Шутя, он
как-то сказал своему другу фрицу: "История знавала государей,
всю свою жизнь страдавших от неразделеиной любви к своим
подданным. Душа их рвалась к землепашцам, пастухам,
ремесленникам, учителям и ученикам, но как редко они видели их,
вечно вокруг вертелись министры, военные, словно стеной отделяя
их от народа. Так и Магистр: он рвется к людям, а видит только
коллег, ему хочется посидеть с учениками и детьми, а видит он
ученых и элиту".
Однако мы и впрямь чересчур забежали вперед, а лотому
вернемся к первому году магистерства Кнехта. После установления
желаемых отношений с элитой ему, как доброму и все же зоркому
хозяину, следовало заручиться поддержкой служителей Архива,
уделить внимание канцелярии, определить ее место в общей
структуре: к тому же непрерывно поступала обширнейшая
корреспонденция, а заседания и циркуляры Верховной Коллегии
постоянно призывали его к решению все новых задач и выполнению
все новых обязанностей, понимание и правильное определение
очередности которых требовало от новичка немалых усилий. Причем
нередко заниматься приходилось вопросами, в решении которых
были заинтересованы самые разные факультеты Педагогической
провинции, склонные и завидовать друг другу, например,
вопросами компетенции; и только постепенно, со все возраставшим
восхищением, он познавал таинственную и могучую силу Ордена -
этой живой души касталийского государства и бдительного стража
его конституции.
Так шли месяцы, полные трудов, и в мыслях Кнехта ни разу
не нашлось места для Тегуляриуса, разве что почти неосознанно
он поручал ему какую-нибудь работу, чтобы спасти от чрезмерного
досуга. Фриц утратил товарища, ибо тот поднялся на недосягаемую
высоту, стал начальником, к которому как к частному лицу он уже
не имел доступа, по отношению к которому надо было проявлять
послушание, надлежало обращаться на "вы" и "Досточтимый".
Однако все поручения Магистра он воспринимал как особую заботу
и знак личного внимания. Этот капризный одиночка, отчасти
благодаря возвышению друга и крайне приподнятому настроению
всей элиты, а отчасти из-за этих поручений заразился общим
возбуждением и почувствовал, в той мере, в какой это было в его
силах, необыкновенный прилив энергии; во всяком случае, он
переносил изменившееся положение лучше, чем сам ожидал в тот
миг, когда Кнехт в ответ на известие о его назначении отослал
его прочь. К тому же у Фрица достало ума и сочувствия, чтобы
понять или хотя бы догадаться, сколь невероятно было
напряжение, сколь велико испытание, выпавшее на долю друга. Он
видел, что тот словно объят пламенем, выгорает изнутри, и
ощущал это и переживал острей, чем сам испытуемый. Не жалея
сил, Тегуляриус выполнял все задания Магистра, и если он
когда-нибудь всерьез и сожалел о своей собственной немощи и
своей непригодности к ответственному служению, если ощущал это
как недостаток, то именно теперь, когда так жаждал послужить
обожаемому другу и быть ему полезным как помощник, как
должностное лицо, как "тень".
Буковые леса над Вальдцелем уже начали желтеть, когда
однажды, захватив с собой небольшую книжицу, Кнехт вышел в
магистерский сад рядом со своим жилищем, в тот хорошенький
садик, который покойный Магистр Томас так любил и, подобно
Горацию, собственноручно возделывал, тот садик, который
некогда, как священное место отдыха и самоуглубления Магистра,
представлялся Кнехту и прочим школярам и студентам неким
зачарованным островом муз, неким Тускулом{2_7_05}, и где он
теперь, с тех пор как сам стал Магистром и хозяином сада, так
редко бывал и едва ли хоть раз насладился им в час досуга. И
вот он вышел всего на четверть часа после трапезы, разрешив
себе беззаботно пройтись меж кустов и клумб, где его
предшественник посадил несколько вечнозеленых южных растений.
