Люди обычно выдают себя, пробуждаясь: иногда они просыпаются с криком, как от дурного сна; иногда ворочаются с боку на бок, мотают головой и стараются зарыть её в подушку, словно боясь встретиться с явью. Хильфе проснулся сразу, глаза его на секунду зажмурились, как у ребёнка, когда нянька раздвигает шторы и комнату заливает свет, потом широко открылись, и он поглядел на них с полнейшим самообладанием. Светло-голубые глаза выражали трезвое понимание того, что произошло, — тут нечего было объяснять. Он улыбнулся, и Роу поймал себя на том, что ему хочется улыбнуться в ответ. Это был трюк, к которому прибегают мальчишки, — они вдруг признаются во всем, и проказа их кажется не страшной, не стоящей серьёзного нагоняя… Когда враг сдаётся на милость победителя, его легче простить, чем таить на него зло. Роу не очень твёрдо спросил:
— Где фотографии?
— А, фотографии… — протянул Хильфе, не скрывая улыбки. — У меня. — Он должен был понимать, что все кончено, включая жизнь, но продолжал шутить, по-прежнему пересыпая речь старомодными поговорками, превращая её в забавный танец цитат. — Идёт! Я водил вас за нос. А теперь мне крышка. — Он поглядел на подсвечник, который держала сестра, весело сказал: «Сдаюсь!» — и откинулся на подушки, словно они втроём играли в какую-то игру,
— Где они?
— Давайте заключим сделку. Давайте меняться, — предложил Хильфе, словно мальчишка, который меняет заграничные марки на леденцы.
— Зачем мне с вами меняться? — спросил Роу. — Вы проиграли.
— Сестра вас очень любит, да? — он не желал относиться к своему положению серьёзно. — Неужели вам хочется погубить своего шурина?
— Вы же хотели погубить вашу сестру, Хильфе равнодушно отмахнулся:
— Тут была трагическая необходимость. — И вдруг так заразительно улыбнулся, что вся история с чемоданом и бомбой стала казаться совершеннейшим пустяком. Он явно обвинял их в отсутствии чувства юмора — разве такую чепуху принимают близко к сердцу? — Давайте вести себя как разумные, интеллигентные люди. Поставь подсвечник, Анна, я не могу напасть на тебя, даже если бы захотел. — Он и не подумал встать, словно подчёркивал свою беззащитность.
— Нам не о чем договариваться, — сказал Роу. — Я хочу получить фотографии, а потом полиция вас арестует. Вы не предлагали никаких условий Стоуну или… Джонсу.
— Ну, об этом я ничего не знал, — сказал Хильфе. — Не могу же я отвечать за все, что делают наши. Это глупо. — Он вдруг спросил: — Вы любите стихи, Роу? Вот поэма, которая будто специально про меня написана. — Он сел, поднял книгу, но тут же её отбросил. В руке его был револьвер. Он сказал: — Стойте, не двигайтесь. Как видите, нам ещё есть о чем поговорить.
— А я как раз думал, где вы его прячете.
— Теперь мы можем поторговаться. Мы ведь оба рискуем остаться без головы.
— Я никак не пойму, что вы можете мне предложить. Уж не воображаете ли вы, что вам удастся застрелить нас двоих, а потом сбежать в Ирландию? Стены тут тонкие, как бумага. Все знают, что вы снимаете эту квартиру. Полиция схватит вас в порту.
— Но если мне все равно не жить, я могу хотя бы устроить маленькую Варфоломеевскую ночь, а?
— Ну это уже расточительство.
Хильфе отнёсся к его возражению серьёзно, но потом с улыбкой сказал:
— Верно, но зато как это будет здорово!
— Мне, в общем, все равно, лишь бы вас задержали. И если вы меня убьёте, это только ускорит дело,
Хильфе воскликнул:
— Неужели к вам вернулась память?
— Не понимаю, какая тут связь.
— Прямая. У вас ведь замечательная биография. Я её пристально изучал, так же как Анна. Она мне объяснила то, чего я вначале не понял, когда Пул рассказал,
что вы собой представляете. И о комнате, в которой вы жили, и что вы за человек. Вы ведь из той породы людей, с которыми мне нетрудно справиться. Но когда вы потеряли память, все пошло вкривь и вкось. Со всеми вашими бреднями насчёт геройства, самопожертвования, патриотизма… — Хильфе скорчил забавную гримаску. — Давайте договоримся. Моя безопасность — за ваше прошлое. Я расскажу, кем вы были. Безо всякого жульничества. Укажу вам источники, где вы можете навести справки. Но этого не потребуется. Рассудок подскажет вам, что я ничего не выдумываю.
— Он врёт, — сказала Анна. — Не слушайте его.
