Этот мир находился в непрерывном
становлении, он сам творил историю, он был полон вечно новых
начинаний; этот мир, пусть хаотичный, был отчизной и
плодородной почвой, на которой произрастали все судьбы, все
взлеты, все искусства, все человеческое, он рождал языки,
народы, государства, культуры, он создал и нас, и нашу
Касталию, и он же будет свидетелем нашего умирания и останется
жить после нас. Мой наставник Иаков пробудил во мне любовь к
этому миру, и любовь эта непрерывно росла и требовала пищи, а в
Касталии не было ничего, что могло бы питать ее. Здесь мы жили
за пределами мира, мы сами стали маленьким, совершенным,
застывшим в своем развитии и переставшим расти мирком.
Он глубоко вздохнул и помолчал немного. Предстоятель тоже
ничего не говорил и только выжидательно смотрел на Кнехта,
поэтому тот задумчиво кивнул ему и заговорил:
- Оказалось, я должен нести двойное бремя, и это длилось
долгие годы. Мне надо было управлять большим ведомством и
отвечать за него, а с другой стороны, мне надо было справиться
со своей любовью к внешнему миру. Моя работа - и это было мне
ясно с самого начала - не должна была страдать от этой любви.
Напротив, как я полагал, она должна от нее выиграть. Если бы я
даже - надеюсь, что это было не так - несколько хуже, не
столь безупречно выполнял свою работу, чем следовало ожидать от
Магистра, я все равно сознавал бы, что я живей и бодрственней
сердцем, нежели иной самый безукоризненный из моих коллег, и у
меня было что дать моим ученикам и сотрудникам. Я видел свою
задачу в том, чтобы, не порывая с традициями, постепенно,
осторожно расширять и подогревать касталийскую жизнь и
мышление, чтобы влить в нее струю свежей крови от мира и от
истории, и по счастливому стечению обстоятельств в то самое
время в миру, за пределами Касталии, у одного мирянина
зародились подобные же мечты о сближении и взаимопроникновении
Касталии и мира: то был Плинио Дезиньори.
Магистр Александр, слегка поджав губы, проговорил:
- Да, от влияния на вас этого человека я никогда не
ожидал ничего доброго, равно как и от вашего незадачливого
протеже Тегуляриуса. Так это Дезиньори окончательно склонил вас
порвать с иерахией?
- Нет, domine, но он отчасти, сам того не сознавая, помог
мне. Он вдохнул немного свежего воздуха в мою застоявшуюся
жизнь, благодаря ему я вновь соприкоснулся с внешним миром и
лишь тогда смог убедиться и сознаться самому себе, что мой путь
здесь, у вас, подходит к концу, что я уже не способен
испытывать искреннюю радость от своей работы и пора положить
конец этой муке. Еще одна ступень пройдена, я миновал еще одно
пространство, и этим пространством на сей раз была Касталия.
- Как вы об этом говорите! - покачал головой Александр.
- Словно Касталия недостаточно обширна, чтобы на всю жизнь
дать достойное занятие многим и многим. И вы всерьез думаете,
что вы измерили и преодолели это пространство?
- О нет! - живо отозвался его собеседник. - Ничего
подобного я никогда не думал. Говоря, что я достиг границы
этого пространства, я лишь имел в виду: все, чего я как
личность мог добиться на моем посту, сделано. Вот уже некоторое
время я стою на той грани, где моя работа как Магистра Игры
превращается в бесконечное повторение уже сделанного, в пустые
формальные экзерсисы, и я выполняю ее без радости, без
воодушевления, порой даже почти без веры. Пришла пора
прекратить это.
Александр вздохнул.
- Таков ваш взгляд, но Орден и его правила
предусматривают иное. В том, что и у члена Ордена бывают свои
настроения, что он порой устает от своих обязанностей, нет
ничего нового и удивительного. Тут на помощь приходят правила,
они указывают путь, как восстановить гармонию и заново обрести
центрированность. Неужели вы забыли об этом?
- Отнюдь нет, Досточтимый! Вам легко обозреть мою работу,
ведь еще совсем недавно, по получении моего послания, вы
подвергли контролю дела в Селении Игры и меня самого. Вы могли
убедиться, что работа выполняется, канцелярия и архив в
порядке, Magister Ludi не обнаруживает ни признаков болезни, ни
каких-либо причуд. Именно тем правилам, которые вы мне некогда
столь искусно внушили, я обязан, что не сдался, не потерял ни
сил, ни выдержки. Но мне это стоило огромного труда. И теперь,
к сожалению, мне стоит не меньшего труда убедить вас в том, что
мною движут отнюдь не настроения, не причуды или прихоти. Но
удастся ли мне это или нет, на одном я буду настаивать: вы
должны признать, что моя личность и моя деятельность до того
моменты, когда вы их в последний раз проверили, были безупречны
и полезны. Неужели я требую от вас слишком многого?