Затем он перенес плетеное кресло на солнышко - в тени
становилось прохладно, - опустился на него и раскрыл
захваченную с собой книжку. То был "Карманный календарь
Магистра Игры", составленный семь или восемь десятилетий тому
назад тогдашним Магистром, Людвигом Вассермалером, и с тех пор
вручаемый всем преемникам с соответствующими дополнениями,
исправлениями и сокращениями. Этот календарь был задуман как
vademecum{2_7_02} для Магистров, особенно для неопытных,
являясь в первые годы службы наставником от недели к неделе,
через весь заполненный трудами год, порой намеком, а порой и
более подробно советуя, что и как делать. Кнехт отыскал
страницу текущей недели и внимательно прочел ее. Не обнаружив
ничего неожиданного или особенно срочного, он в самом низу
натолкнулся на приписку: "Постепенно начинай сосредоточивать
свои мысли на ежегодной Игре. Тебе покажется, что еще рано,
чересчур рано, и все же я советую, если нет у тебя в голове
готового плана, пусть с этого дня не минует ни одной недели или
хотя бы месяца, чтобы ты не подумал о публичной Игре. Записывай
свои наметки, используй каждые свободные полчаса, чтобы
проглядеть схему какой-нибудь классической партии, не забудь
прихватить ее с собой и в служебные поездки. Готовься, но не
стремись насильственно выжать из себя удачную мысль. Почаще
размышляй об ожидающей тебя прекрасной и праздничной задаче,
ради которой ты должен собрать все свои силы и соответственно
себя надстроить".
Слова эти написал примерно три поколения тому назад старый
и мудрый человек, мастер своего дела, между прочим, в то время,
когда Игра формально достигла своей вершины и в каждой партии
можно было обнаружить множество украшений, а в исполнении -
богатство орнамента, подобно тому как мы это наблюдаем,
например, во времена поздней готики или рококо в архитектуре и
декоративном искусстве; и именно тогда, примерно в течение двух
десятилетий, в Игре появилось что-то бисерное, что-то от
ненастоящего блеска стеклянных бус, какая-то бедность смыслом и
пустозвонство, казалось, это всего лишь озорная, кокетливая
игра причудливыми завитушками, как бы пританцовывающее, чуть ли
не эквилибристическое парение самого разнообразного и
утонченного ритмического рисунка. Встречались адепты Игры,
рассуждавшие о стиле того времени как о давно утраченном
волшебном ключе, но встречались и иные, воспринимавшие его как
чисто внешний, перегруженный изысками, декадентский и
немужественный стиль. Один из создателей и мастеров тогдашнего
стиля и составил магистерский календарь-памятку, полный столь
доброжелательных и отлично продуманных советов и напоминаний;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
как-то сказал своему другу фрицу: "История знавала государей,
всю свою жизнь страдавших от неразделеиной любви к своим
подданным. Душа их рвалась к землепашцам, пастухам,
ремесленникам, учителям и ученикам, но как редко они видели их,
вечно вокруг вертелись министры, военные, словно стеной отделяя
их от народа. Так и Магистр: он рвется к людям, а видит только
коллег, ему хочется посидеть с учениками и детьми, а видит он
ученых и элиту".
Однако мы и впрямь чересчур забежали вперед, а лотому
вернемся к первому году магистерства Кнехта. После установления
желаемых отношений с элитой ему, как доброму и все же зоркому
хозяину, следовало заручиться поддержкой служителей Архива,
уделить внимание канцелярии, определить ее место в общей
структуре: к тому же непрерывно поступала обширнейшая
корреспонденция, а заседания и циркуляры Верховной Коллегии
постоянно призывали его к решению все новых задач и выполнению
все новых обязанностей, понимание и правильное определение
очередности которых требовало от новичка немалых усилий. Причем
нередко заниматься приходилось вопросами, в решении которых
были заинтересованы самые разные факультеты Педагогической
провинции, склонные и завидовать друг другу, например,
вопросами компетенции; и только постепенно, со все возраставшим
восхищением, он познавал таинственную и могучую силу Ордена -
этой живой души касталийского государства и бдительного стража
его конституции.
Так шли месяцы, полные трудов, и в мыслях Кнехта ни разу
не нашлось места для Тегуляриуса, разве что почти неосознанно
он поручал ему какую-нибудь работу, чтобы спасти от чрезмерного
досуга. Фриц утратил товарища, ибо тот поднялся на недосягаемую
высоту, стал начальником, к которому как к частному лицу он уже
не имел доступа, по отношению к которому надо было проявлять
послушание, надлежало обращаться на "вы" и "Досточтимый".
