Вот что я уяснил себе,
покуда вы излагали мне свои впечатления. Кнехт рассмеялся:
- Немалый кружной путь, чтобы уяснить себе свое
отвращение к бедняге Петру! Как же, однако? По-твоему, я тоже
сентиментальный мистик и предаюсь запретному культу святых и
великих людей? Или ты признаешь за мной то, в чем ты
отказываешь студенту, и поверил, что мы нечто узрели и
пережили, и притом не сны и не фантазии, но нечто реальное и
предметно существующее?
- Разумеется, я признаю это за вами, - ответил
Карло{2_2_03} нерешительно и как бы еще раздумывая, - никому
не придет в голову сомневаться в вашем переживании и в красоте
или просветленности старого Магистра музыки, способного тебе
улыбнуться такой невероятной улыбкой. Весь вопрос в том, куда
мы денем этот феномен, как его назвать и как объяснить? Это
звучит несколько наставнически, но мы, касталийцы, и есть как
раз школьные учителя и наставники, и если я стремлюсь найти
место и имя для вашего и нашего переживания, я поступаю так не
для того, чтобы посредством абстрагирования и генерализации
лишить его жизненности и красоты, но чтобы как можно точнее и
яснее закрепить его и фиксировать. Случись мне где-нибудь в
пути услышать, как крестьянин или ребенок напевает мелодию,
которую я не знаю, то для меня это равным образом есть
переживание, и если я затем пытаюсь как можно скорее и точнее
записать эту мелодию в виде нот, то это отнюдь не профанация
моего переживания, а скорее попытка его возвеличить и
увековечить. Кнехт дружески кивнул ему.
- Карло, - сказал он, - жаль, что мы теперь так редко
видимся. Не все друзья юности выдерживают проверку временем. Я
пришел к тебе со своим рассказом о старом Магистре потому, что
ты здесь единственный человек, мнением и участием которого я
дорожу. Ты уж теперь сам решай, как тебе отнестись к моему
рассказу и как ты определишь отрешенное состояние нашего
Магистра. Я был бы рад, если бы ты однажды навестил его и побыл
бы в свете его ауры. Пусть это состояние благодати,
просветления, умудренности, блаженства, или как нам еще
заблагорассудится его назвать, относится к религиозной жизни:
если мы, касталинцы, не имеем ни церкви, ни символа веры, то
все же благочестие никоим образом нам не чуждо, как раз старый
Magister musicae был человеком до мозга костей благочестивым. И
коль скоро во многих религиях мы встречаем веста о
просветленных, преображенных, воссиявших, о тех, на кого
снизошла благодать, то почему бы и нашему касталийскому
благочестию не задвести однажды такими же цветами? Поздно, мне
пора уже спать, завтра я рано уезжаю. Надеюсь вскоре снова
приехать к вам. Впрочем, позволь я доскажу тебе эту мою
историю? Итак, после того как он сказал: "Ты утомляешь себя,
Иозеф!" - мне наконец удалось преодолеть свое желание завязать
беседу, и я не только умолк, но и отвратил волю мою от ложной
цели - заставить заговорить этого молчальника, да еще извлечь
для себя нечто из этой беседы. И с той самой минуты, как я
отрекся от этого своего желания и предоставил все старцу,
остальное устроилось как бы само собой. Потом ты можешь мои
выражения заменить любыми другими, но сейчас выслушай меня,
даже если тебе и кажется, что я не точен в выборе слов или
путаю категории. Я просидел у старика час или полтора и не могу
тебе сообщить, что именно совершалось в это время между нами,
но ни единого слава сказано не было: Я только ощутил, что,
когда мое сопротивяеяие оказалось сломленным, он принял меня в
свой покой и свой свет, его и меня окружила ясность и
удивительная тишина. Сознательно я не прибегал в эти минуты к
медитации, но походило это именно на особенно удавшуюся н
осчастливливающую медитацию, темой которой была жизнь старого
Магистра. Я созерцал или переживал его образ и весь его путь,
начиная с тех времен, с того часа, когда он впервые повстречал
меня, еще мальчика, и до нынешнего дня. То была жизнь,
отмеченная трудом и самоотдачей, но свободная от принуждения,
свободная от честолюбия и полная музыки. И развивалась она так,
будто, став музыкантом и Магистром музыки, он избрал музыку как
один из путей к высшей цели человека, к внутренней свободе, к
чистоте, к совершенству, и с тех пор он ничего другого н "е
делал, а только предоставлял музыке все больше и больше
пронизывать, очищать, пресуществлять себя - от искусных умных
пальцев чембалиста и от его неимовермй музыкальной памяти
вплоть до всех частей и органов тела и души, вплоть до пульса и
дыхания, вплоть до сна и сновидений, и ныне он только символ
или скорее некое проявление, некая персонификация музыки. Во
всяком случае, я воспринимал то излучение, которое от него
исходило, или те телвы, которые, наподобие череды вдохов и
выдохов, шли от иего ко мне и от меня к нему, как музыку, как
полностью лишившуюся материальности эзотерическую музыку,
принимавшую каждого, кто вступал в магический круг как
многоголосная песня принимает вновь вступающий голос. Верно,
немузыканту эта благодать раскрылась бы в других подобиях,
пожалуй, астроном увидел бы себя в образе луны, совершающей
свой бег вокруг планеты, или филолог услыхал бы, как его
окликают на всезначащем, магическом праязыке. Но хватит слов, я
прощаюсь. Мне было хорошо, Карло".
