Поражение при Вернее отнюдь не обернулось для страны катастрофой, как того опасались. Франция не пала; соотношение сил между войсками англичан и дофина опять выровнялось, и война все тянулась, превратившись в своего рода рутину. Наступил Троицын день 1425 года, который потряс Анна не меньше, чем памятное Богоявление.
Во время службы в часовне Анн горячо молился. Троицын день, праздник Святого Духа, был для него, быть может, самым важным из всех, поскольку именно Духу Святому он отдавал предпочтение, ставя эту ипостась Троицы даже выше Бога-Отца или Иисуса. Он закрыл глаза и произнес вполголоса, со всем пылом души:
– Дух Святой, просвети меня!
Когда он снова взглянул на алтарь, увиденное вдруг поразило его. Черная ряса брата Тифания составляла удивительный контраст с кровавыми тонами витража, видневшегося позади… Красное и черное, священник и воин! Внезапно Анну показалось, что у герба его рода совсем другое значение, нежели то, о котором поведал ему прадед. Надо непременно поговорить с ним, даже если Анн рискует показаться самонадеянным! После богослужения он наберется мужества и сделает это…
Как и на всякий большой праздник, в парадном зале замка Вивре был устроен пир. Анн, конечно, сидел рядом с Франсуа. Он решительно повернулся к нему.
– Монсеньор, простите мою дерзость, но я думаю, что сам Дух Святой внушил мне эту мысль. Герб нашего рода не может быть просто игрой слов.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То обстоятельство, что в нем соединено красное и черное, мне представляется гораздо более глубоким…
Франсуа остолбенел. Сам-то он никогда не ставил под сомнение историю про пасти и песок в пустыне. И только его брат Жан, богослов, великий ум, много лет спустя открыл ему, что существует и другое истолкование, до которого он додумался… Решительно, Анн – существо незаурядное! Однако отзывы Изидора о своем воспитаннике уже давно вызывали у Франсуа серьезное беспокойство. Если он хочет образумить мальчишку, то сейчас – самое время.
– Верно. Согласно другой традиции, история с охотой на львов – выдумка, и только те, кто ставит под сомнение первую версию, имеют право услышать вторую…
Глаза подростка сверкнули гордостью. Он впился взглядом в лицо прадеда, чтобы не упустить ни слова. А тот обронил, не повышая голоса:
– Кроме глупцов…
– Глупцов?
Это было так неожиданно, что Анн застыл с раскрытым ртом. Прадед продолжил, чуть громче:
– Можно быть одновременно и умным, и глупым: ты этому живой пример! Жаль только, что Святой Дух не до конца просветил тебя. Стоило бы открыть тебе всю нелепость твоего поведения!
Анн де Вивре был сражен и тем больше уязвлен, что разговоры за столом внезапно смолкли.
– Монсеньор…
– Что ты ставишь в вину Изидору? Желая вышколить Стеллу, он думал только о твоей жизни. С такой лошадью ты бы погиб в первом же бою! Что ты ставишь в вину брату Тифанию? Что он не знает греческого? Для тебя, выходит, все, кто не знает греческого, достойны презрения?.. Взгляни-ка на меня, Анн: я тоже не знаю греческого. Ты и меня презираешь?
– Монсеньор!
– Что ты ставишь в вину Безотрадному? Как ты его обозвал? Разве он повинен в смерти твоей кобылы? Это прекрасное животное, сильное и послушное. А ты хочешь угробить его, бросая на скалы!
Анн заплакал.
– Я прошу у вас прощения.
– Не у меня надо просить прощения, а у тех, кого ты обидел.
Потрясенный, Анн бросился в ноги брату Тифанию и Изидору Ланфану и на глазах у гостей, со слезами, умолял их простить его. Но Франсуа де Вивре решил быть суровым до конца.
– Ты забыл коня. Иди каяться к нему в конюшню, на коленях, в соломе, и до ночи не возвращайся!
Когда стемнело, Анн вернулся в большой зал. Он был весь перепачкан и взъерошен, глаза его покраснели от слез. Мальчик стоял, трепеща, перед прадедом, не зная, что говорить, что делать.
– Ты достаточно поразмыслил, Анн?
– Я понял все свои ошибки, монсеньор. Отныне я никогда не повторю их. И больше не буду звать своего коня Безотрадным, я назову его…
– Будешь и дальше звать его Безотрадным, чтобы, покуда он жив, это напоминало тебе о твоем тщеславии и глупости… А теперь подойди. Я расскажу тебе о втором истолковании нашего герба.
– Монсеньор, я недостоин!