В глазах Магистра Александра блеснула усмешка.
- Уважаемый коллега, - сказал он, - вы разговариваете
со мной так, будто мы оба частные лица, непринужденно
беседующие друг с другом. Но это относится лишь к вам одному,
поскольку вы теперь, в самом деле, - частное лицо. У меня же
все иначе: то, что я думаю и говорю, я говорю не от своего
имени, а как глава Ордена, и я должен отвечать за каждое слово
своего руководства. То, что вы здесь сегодня говорите, не будет
иметь никаких последствий; как ни важны для вас ваши речи, они
так и останутся речами частного лица, защищающего свои
собственные интересы. Но я по-прежнему занимаю свой пост и несу
за него ответственность, и то, что я сегодня скажу или сделаю,
может иметь свои последствия. Перед вами и в вашем деле я
представляю Коллегию. Далеко не безразлично, примет ли Коллегия
ваше объяснение событий и, может быть, даже признает вашу
правоту. Вы изображаете дело так, будто вы, хотя таили в голове
особенные мысли, до вчерашнего дня были безупречным, кристально
чистым касталийцем и Магистром; что, хотя на вас находили
минуты колебаний и усталости, вам тем не менее всегда удавалось
преодолеть и подавить их. Допустим, я поверю в это, но как
прикажете мне понять такой чудовищный факт, что безупречный,
непогрешимый Магистр, который вчера еще выполнял каждое
предписание Ордена, сегодня вдруг совершает дезертирство? Воля
ваша, мне все же легче вообразить себе Магистра, в чьей душе
уже довольно давно зреет червоточина, который, хотя и выдает
себя за вполне хорошего касталийца, в действительности уже
давно таковым не является. И еще я спрашиваю себя: почему вы,
собственно, так добиваетесь установления того факта, что вы до
самого последнего времени оставались верным своему долгу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
становлении, он сам творил историю, он был полон вечно новых
начинаний; этот мир, пусть хаотичный, был отчизной и
плодородной почвой, на которой произрастали все судьбы, все
взлеты, все искусства, все человеческое, он рождал языки,
народы, государства, культуры, он создал и нас, и нашу
Касталию, и он же будет свидетелем нашего умирания и останется
жить после нас. Мой наставник Иаков пробудил во мне любовь к
этому миру, и любовь эта непрерывно росла и требовала пищи, а в
Касталии не было ничего, что могло бы питать ее. Здесь мы жили
за пределами мира, мы сами стали маленьким, совершенным,
застывшим в своем развитии и переставшим расти мирком.
Он глубоко вздохнул и помолчал немного. Предстоятель тоже
ничего не говорил и только выжидательно смотрел на Кнехта,
поэтому тот задумчиво кивнул ему и заговорил:
- Оказалось, я должен нести двойное бремя, и это длилось
долгие годы. Мне надо было управлять большим ведомством и
отвечать за него, а с другой стороны, мне надо было справиться
со своей любовью к внешнему миру. Моя работа - и это было мне
ясно с самого начала - не должна была страдать от этой любви.
Напротив, как я полагал, она должна от нее выиграть. Если бы я
даже - надеюсь, что это было не так - несколько хуже, не
столь безупречно выполнял свою работу, чем следовало ожидать от
Магистра, я все равно сознавал бы, что я живей и бодрственней
сердцем, нежели иной самый безукоризненный из моих коллег, и у
меня было что дать моим ученикам и сотрудникам. Я видел свою
задачу в том, чтобы, не порывая с традициями, постепенно,
осторожно расширять и подогревать касталийскую жизнь и
мышление, чтобы влить в нее струю свежей крови от мира и от
истории, и по счастливому стечению обстоятельств в то самое
время в миру, за пределами Касталии, у одного мирянина
зародились подобные же мечты о сближении и взаимопроникновении
Касталии и мира: то был Плинио Дезиньори.
Магистр Александр, слегка поджав губы, проговорил:
- Да, от влияния на вас этого человека я никогда не
ожидал ничего доброго, равно как и от вашего незадачливого
протеже Тегуляриуса. Так это Дезиньори окончательно склонил вас
порвать с иерахией?