— Ага, она не хочет, чтобы я вам рассказывал. Неужели вам не любопытно? Видите, она предпочитает вас таким, какой вы есть, а не таким, каким вы были.
— Мне нужно только одно: отдайте фотографии.
— Вы можете почитать о себе в газетах. Вы ведь были довольно знаменитой персоной. Анна боится, что вы зазнаетесь и решите, что она вам не пара.
Роу сказал:
— Если вы отдадите мне фотографии…
— И открою вам ваше прошлое?..
Он, кажется, почувствовал, что Роу взволнован. Чуть-чуть передвинув локоть, Хильфе на мгновение отвёл взгляд. Анна взмахнула подсвечником и ударила его по руке; треснула кость — и револьвер упал на одеяло. Анна подобрав его, сказала:
— Теперь вам нечего вступать с ним в сделки.
Хильфе стонал и корчился от боли, лицо его побелело. У обоих не осталось в лице ни кровинки. На секунду Роу показалось, что она сейчас упадёт на колени, положит голову брата себе на плечо, отдаст, револьвер.
— Анна, — прошептал Хильфе. — Анна…
— Вилли, — сказала она, качнувшись.
— Дайте мне револьвер, — попросил Роу.
Она взглянула на него как на чужого, которому нечего делать в этой комнате; её слух был поглощён плачем, доносившимся с кровати. Роу протянул руку, и она попятилась к брату.
— Выйдите, — сказала она. — И подождите. Выйдите. — Боль сделала их похожими на близнецов. Она наставила на Роу револьвер: — Выйдите.
— Только не давайте себя уговорить. Он чуть не стал вашим убийцей, — сказал Роу, но, видя такое семейное сродство, почувствовал, что его слова звучат фальшиво.
— Молчите, пожалуйста, не то будет только хуже, — сказала она. На лицах у обоих выступил пот.
Роу чувствовал свою беспомощность.
— Обещайте, что не дадите ему уйти, — сказал он. Она передёрнула плечами:
— Обещаю.
Когда он вышел, она прикрыла дверь и заперла её на ключ.
Долгое время он ровно ничего не слышал, только раз хлопнула дверь шкафа и звякнула посуда. Он решил, что Анна перевязывает Хильфе руку; надо думать, что теперь он никуда не денется, бежать не сможет. Роу подумал, не позвонить ли мистеру Прентису и не попросить ли, чтобы полиция окружила дом, — его ведь больше не манила слава; страсть к приключениям прошла и оставила только сострадание к чужой боли. Но ему показалось, что он связан обещанием Анны; он должен ей доверять, если хочет жить дальше.
Четверть часа ползли медленно; в комнате стало темнеть. Из спальни доносились тихие голоса; его охватила тревога. Хильфе, наверно, её уговаривает. Роу вдруг почувствовал мучительную ревность;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Где фотографии?
— А, фотографии… — протянул Хильфе, не скрывая улыбки. — У меня. — Он должен был понимать, что все кончено, включая жизнь, но продолжал шутить, по-прежнему пересыпая речь старомодными поговорками, превращая её в забавный танец цитат. — Идёт! Я водил вас за нос. А теперь мне крышка. — Он поглядел на подсвечник, который держала сестра, весело сказал: «Сдаюсь!» — и откинулся на подушки, словно они втроём играли в какую-то игру,
— Где они?
— Давайте заключим сделку. Давайте меняться, — предложил Хильфе, словно мальчишка, который меняет заграничные марки на леденцы.
— Зачем мне с вами меняться? — спросил Роу. — Вы проиграли.
— Сестра вас очень любит, да? — он не желал относиться к своему положению серьёзно. — Неужели вам хочется погубить своего шурина?
— Вы же хотели погубить вашу сестру, Хильфе равнодушно отмахнулся:
— Тут была трагическая необходимость. — И вдруг так заразительно улыбнулся, что вся история с чемоданом и бомбой стала казаться совершеннейшим пустяком. Он явно обвинял их в отсутствии чувства юмора — разве такую чепуху принимают близко к сердцу? — Давайте вести себя как разумные, интеллигентные люди. Поставь подсвечник, Анна, я не могу напасть на тебя, даже если бы захотел. — Он и не подумал встать, словно подчёркивал свою беззащитность.
— Нам не о чем договариваться, — сказал Роу. — Я хочу получить фотографии, а потом полиция вас арестует. Вы не предлагали никаких условий Стоуну или… Джонсу.
— Ну, об этом я ничего не знал, — сказал Хильфе. — Не могу же я отвечать за все, что делают наши. Это глупо. — Он вдруг спросил: — Вы любите стихи, Роу? Вот поэма, которая будто специально про меня написана. — Он сел, поднял книгу, но тут же её отбросил. В руке его был револьвер. Он сказал: — Стойте, не двигайтесь. Как видите, нам ещё есть о чем поговорить.