– Это мне решать, достоин ты или нет. Молчи и слушай… Некоторые полагают, что Эд де Вивре был вовсе не мясником, а философом. Красное и черное действительно не имеют никакого отношения к львиным головам в пустыне. Они олицетворяют собой мужество тела, и мужество мысли, жизнь рыцаря и жизнь отшельника, действие и размышление, свет и тень. Поместив оба эти цвета на свой щит, Эд де Вивре тем самым повелел одному из своих потомков объединить в себе обе половины герба, примирить непримиримое.
Анн забыл о волнениях дня и был весь во власти откровения, которое обрушил на него прадед.
– Анн, цвета Вивре – не пасти и песок, но кровь и чернила! Цель каждого из Вивре состоит в том, чтобы стать рыцарем, ищущим знаний, или книгочеем-воителем. Сам я осознал это лишь на склоне лет, слишком поздно, чтобы осуществить на деле. Но ты-то узнал это в юном возрасте. У тебя вся жизнь впереди. Я не спрашиваю, понял ли ты, потому что уверен: для тебя все очевидно. А теперь ступай и заслужи доверие, которое я оказал тебе, открыв тайну…
***
Как и после поражения при Вернее, политическая ситуация во Франции еще раз непосредственно повлияла на жизнь обоих Вивре.
Новым коннетаблем, которого назначил дофин вместо убитого в сражении герцога д'Омаля, стал Артур де Ришмон, младший брат герцога Бретонского. Последствием такого назначения явилось то, что провинция, прежде нейтральная, оказалась втянутой в войну. Англичане вознамерились вторгнуться в Бретань.
Новость стала известна осенью 1425 года. Франсуа не хотел подвергать Анна риску. Он решил покинуть Вивре и перебраться в Куссон, свой второй замок. Там они будут в безопасности: если Вивре мощно укреплен, то Куссон попросту неприступен.
Он объявил это своему правнуку в один из октябрьских дней.
– Анн, наши враги приближаются. Мы отправляемся в Куссон.
Анн молча кивнул. После Троицына дня страх охватывал его всякий раз, как он представал перед прадедом. Но тот, казалось, уже позабыл обо всем и благосклонно продолжил:
– Тебе там понравится. В Куссоне библиотека гораздо богаче, чем в Вивре. Раз уж ты так любишь учиться, сможешь читать вволю. Анн…
– Да, монсеньор?
– Помнишь, на Богоявление я говорил тебе о противнике, который поклялся погубить меня и мой род? Поскольку наши враги уже близко, думаю, настала пора назвать тебе его имя. Если, конечно, ты достаточно окреп духом.
– Полагаю, окреп, монсеньор.
– Знай же, что этот враг – мой сын.
– Ваш сын!
– Он не законный мой сын, а бастард, которого я прижил довольно поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Во время службы в часовне Анн горячо молился. Троицын день, праздник Святого Духа, был для него, быть может, самым важным из всех, поскольку именно Духу Святому он отдавал предпочтение, ставя эту ипостась Троицы даже выше Бога-Отца или Иисуса. Он закрыл глаза и произнес вполголоса, со всем пылом души:
– Дух Святой, просвети меня!
Когда он снова взглянул на алтарь, увиденное вдруг поразило его. Черная ряса брата Тифания составляла удивительный контраст с кровавыми тонами витража, видневшегося позади… Красное и черное, священник и воин! Внезапно Анну показалось, что у герба его рода совсем другое значение, нежели то, о котором поведал ему прадед. Надо непременно поговорить с ним, даже если Анн рискует показаться самонадеянным! После богослужения он наберется мужества и сделает это…
Как и на всякий большой праздник, в парадном зале замка Вивре был устроен пир. Анн, конечно, сидел рядом с Франсуа. Он решительно повернулся к нему.
– Монсеньор, простите мою дерзость, но я думаю, что сам Дух Святой внушил мне эту мысль. Герб нашего рода не может быть просто игрой слов.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То обстоятельство, что в нем соединено красное и черное, мне представляется гораздо более глубоким…
Франсуа остолбенел. Сам-то он никогда не ставил под сомнение историю про пасти и песок в пустыне. И только его брат Жан, богослов, великий ум, много лет спустя открыл ему, что существует и другое истолкование, до которого он додумался… Решительно, Анн – существо незаурядное! Однако отзывы Изидора о своем воспитаннике уже давно вызывали у Франсуа серьезное беспокойство. Если он хочет образумить мальчишку, то сейчас – самое время.
– Верно. Согласно другой традиции, история с охотой на львов – выдумка, и только те, кто ставит под сомнение первую версию, имеют право услышать вторую…
Глаза подростка сверкнули гордостью. Он впился взглядом в лицо прадеда, чтобы не упустить ни слова. А тот обронил, не повышая голоса:
– Кроме глупцов…
– Глупцов?
Это было так неожиданно, что Анн застыл с раскрытым ртом. Прадед продолжил, чуть громче:
– Можно быть одновременно и умным, и глупым: ты этому живой пример! Жаль только, что Святой Дух не до конца просветил тебя. Стоило бы открыть тебе всю нелепость твоего поведения!