- Нет, domine, но он отчасти, сам того не сознавая, помог
мне. Он вдохнул немного свежего воздуха в мою застоявшуюся
жизнь, благодаря ему я вновь соприкоснулся с внешним миром и
лишь тогда смог убедиться и сознаться самому себе, что мой путь
здесь, у вас, подходит к концу, что я уже не способен
испытывать искреннюю радость от своей работы и пора положить
конец этой муке. Еще одна ступень пройдена, я миновал еще одно
пространство, и этим пространством на сей раз была Касталия.
- Как вы об этом говорите! - покачал головой Александр.
- Словно Касталия недостаточно обширна, чтобы на всю жизнь
дать достойное занятие многим и многим. И вы всерьез думаете,
что вы измерили и преодолели это пространство?
- О нет! - живо отозвался его собеседник. - Ничего
подобного я никогда не думал. Говоря, что я достиг границы
этого пространства, я лишь имел в виду: все, чего я как
личность мог добиться на моем посту, сделано. Вот уже некоторое
время я стою на той грани, где моя работа как Магистра Игры
превращается в бесконечное повторение уже сделанного, в пустые
формальные экзерсисы, и я выполняю ее без радости, без
воодушевления, порой даже почти без веры. Пришла пора
прекратить это.
Александр вздохнул.
- Таков ваш взгляд, но Орден и его правила
предусматривают иное. В том, что и у члена Ордена бывают свои
настроения, что он порой устает от своих обязанностей, нет
ничего нового и удивительного. Тут на помощь приходят правила,
они указывают путь, как восстановить гармонию и заново обрести
центрированность. Неужели вы забыли об этом?
- Отнюдь нет, Досточтимый! Вам легко обозреть мою работу,
ведь еще совсем недавно, по получении моего послания, вы
подвергли контролю дела в Селении Игры и меня самого. Вы могли
убедиться, что работа выполняется, канцелярия и архив в
порядке, Magister Ludi не обнаруживает ни признаков болезни, ни
каких-либо причуд. Именно тем правилам, которые вы мне некогда
столь искусно внушили, я обязан, что не сдался, не потерял ни
сил, ни выдержки. Но мне это стоило огромного труда. И теперь,
к сожалению, мне стоит не меньшего труда убедить вас в том, что
мною движут отнюдь не настроения, не причуды или прихоти. Но
удастся ли мне это или нет, на одном я буду настаивать: вы
должны признать, что моя личность и моя деятельность до того
моменты, когда вы их в последний раз проверили, были безупречны
и полезны. Неужели я требую от вас слишком многого?
В глазах Магистра Александра блеснула усмешка.
- Уважаемый коллега, - сказал он, - вы разговариваете
со мной так, будто мы оба частные лица, непринужденно
беседующие друг с другом. Но это относится лишь к вам одному,
поскольку вы теперь, в самом деле, - частное лицо. У меня же
все иначе: то, что я думаю и говорю, я говорю не от своего
имени, а как глава Ордена, и я должен отвечать за каждое слово
своего руководства. То, что вы здесь сегодня говорите, не будет
иметь никаких последствий; как ни важны для вас ваши речи, они
так и останутся речами частного лица, защищающего свои
собственные интересы. Но я по-прежнему занимаю свой пост и несу
за него ответственность, и то, что я сегодня скажу или сделаю,
может иметь свои последствия. Перед вами и в вашем деле я
представляю Коллегию. Далеко не безразлично, примет ли Коллегия
ваше объяснение событий и, может быть, даже признает вашу
правоту. Вы изображаете дело так, будто вы, хотя таили в голове
особенные мысли, до вчерашнего дня были безупречным, кристально
чистым касталийцем и Магистром; что, хотя на вас находили
минуты колебаний и усталости, вам тем не менее всегда удавалось
преодолеть и подавить их. Допустим, я поверю в это, но как
прикажете мне понять такой чудовищный факт, что безупречный,
непогрешимый Магистр, который вчера еще выполнял каждое
предписание Ордена, сегодня вдруг совершает дезертирство? Воля
ваша, мне все же легче вообразить себе Магистра, в чьей душе
уже довольно давно зреет червоточина, который, хотя и выдает
себя за вполне хорошего касталийца, в действительности уже
давно таковым не является. И еще я спрашиваю себя: почему вы,
собственно, так добиваетесь установления того факта, что вы до
самого последнего времени оставались верным своему долгу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181