и
покамест Иозеф Кнехт пытливо читал и перечитывал календарь, в
груди его родилось что-то светлое и радостное, возникло
настроение, посетившее его прежде, как он думал, всего однажды,
и он вспомнил, что это было во время той медитации перед самой
инвеститурой, когда он представил себе чудесный хоровод
Магистра музыки и Иозефа, мастера и ученика, старости и юности.
Должно быть, пожилой, даже очень старый человек когда-то
придумал и записал эти слова: "Пусть не минует ни одной
недели..." и "не стремись насильственно выжать из себя удачную
мысль". Вероятно, этот человек лет двадцать, а то и более,
занимал высокий пост Магистра, несомненно, в ту охочую до Игры
эпоху рококо он сражался с весьма избалованной и самоуверенной
элитой и сам создал более двадцати блестящих ежегодных Игр,
длившихся тогда по четыре недели, и сам руководил ими; человек
очень старый, для которого ежегодная обязанность создавать
большую торжественную Игру давно уже не означала высокой чести
и радости, а скорее бремя, великий труд, задачу, для выполнения
которой надо было настроить себя, убедить, как-то
стимулировать. По отношению к этому мудрому старцу и опытному
советчику Кнехт испытывал не только признательность и уважение
- ведь календарь не раз служил ему хорошую службу, - но и
нечто похожее на радостное, веселое, даже немного озорное
чувство превосходства, превосходства молодости. Ибо среди
многочисленных забот Магистра Игры, с которыми он так недавно
познакомился, этой одной он не знал: как бы не забыть, как бы
вовремя вспомнить о ежегодной Игре, и он не ведал также, что за
эту задачу можно приняться без должной собранности и радости,
что у тебя может не хватить предприимчивости или, того хуже,
выдумки. Кнехт, который казался себе в последние месяцы
довольно старым, в эту минуту ощутил себя сильным и молодым. У
него не было возможности долго отдаваться этому прекрасному
чувству, он не мог насладиться им до конца - четверть часа,
отведенные для отдыха, почти истекли. Но светлое, радостное
чувство это нe покинуло его срязу: краткий отдых в магистерском
саду, перелистывание календаря-памятки все же чем-то обогатили
его. Он почувствовал не только разрядку и минутное, радостное
ощущение полноты жизни, его осенили две мысли, которые тут же
приняли форму решений. Первое; когда он состарится и устанет,
он сложит с себя высокие обязанности в тот самый час, как
только в композиции ежегодной Игры увидит докучливую
обязанность и не будет знать, что для нее придумать. Второе: он
решил, не откладывая, начать подготовку к своей первой
ежегодной Игре, взяв себе в товарищи и помощники Тегуляриуса,
- это будет приятно и радостно другу, да и для него самого
послужит своеобразным трамплином, который даст ему возможность
вдохнуть новую жизнь в Парализованную дружбу. Ждать какого-то
толчка идя довода от другого - нельзя, инициатива должна
исходить от него, Магистра.
А для друга тут найдется немало работы! Еще со времен
Мариафельса Кнехт носился с мыслью об одной Игре, которую он и
решил теперь использовать для своего первого ежегодного
торжества. В основу структуры и измерений этой Игры - и в этом
заключалась его счастливая находка - он хотел положить
старинную конфуцианскую ритуальную схему китайского дворика,
ориентированного по странам света, с его воротами, стеной
духов, соотношением и назначение хозяйственных и жилых
построек, подчиненностью их созвездиям, календарю, семейной
жизни, с его символикой и правилами закладки сада.
Когда-то давно, во время изучения комментариев к "И-Цзин",
мифический порядок и значение этих правил представлялись ему
как особенно привлекательное и милое его сердцу подобие космоса
и места, занимаемого человеком в мироздании; он нашел также,
что древнейший народный дух в этом традиционном расположении
удивительно гармонично сочетается с духом спекулятивно-ученым,
духом мандаринов и магистров. Он уже давно и с любовью, правда,
не делая никаких записей, лелеял этот план, и в голове у него
он сложился окончательно; лишь вступление на высокий пост
помешало Кнехту продолжить его разработку. Сейчас, в эту
минуту, он принял решение построить свою ежегодную Игру по этой
идее китайцев, а Фрицу, если он окажется в состоянии
проникнуться духом его замысла, он сейчас же поручит подготовку
общей композиции и перевода ее на язык Игры. Но тут сразу же
возникло препятствие: Тегуляриус не знал китайского языка.