— А я как раз думал, где вы его прячете.
— Теперь мы можем поторговаться. Мы ведь оба рискуем остаться без головы.
— Я никак не пойму, что вы можете мне предложить. Уж не воображаете ли вы, что вам удастся застрелить нас двоих, а потом сбежать в Ирландию? Стены тут тонкие, как бумага. Все знают, что вы снимаете эту квартиру. Полиция схватит вас в порту.
— Но если мне все равно не жить, я могу хотя бы устроить маленькую Варфоломеевскую ночь, а?
— Ну это уже расточительство.
Хильфе отнёсся к его возражению серьёзно, но потом с улыбкой сказал:
— Верно, но зато как это будет здорово!
— Мне, в общем, все равно, лишь бы вас задержали. И если вы меня убьёте, это только ускорит дело,
Хильфе воскликнул:
— Неужели к вам вернулась память?
— Не понимаю, какая тут связь.
— Прямая. У вас ведь замечательная биография. Я её пристально изучал, так же как Анна. Она мне объяснила то, чего я вначале не понял, когда Пул рассказал,
что вы собой представляете. И о комнате, в которой вы жили, и что вы за человек. Вы ведь из той породы людей, с которыми мне нетрудно справиться. Но когда вы потеряли память, все пошло вкривь и вкось. Со всеми вашими бреднями насчёт геройства, самопожертвования, патриотизма… — Хильфе скорчил забавную гримаску. — Давайте договоримся. Моя безопасность — за ваше прошлое. Я расскажу, кем вы были. Безо всякого жульничества. Укажу вам источники, где вы можете навести справки. Но этого не потребуется. Рассудок подскажет вам, что я ничего не выдумываю.
— Он врёт, — сказала Анна. — Не слушайте его.
— Ага, она не хочет, чтобы я вам рассказывал. Неужели вам не любопытно? Видите, она предпочитает вас таким, какой вы есть, а не таким, каким вы были.
— Мне нужно только одно: отдайте фотографии.
— Вы можете почитать о себе в газетах. Вы ведь были довольно знаменитой персоной. Анна боится, что вы зазнаетесь и решите, что она вам не пара.
Роу сказал:
— Если вы отдадите мне фотографии…
— И открою вам ваше прошлое?..
Он, кажется, почувствовал, что Роу взволнован. Чуть-чуть передвинув локоть, Хильфе на мгновение отвёл взгляд. Анна взмахнула подсвечником и ударила его по руке; треснула кость — и револьвер упал на одеяло. Анна подобрав его, сказала:
— Теперь вам нечего вступать с ним в сделки.
Хильфе стонал и корчился от боли, лицо его побелело. У обоих не осталось в лице ни кровинки. На секунду Роу показалось, что она сейчас упадёт на колени, положит голову брата себе на плечо, отдаст, револьвер.
— Анна, — прошептал Хильфе. — Анна…
— Вилли, — сказала она, качнувшись.
— Дайте мне револьвер, — попросил Роу.
Она взглянула на него как на чужого, которому нечего делать в этой комнате; её слух был поглощён плачем, доносившимся с кровати. Роу протянул руку, и она попятилась к брату.
— Выйдите, — сказала она. — И подождите. Выйдите. — Боль сделала их похожими на близнецов. Она наставила на Роу револьвер: — Выйдите.
— Только не давайте себя уговорить. Он чуть не стал вашим убийцей, — сказал Роу, но, видя такое семейное сродство, почувствовал, что его слова звучат фальшиво.
— Молчите, пожалуйста, не то будет только хуже, — сказала она. На лицах у обоих выступил пот.
Роу чувствовал свою беспомощность.
— Обещайте, что не дадите ему уйти, — сказал он. Она передёрнула плечами:
— Обещаю.
Когда он вышел, она прикрыла дверь и заперла её на ключ.
Долгое время он ровно ничего не слышал, только раз хлопнула дверь шкафа и звякнула посуда. Он решил, что Анна перевязывает Хильфе руку; надо думать, что теперь он никуда не денется, бежать не сможет. Роу подумал, не позвонить ли мистеру Прентису и не попросить ли, чтобы полиция окружила дом, — его ведь больше не манила слава; страсть к приключениям прошла и оставила только сострадание к чужой боли. Но ему показалось, что он связан обещанием Анны; он должен ей доверять, если хочет жить дальше.
Четверть часа ползли медленно; в комнате стало темнеть. Из спальни доносились тихие голоса; его охватила тревога. Хильфе, наверно, её уговаривает. Роу вдруг почувствовал мучительную ревность;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55