Однако все поручения Магистра он воспринимал как особую заботу
и знак личного внимания. Этот капризный одиночка, отчасти
благодаря возвышению друга и крайне приподнятому настроению
всей элиты, а отчасти из-за этих поручений заразился общим
возбуждением и почувствовал, в той мере, в какой это было в его
силах, необыкновенный прилив энергии; во всяком случае, он
переносил изменившееся положение лучше, чем сам ожидал в тот
миг, когда Кнехт в ответ на известие о его назначении отослал
его прочь. К тому же у Фрица достало ума и сочувствия, чтобы
понять или хотя бы догадаться, сколь невероятно было
напряжение, сколь велико испытание, выпавшее на долю друга. Он
видел, что тот словно объят пламенем, выгорает изнутри, и
ощущал это и переживал острей, чем сам испытуемый. Не жалея
сил, Тегуляриус выполнял все задания Магистра, и если он
когда-нибудь всерьез и сожалел о своей собственной немощи и
своей непригодности к ответственному служению, если ощущал это
как недостаток, то именно теперь, когда так жаждал послужить
обожаемому другу и быть ему полезным как помощник, как
должностное лицо, как "тень".
Буковые леса над Вальдцелем уже начали желтеть, когда
однажды, захватив с собой небольшую книжицу, Кнехт вышел в
магистерский сад рядом со своим жилищем, в тот хорошенький
садик, который покойный Магистр Томас так любил и, подобно
Горацию, собственноручно возделывал, тот садик, который
некогда, как священное место отдыха и самоуглубления Магистра,
представлялся Кнехту и прочим школярам и студентам неким
зачарованным островом муз, неким Тускулом{2_7_05}, и где он
теперь, с тех пор как сам стал Магистром и хозяином сада, так
редко бывал и едва ли хоть раз насладился им в час досуга. И
вот он вышел всего на четверть часа после трапезы, разрешив
себе беззаботно пройтись меж кустов и клумб, где его
предшественник посадил несколько вечнозеленых южных растений.
Затем он перенес плетеное кресло на солнышко - в тени
становилось прохладно, - опустился на него и раскрыл
захваченную с собой книжку. То был "Карманный календарь
Магистра Игры", составленный семь или восемь десятилетий тому
назад тогдашним Магистром, Людвигом Вассермалером, и с тех пор
вручаемый всем преемникам с соответствующими дополнениями,
исправлениями и сокращениями. Этот календарь был задуман как
vademecum{2_7_02} для Магистров, особенно для неопытных,
являясь в первые годы службы наставником от недели к неделе,
через весь заполненный трудами год, порой намеком, а порой и
более подробно советуя, что и как делать. Кнехт отыскал
страницу текущей недели и внимательно прочел ее. Не обнаружив
ничего неожиданного или особенно срочного, он в самом низу
натолкнулся на приписку: "Постепенно начинай сосредоточивать
свои мысли на ежегодной Игре. Тебе покажется, что еще рано,
чересчур рано, и все же я советую, если нет у тебя в голове
готового плана, пусть с этого дня не минует ни одной недели или
хотя бы месяца, чтобы ты не подумал о публичной Игре. Записывай
свои наметки, используй каждые свободные полчаса, чтобы
проглядеть схему какой-нибудь классической партии, не забудь
прихватить ее с собой и в служебные поездки. Готовься, но не
стремись насильственно выжать из себя удачную мысль. Почаще
размышляй об ожидающей тебя прекрасной и праздничной задаче,
ради которой ты должен собрать все свои силы и соответственно
себя надстроить".
Слова эти написал примерно три поколения тому назад старый
и мудрый человек, мастер своего дела, между прочим, в то время,
когда Игра формально достигла своей вершины и в каждой партии
можно было обнаружить множество украшений, а в исполнении -
богатство орнамента, подобно тому как мы это наблюдаем,
например, во времена поздней готики или рококо в архитектуре и
декоративном искусстве; и именно тогда, примерно в течение двух
десятилетий, в Игре появилось что-то бисерное, что-то от
ненастоящего блеска стеклянных бус, какая-то бедность смыслом и
пустозвонство, казалось, это всего лишь озорная, кокетливая
игра причудливыми завитушками, как бы пританцовывающее, чуть ли
не эквилибристическое парение самого разнообразного и
утонченного ритмического рисунка. Встречались адепты Игры,
рассуждавшие о стиле того времени как о давно утраченном
волшебном ключе, но встречались и иные, воспринимавшие его как
чисто внешний, перегруженный изысками, декадентский и
немужественный стиль. Один из создателей и мастеров тогдашнего
стиля и составил магистерский календарь-памятку, полный столь
доброжелательных и отлично продуманных советов и напоминаний;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181