Мы с особой обстоятельностью остановились на этой эпизоде,
ибо Магистр музыки завимал в жизни и сердце Киехта очень важное
место; доволиительным поводом иди соблазном явилось для нас то
обстоятельство, что разговор Киехта с Ферромонте содраиился в
подлинной зависи последнего, в одном из его писем. Изо всех
свидетельств о "преображении" старого Магистр" музыки это -
самое раннее достоверное, прадиее уже тема эта породила более
чем достаточно всевозможных легенд и толков.
ДВА ПОЛЮСА
Годовая игра, до сих пор известная в нередко упоминаемая
под названием "Китайский домик", вознаградила Кнехта и его
друга за все их усилия и подтвердила, что Касталия и ее
Коллегии сделали правильный выбор, призвав Кнехта на столь
высокий вост. Вальдцелю, Селению Игры и элите вновь было
испытать радость блистательного и вдохновенного празднества,
более того, ежегодная Игра уже давно не была таким крупным
событием, как в этот раз, когда столь молодой и вызывавший
столь живые толки Магистр должен был впервые появиться перед
многолюднейшим собранием и оправдать изложенные на него надежды
и когда, сверх того, Вальдцелю необходимо было взять реванш за
понесенные в прошлом году урон и поражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
покуда вы излагали мне свои впечатления. Кнехт рассмеялся:
- Немалый кружной путь, чтобы уяснить себе свое
отвращение к бедняге Петру! Как же, однако? По-твоему, я тоже
сентиментальный мистик и предаюсь запретному культу святых и
великих людей? Или ты признаешь за мной то, в чем ты
отказываешь студенту, и поверил, что мы нечто узрели и
пережили, и притом не сны и не фантазии, но нечто реальное и
предметно существующее?
- Разумеется, я признаю это за вами, - ответил
Карло{2_2_03} нерешительно и как бы еще раздумывая, - никому
не придет в голову сомневаться в вашем переживании и в красоте
или просветленности старого Магистра музыки, способного тебе
улыбнуться такой невероятной улыбкой. Весь вопрос в том, куда
мы денем этот феномен, как его назвать и как объяснить? Это
звучит несколько наставнически, но мы, касталийцы, и есть как
раз школьные учителя и наставники, и если я стремлюсь найти
место и имя для вашего и нашего переживания, я поступаю так не
для того, чтобы посредством абстрагирования и генерализации
лишить его жизненности и красоты, но чтобы как можно точнее и
яснее закрепить его и фиксировать. Случись мне где-нибудь в
пути услышать, как крестьянин или ребенок напевает мелодию,
которую я не знаю, то для меня это равным образом есть
переживание, и если я затем пытаюсь как можно скорее и точнее
записать эту мелодию в виде нот, то это отнюдь не профанация
моего переживания, а скорее попытка его возвеличить и
увековечить. Кнехт дружески кивнул ему.
