатертью для торжественных дней, уставленный неисчислимыми яствами. Его аппетит был неутолимым, а восхищение – безграничным. Какое-нибудь новое слово на латинском или греческом казалось ему драгоценностью, которую он хотел бережно заключить в своей памяти вместе с другими. Новая мысль, серьезная или легкая, глубокая или остроумная, становилась источником бесконечного наслаждения…
Как-то раз Анн открылся наставнику, рассказав о своем умонастроении. Он ожидал, что его осудят за столь малое рвение в поисках истины, но все оказалось иначе. Мэтр Соломон всерьез одобрил его.
– Несмотря на ваши юные лета, вы дали доказательство изрядного благоразумия, избегнув самой распространенной ловушки, которая как раз и состоит в поиске истины.
Анн уставился на мэтра Соломона удивленно и даже укоризненно.
– Значит, мой двоюродный прадед был безумцем?
– Конечно нет. Но он жил во времена, когда человек больше нуждался в уверенности. Анн…
Анн вздрогнул. Впервые мэтр Соломон назвал его по имени. У него возникло ощущение, что слова, которые тот сейчас произнесет, будут иметь для него решительное значение. Юноша почтительно воззрился на обращенное к нему красивое лицо пожилого Христа.
– Анн, когда-нибудь настанет день, – быть может, он даже ближе, чем мы оба думаем, – и вам придется расстаться со мной. Вы должны будете начать думать самостоятельно. Бога ради, продолжайте в этом же духе. Ищите не истину, но знание и распространяйте его вокруг себя. Ибо в том и состоит его величие.

***
Шло время; наступила весна 1426 года, четырнадцатая в жизни Анна… Он сказал себе, что самое время предаться размышлениям о волках. Появление Соломона Франсеса, последовавшее за откровениями прадеда, заняло его мысли другими предметами, но пора было вспомнить и об этой таинственной теме.
Для начала он задумался о том, что представляло собой самопожертвование Юга де Куссона. И тут же невольно отвлекся.
По причине хорошей погоды, а также ради того, чтобы символические родовые волки находились перед глазами, он оставил окна открытыми. И вот, через несколько часов после того, как он предпринял свое размышление, в наступившей ночи с равнины донесся высокий, протяжный, рыдающий вой, подхваченный множеством других голосов: то волки испускали свой любовный клич.
Внезапно Анн вздрогнул и спрыгнул с ложа. Ему показалось, что он различает какой-то другой голос, не похожий на звериный. Насторожившись, он подошел к окну и стал вглядываться в ночь. Действительно, одна из любовных жалоб, долетавших к нему на вершину Юговой башни, звучала не так, как другие. Она была гораздо более волнующей, хватающей за душу, более… человеческой. И само собой сорвалось с его губ:
– Теодора!
Теодора де Куссон, чья личность и поступки так живо интриговали его и о которой прадед рассказал так мало, вспомнилась ему тотчас же. Разумеется, он не думал, будто это она сама выла там, внизу, вдалеке, в ночи. Но то был знак: именно с Теодоры следует начать свои размышления.
Итак, Анн де Вивре попытался разгадать тайну, окружавшую женщину-волчицу. Однако через некоторое время вынужден был отступиться. В горле у него пересохло, сердце бешено колотилось. Поэтому он решил поспать и перенести умственные упражнения на завтра. Но всю ночь он не мог заснуть, а поутру смута в его душе вовсе не прекратилась.
Она продолжилась и даже, к его великому изумлению, в последующие дни усилилась еще больше. Это по-настоящему встревожило Анна. И тут произошло новое событие, которое резко повернуло ход его мысли совершенно в другую сторону.
Одной из апрельских ночей того 1426 года Анн, как это уже вошло у него в обычай, стоял возле окна и ждал начала волчьей переклички. Равнина молчала. Вероятно, было еще рано… Скрашивая себе ожидание, мальчик стал любоваться луной и белыми стенами замка, отражавшимися в реке. И вот тогда-то, наклонившись из окна, он и заметил в Юговой башне бойницу, которая никогда прежде не попадалась ему на глаза.
Несмотря на донимавшее его смятение, Анн не потерял живости ума. Нечто странное заинтересовало его в этой бойнице. На других этажах, как и в его комнате, имелись только стрельчатые окна. А эта бойница была пробита как раз рядом с Юговой лабораторией.
Он не раздумывал долее. Улыбка прадеда в ответ на его слова о том, что пустые книги должны иметь смысл, дверь лаборатории, которую тот не запер на ключ… Все совпадает! Там имеется потайная комната, вход в которую и маскирует пустая библиотека; Франсуа нарочно оставил правнуку возможность найти ее. Зачем? Какое новое открытие ждет его в этом месте?
Сердце юноши отчаянно стучало. Ему было страшно, но любопытство все-таки пересиливало. К тому же это хоть немного развеет его одержимость волками. Поэтому, когда те вдруг завыли, Анн более не колебался: спустился по лестнице и открыл дверь Юговой библиотеки.
Один за другим снимал он с полок тома, переплетенные в шкуры их воющих собратьев. Но Анн больше не слышал волчьих голосов. Его переполняла жажда узнать тайну. Вскоре полки опустели, и в стене обнаружилась дверь, которую юноша немедленно толкнул. Взяв в руку свечу, он вошел…
И оказался в маленькой каморке. Справа от него помещалась бойница, чуть дальше, на той же стороне, – примитивная молельня, состоящая из крохотной скамеечки и висящего на стене распятия; слева находились соломенный тюфяк и всякого рода тигли и реторты. Прямо перед ним на стене было вырезано одно-единственное слово из трех заглавных букв: LUX.
Никакого сомнения – Анн попал в алхимическую лабораторию Юга, который, как он знал, занимался этим искусством. Новое открытие заставило сердце юноши биться еще сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166