Анн де Вивре был сражен и тем больше уязвлен, что разговоры за столом внезапно смолкли.
– Монсеньор…
– Что ты ставишь в вину Изидору? Желая вышколить Стеллу, он думал только о твоей жизни. С такой лошадью ты бы погиб в первом же бою! Что ты ставишь в вину брату Тифанию? Что он не знает греческого? Для тебя, выходит, все, кто не знает греческого, достойны презрения?.. Взгляни-ка на меня, Анн: я тоже не знаю греческого. Ты и меня презираешь?
– Монсеньор!
– Что ты ставишь в вину Безотрадному? Как ты его обозвал? Разве он повинен в смерти твоей кобылы? Это прекрасное животное, сильное и послушное. А ты хочешь угробить его, бросая на скалы!
Анн заплакал.
– Я прошу у вас прощения.
– Не у меня надо просить прощения, а у тех, кого ты обидел.
Потрясенный, Анн бросился в ноги брату Тифанию и Изидору Ланфану и на глазах у гостей, со слезами, умолял их простить его. Но Франсуа де Вивре решил быть суровым до конца.
– Ты забыл коня. Иди каяться к нему в конюшню, на коленях, в соломе, и до ночи не возвращайся!
Когда стемнело, Анн вернулся в большой зал. Он был весь перепачкан и взъерошен, глаза его покраснели от слез. Мальчик стоял, трепеща, перед прадедом, не зная, что говорить, что делать.
– Ты достаточно поразмыслил, Анн?
– Я понял все свои ошибки, монсеньор. Отныне я никогда не повторю их. И больше не буду звать своего коня Безотрадным, я назову его…
– Будешь и дальше звать его Безотрадным, чтобы, покуда он жив, это напоминало тебе о твоем тщеславии и глупости… А теперь подойди. Я расскажу тебе о втором истолковании нашего герба.
– Монсеньор, я недостоин!
– Это мне решать, достоин ты или нет. Молчи и слушай… Некоторые полагают, что Эд де Вивре был вовсе не мясником, а философом. Красное и черное действительно не имеют никакого отношения к львиным головам в пустыне. Они олицетворяют собой мужество тела, и мужество мысли, жизнь рыцаря и жизнь отшельника, действие и размышление, свет и тень. Поместив оба эти цвета на свой щит, Эд де Вивре тем самым повелел одному из своих потомков объединить в себе обе половины герба, примирить непримиримое.
Анн забыл о волнениях дня и был весь во власти откровения, которое обрушил на него прадед.
– Анн, цвета Вивре – не пасти и песок, но кровь и чернила! Цель каждого из Вивре состоит в том, чтобы стать рыцарем, ищущим знаний, или книгочеем-воителем. Сам я осознал это лишь на склоне лет, слишком поздно, чтобы осуществить на деле. Но ты-то узнал это в юном возрасте. У тебя вся жизнь впереди. Я не спрашиваю, понял ли ты, потому что уверен: для тебя все очевидно. А теперь ступай и заслужи доверие, которое я оказал тебе, открыв тайну…
***
Как и после поражения при Вернее, политическая ситуация во Франции еще раз непосредственно повлияла на жизнь обоих Вивре.
Новым коннетаблем, которого назначил дофин вместо убитого в сражении герцога д'Омаля, стал Артур де Ришмон, младший брат герцога Бретонского. Последствием такого назначения явилось то, что провинция, прежде нейтральная, оказалась втянутой в войну. Англичане вознамерились вторгнуться в Бретань.
Новость стала известна осенью 1425 года. Франсуа не хотел подвергать Анна риску. Он решил покинуть Вивре и перебраться в Куссон, свой второй замок. Там они будут в безопасности: если Вивре мощно укреплен, то Куссон попросту неприступен.
Он объявил это своему правнуку в один из октябрьских дней.
– Анн, наши враги приближаются. Мы отправляемся в Куссон.
Анн молча кивнул. После Троицына дня страх охватывал его всякий раз, как он представал перед прадедом. Но тот, казалось, уже позабыл обо всем и благосклонно продолжил:
– Тебе там понравится. В Куссоне библиотека гораздо богаче, чем в Вивре. Раз уж ты так любишь учиться, сможешь читать вволю. Анн…
– Да, монсеньор?
– Помнишь, на Богоявление я говорил тебе о противнике, который поклялся погубить меня и мой род? Поскольку наши враги уже близко, думаю, настала пора назвать тебе его имя. Если, конечно, ты достаточно окреп духом.
– Полагаю, окреп, монсеньор.
– Знай же, что этот враг – мой сын.
– Ваш сын!
– Он не законный мой сын, а бастард, которого я прижил довольно поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166