- Карло, - сказал он, - жаль, что мы теперь так редко
видимся. Не все друзья юности выдерживают проверку временем. Я
пришел к тебе со своим рассказом о старом Магистре потому, что
ты здесь единственный человек, мнением и участием которого я
дорожу. Ты уж теперь сам решай, как тебе отнестись к моему
рассказу и как ты определишь отрешенное состояние нашего
Магистра. Я был бы рад, если бы ты однажды навестил его и побыл
бы в свете его ауры. Пусть это состояние благодати,
просветления, умудренности, блаженства, или как нам еще
заблагорассудится его назвать, относится к религиозной жизни:
если мы, касталинцы, не имеем ни церкви, ни символа веры, то
все же благочестие никоим образом нам не чуждо, как раз старый
Magister musicae был человеком до мозга костей благочестивым. И
коль скоро во многих религиях мы встречаем веста о
просветленных, преображенных, воссиявших, о тех, на кого
снизошла благодать, то почему бы и нашему касталийскому
благочестию не задвести однажды такими же цветами? Поздно, мне
пора уже спать, завтра я рано уезжаю. Надеюсь вскоре снова
приехать к вам. Впрочем, позволь я доскажу тебе эту мою
историю? Итак, после того как он сказал: "Ты утомляешь себя,
Иозеф!" - мне наконец удалось преодолеть свое желание завязать
беседу, и я не только умолк, но и отвратил волю мою от ложной
цели - заставить заговорить этого молчальника, да еще извлечь
для себя нечто из этой беседы. И с той самой минуты, как я
отрекся от этого своего желания и предоставил все старцу,
остальное устроилось как бы само собой. Потом ты можешь мои
выражения заменить любыми другими, но сейчас выслушай меня,
даже если тебе и кажется, что я не точен в выборе слов или
путаю категории. Я просидел у старика час или полтора и не могу
тебе сообщить, что именно совершалось в это время между нами,
но ни единого слава сказано не было: Я только ощутил, что,
когда мое сопротивяеяие оказалось сломленным, он принял меня в
свой покой и свой свет, его и меня окружила ясность и
удивительная тишина. Сознательно я не прибегал в эти минуты к
медитации, но походило это именно на особенно удавшуюся н
осчастливливающую медитацию, темой которой была жизнь старого
Магистра. Я созерцал или переживал его образ и весь его путь,
начиная с тех времен, с того часа, когда он впервые повстречал
меня, еще мальчика, и до нынешнего дня. То была жизнь,
отмеченная трудом и самоотдачей, но свободная от принуждения,
свободная от честолюбия и полная музыки. И развивалась она так,
будто, став музыкантом и Магистром музыки, он избрал музыку как
один из путей к высшей цели человека, к внутренней свободе, к
чистоте, к совершенству, и с тех пор он ничего другого н "е
делал, а только предоставлял музыке все больше и больше
пронизывать, очищать, пресуществлять себя - от искусных умных
пальцев чембалиста и от его неимовермй музыкальной памяти
вплоть до всех частей и органов тела и души, вплоть до пульса и
дыхания, вплоть до сна и сновидений, и ныне он только символ
или скорее некое проявление, некая персонификация музыки. Во
всяком случае, я воспринимал то излучение, которое от него
исходило, или те телвы, которые, наподобие череды вдохов и
выдохов, шли от иего ко мне и от меня к нему, как музыку, как
полностью лишившуюся материальности эзотерическую музыку,
принимавшую каждого, кто вступал в магический круг как
многоголосная песня принимает вновь вступающий голос. Верно,
немузыканту эта благодать раскрылась бы в других подобиях,
пожалуй, астроном увидел бы себя в образе луны, совершающей
свой бег вокруг планеты, или филолог услыхал бы, как его
окликают на всезначащем, магическом праязыке. Но хватит слов, я
прощаюсь. Мне было хорошо, Карло".
Мы с особой обстоятельностью остановились на этой эпизоде,
ибо Магистр музыки завимал в жизни и сердце Киехта очень важное
место; доволиительным поводом иди соблазном явилось для нас то
обстоятельство, что разговор Киехта с Ферромонте содраиился в
подлинной зависи последнего, в одном из его писем. Изо всех
свидетельств о "преображении" старого Магистр" музыки это -
самое раннее достоверное, прадиее уже тема эта породила более
чем достаточно всевозможных легенд и толков.
ДВА ПОЛЮСА
Годовая игра, до сих пор известная в нередко упоминаемая
под названием "Китайский домик", вознаградила Кнехта и его
друга за все их усилия и подтвердила, что Касталия и ее
Коллегии сделали правильный выбор, призвав Кнехта на столь
высокий вост. Вальдцелю, Селению Игры и элите вновь было
испытать радость блистательного и вдохновенного празднества,
более того, ежегодная Игра уже давно не была таким крупным
событием, как в этот раз, когда столь молодой и вызывавший
столь живые толки Магистр должен был впервые появиться перед
многолюднейшим собранием и оправдать изложенные на него надежды
и когда, сверх того, Вальдцелю необходимо было взять реванш за
понесенные в прошлом году урон и поражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181