Выучить его в такой короткий срок было невозможно. Впрочем,
если Тегуляриус будет строго придерживаться указаний Магистра и
Восточно-азиатского института, то, привлекши еще и литературу,
он сможет проникнуть в магическую символику китайского двора -
дело ведь не в филологии.
Фрицу понадобится для этого немало времени, особенно
потому, что он - человек избалованный, не способен трудиться
каждый день. Необходимо немедленно дать всему ход. Приятно
пораженный, Кнехт улыбнулся: а ведь и впрямь этот столь
осторожный старый человек, сочинивший календарь-памятку,
оказался прав со своим напоминанием.
Уже на следующий день - приемный час закончился ранее
обычного - Кнехт вызвал Тегуляриуса. Тот явился, отвесил
поклон с несколько подчеркнутым смирением, принятым им теперь в
обращении с Кнехтом, и был немало удивлен, когда обычно столь
скупой на слова Кнехт, лукаво кивнув ему, спросил:
- Ты помнишь, как мы с тобой еще в студенческие годы
словно бы поспорили и мне так и не удалось склонить тебя на
свою сторону? Спор шел о ценности и значении Восточноазиатского
института, особенно об изучении китайского, и я все старался
убедить тебя тоже заниматься в этом институте и изучить
китайский язык. Ну вот, вспомнил! А теперь меня берет досада,
что я не смог убедить тебя тогда. Как было бы хорошо, если бы
ты знал китайский! Мы бы с тобой славно поработали.
Он еще некоторое время поддразнивал друга, доведя его
любопытство до предела, и лишь после этого высказал свое
предложение: он-де намерен в самом ближайшем будущем начать
разработку плана ежегодной Игры, и если Фрицу это доставит
удовольствие, он просит его взять на себя основной труд, как
когда-то он перед состязанием выполнил основную работу для
другой Игры, - Кнехт в ту пору гостил у бенедиктинцев. Фриц
взглянул на него с недоверием, пораженный до глубины души; он
был взволнован уже одним ласковым дружеским тоном и улыбающимся
лицом Иозефа, который в последние месяцы являлся ему только
повелителем и Магистром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
покамест Иозеф Кнехт пытливо читал и перечитывал календарь, в
груди его родилось что-то светлое и радостное, возникло
настроение, посетившее его прежде, как он думал, всего однажды,
и он вспомнил, что это было во время той медитации перед самой
инвеститурой, когда он представил себе чудесный хоровод
Магистра музыки и Иозефа, мастера и ученика, старости и юности.
Должно быть, пожилой, даже очень старый человек когда-то
придумал и записал эти слова: "Пусть не минует ни одной
недели..." и "не стремись насильственно выжать из себя удачную
мысль". Вероятно, этот человек лет двадцать, а то и более,
занимал высокий пост Магистра, несомненно, в ту охочую до Игры
эпоху рококо он сражался с весьма избалованной и самоуверенной
элитой и сам создал более двадцати блестящих ежегодных Игр,
длившихся тогда по четыре недели, и сам руководил ими; человек
очень старый, для которого ежегодная обязанность создавать
большую торжественную Игру давно уже не означала высокой чести
и радости, а скорее бремя, великий труд, задачу, для выполнения
которой надо было настроить себя, убедить, как-то
стимулировать. По отношению к этому мудрому старцу и опытному
советчику Кнехт испытывал не только признательность и уважение
- ведь календарь не раз служил ему хорошую службу, - но и
нечто похожее на радостное, веселое, даже немного озорное
чувство превосходства, превосходства молодости. Ибо среди
многочисленных забот Магистра Игры, с которыми он так недавно
познакомился, этой одной он не знал: как бы не забыть, как бы
вовремя вспомнить о ежегодной Игре, и он не ведал также, что за
эту задачу можно приняться без должной собранности и радости,
что у тебя может не хватить предприимчивости или, того хуже,
выдумки. Кнехт, который казался себе в последние месяцы
довольно старым, в эту минуту ощутил себя сильным и молодым. У
него не было возможности долго отдаваться этому прекрасному
чувству, он не мог насладиться им до конца - четверть часа,
отведенные для отдыха, почти истекли. Но светлое, радостное
чувство это нe покинуло его срязу: краткий отдых в магистерском
саду, перелистывание календаря-памятки все же чем-то обогатили
его. Он почувствовал не только разрядку и минутное, радостное
ощущение полноты жизни, его осенили две мысли, которые тут же
приняли форму решений. Первое; когда он состарится и устанет,
он сложит с себя высокие обязанности в тот самый час, как
только в композиции ежегодной Игры увидит докучливую
обязанность и не будет знать, что для нее придумать. Второе: он
решил, не откладывая, начать подготовку к своей первой
ежегодной Игре, взяв себе в товарищи и помощники Тегуляриуса,
- это будет приятно и радостно другу, да и для него самого
послужит своеобразным трамплином, который даст ему возможность
вдохнуть новую жизнь в Парализованную дружбу. Ждать какого-то
толчка идя довода от другого - нельзя, инициатива должна
исходить от него, Магистра.
А для друга тут найдется немало работы! Еще со времен
Мариафельса Кнехт носился с мыслью об одной Игре, которую он и
решил теперь использовать для своего первого ежегодного
торжества. В основу структуры и измерений этой Игры - и в этом
заключалась его счастливая находка - он хотел положить
старинную конфуцианскую ритуальную схему китайского дворика,
ориентированного по странам света, с его воротами, стеной
духов, соотношением и назначение хозяйственных и жилых
построек, подчиненностью их созвездиям, календарю, семейной
жизни, с его символикой и правилами закладки сада.
Когда-то давно, во время изучения комментариев к "И-Цзин",
мифический порядок и значение этих правил представлялись ему
как особенно привлекательное и милое его сердцу подобие космоса
и места, занимаемого человеком в мироздании; он нашел также,
что древнейший народный дух в этом традиционном расположении
удивительно гармонично сочетается с духом спекулятивно-ученым,
духом мандаринов и магистров. Он уже давно и с любовью, правда,
не делая никаких записей, лелеял этот план, и в голове у него
он сложился окончательно; лишь вступление на высокий пост
помешало Кнехту продолжить его разработку. Сейчас, в эту
минуту, он принял решение построить свою ежегодную Игру по этой
идее китайцев, а Фрицу, если он окажется в состоянии
проникнуться духом его замысла, он сейчас же поручит подготовку
общей композиции и перевода ее на язык Игры. Но тут сразу же
возникло препятствие: Тегуляриус не знал китайского языка.
Выучить его в такой короткий срок было невозможно. Впрочем,
если Тегуляриус будет строго придерживаться указаний Магистра и
Восточно-азиатского института, то, привлекши еще и литературу,
он сможет проникнуть в магическую символику китайского двора -
дело ведь не в филологии.
Фрицу понадобится для этого немало времени, особенно
потому, что он - человек избалованный, не способен трудиться
каждый день. Необходимо немедленно дать всему ход. Приятно
пораженный, Кнехт улыбнулся: а ведь и впрямь этот столь
осторожный старый человек, сочинивший календарь-памятку,
оказался прав со своим напоминанием.
Уже на следующий день - приемный час закончился ранее
обычного - Кнехт вызвал Тегуляриуса. Тот явился, отвесил
поклон с несколько подчеркнутым смирением, принятым им теперь в
обращении с Кнехтом, и был немало удивлен, когда обычно столь
скупой на слова Кнехт, лукаво кивнув ему, спросил:
- Ты помнишь, как мы с тобой еще в студенческие годы
словно бы поспорили и мне так и не удалось склонить тебя на
свою сторону? Спор шел о ценности и значении Восточноазиатского
института, особенно об изучении китайского, и я все старался
убедить тебя тоже заниматься в этом институте и изучить
китайский язык. Ну вот, вспомнил! А теперь меня берет досада,
что я не смог убедить тебя тогда. Как было бы хорошо, если бы
ты знал китайский! Мы бы с тобой славно поработали.
Он еще некоторое время поддразнивал друга, доведя его
любопытство до предела, и лишь после этого высказал свое
предложение: он-де намерен в самом ближайшем будущем начать
разработку плана ежегодной Игры, и если Фрицу это доставит
удовольствие, он просит его взять на себя основной труд, как
когда-то он перед состязанием выполнил основную работу для
другой Игры, - Кнехт в ту пору гостил у бенедиктинцев. Фриц
взглянул на него с недоверием, пораженный до глубины души; он
был взволнован уже одним ласковым дружеским тоном и улыбающимся
лицом Иозефа, который в последние месяцы являлся ему только
повелителем и Магистром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181