В голове гудело, и девушка подумала, что у нее жар, что все тело горит, голова болит, а мать, склонившись над ней, обтирает ее влажной холодной салфеткой.
Потом она с ужасом вспомнила все и широко раскрыла глаза. Влажная салфетка оказалась липкими руками Эймоса Стрича, а из его слюнявого рта вылетали какие-то неразборчивые звуки.
Его руки лихорадочно блуждали по ее телу, по всему телу, а она была совершенно нагой!
Ханна попыталась рвануться с постели, но оказалось, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Подняв голову, она со страхом увидела, что привязана кожаными ремнями к столбикам кровати. Распластана, распростерта, вроде как на картинках, где изображены люди, которых пытают на дыбе.
– Ха, девочка! Очнулась наконец. Я этого ждал…
Стрич стал на колени и поднял рубашку, обнажив свой огромный живот.
Увидев нечто красное и омерзительное под этим брюхом, Ханна отвернулась. А Стрич всей тяжестью навалился на нее. Как ни омерзительно было то, что он хотел с ней сделать, она ничего не могла изменить, ведь у нее не было возможности даже пошевелиться!
– А вот теперь, красотка, я тебя поимею, – вскричал Сайлас.
Короткая резкая боль пронзила Ханну, и, что еще хуже, Ханна почувствовала, что плоть Стрича проникла в нее. Она корчилась, пытаясь поглубже вжаться в пуховую перину.
Боль не стихала, только стала тупой… К счастью, все это продолжалось недолго. Стрич вскрикнул резко, со свистом, – казалось, что визжит поросенок, – и обмяк.
Ханна лежала не двигаясь под зловонной кучей мяса, именуемой Эймосом Стричем. Он, очевидно, мылся не слишком часто. Мокрая от его пота, Ханна задыхалась под тяжестью дряблой туши. В душе у нее зародилась страшная ненависть к этому человеку и ко всем мужчинам, подобным ему, – ненависть, которая, как чувствовала Ханна, не утихнет до тех пор, пока она не отомстит Эймосу Стричу.
Спустя несколько минут тот слегка вздохнул и встал на колени; рубашка опустилась, скрыв его отвратительное жирное, волосатое тело.
Он нагнулся, рассматривая простыню. Потом удовлетворенно, с торжеством фыркнул:
– На этот раз Квинт меня не обманул. Вот оно, доказательство. Ты и впрямь была девственницей, девочка. Я заключил выгодную сделку!
Глава 4
Бесс могла и не видеть запятнанную кровью простыню Стрича, чтобы понять, что Ханна была девственницей. Когда служанка, в чьи обязанности входило прибираться наверху, хихикая, подошла к стряпухе с простыней в руках, Бесс цыкнула на нее:
– Не твое это дело, девушка! И не лезть куда не надо, не болтать об этом никому!
Бесс знала, что предупреждение ни к чему не приведет. Пустоголовая девица мигом пойдет нашептывать о случившемся всем и каждому.
По правде говоря, Бесс никогда не понимала, почему белые с таким трепетом относятся к девственницам. Свою невинность она утратила в двенадцать лет почти при таких же обстоятельствах – попав в руки жестокого белого человека.
Но Бесс понимала, что у белых людей невинность высоко ценится и молодой девушкой, и мужчиной, который первым овладевает ею.
На следующий день Бесс всячески избегала Стрича, боясь, что наговорит ему лишнего, но она хорошо себе представляла, как он ходит с самодовольным видом, гордый, точно петух в курятнике.
А Ханна… Бедная девочка не проронила ни слова о том, что произошло. На щеке у нее синел кровоподтек размером с куриное яйцо; ходила она, опустив глаза, унылая, как в воду опущенная.
Бесс страшно хотелось сказать что-нибудь утешительное этому несчастному ребенку, но она чувствовала, что делать этого не следует. Она лишь намеком дала понять девушке, что ей известно о происшедшем.
Когда Ханна появилась внизу, Бесс выставила всех, кроме Дикки, из кухни, и те расположились во дворе, но не возражали, поскольку там было прохладнее.
В тот вечер, когда Ханна и Дикки сидели за столом, причем девушка просто рассеянно ковырялась в тарелке, Бесс принялась рассказывать какую-то бессвязную, не относящуюся к делу историю.
– А знаешь, старый черт Стрич – злой человек, по правде злой. На всякое черное дело способен. Когда он купить меня, примерно десять лет назад, меня сперва поставить в судомойки. В то время у него не было устройства вращать вертел. Он использовать для этого такс-вертельщиц. Ты знать, что такое такса-вертельщица, золотко?
Ханна ответила чуть слышным безжизненным голосом:
– Нет, Бесс.
И равнодушно подумала – к чему это стряпуха клонит? Ханне не хотелось ни говорить, ни слушать, ею овладела апатия, странное бесчувствие, она словно опустилась на самое дно унижения и несчастья.
– Ну так вот, если бы ты увидеть такую собаку, которая долго вертеть вертел, ты бы все понимать. Они длинные, лапы у них кривые, как у кроликов. И таксу-вертельщицу ставить в колесо, колесо прикреплять к вертелу, и пока эта собачонка бегать на месте, вертел поворачиваться. А чтобы собака перебирать лапами, под колесо класть горячий уголь. Если такса-вертельщица останавливаться, она обжигать себе лапы…
У Ханны хватило сил ужаснуться:
– Какой кошмар!
На губах Бесс промелькнула улыбка.
– Старый Стрич способен на любое зло. Во всяком случае, эта собачонка скоро выучить свой урок. Работа тяжелая, ведь мясо на вертеле иногда весить в два раза больше, чем собака, а жарится оно, бывать, целых три часа. Конечно, нет-нет, а вдруг такая собачонка взять да спрятаться где-то, когда нужно жарить мясо, ее и не найти. Тогда я должна вертеть этот чертов вертел по три часа. Наконец я уговорить старого Стрича поставить машину. Вы знаете, ребятки, как я это сделать?
На вопрос отозвался Дикки.
– Как, Бесс?
– Через его кошелек. Только так можно пронять старого Стрича. Я говорить ему: кормить этих собак дороже, чем купить механический вертел. – Она раскатисто захохотала. – Ясное дело, я малость приврать. Собачки эти обычно получать объедки, но старый Стрич иногда такой глупый, почти такой же глупый, как злой.
И вдруг Ханна расплакалась. Захлебываясь от рыданий, она вскочила и выбежала из кухни.
Бесс горестно посмотрела ей вслед. Дикки удивленно разинул рот.
– Что случилось с мисс Ханной?
– Тебя не касаться, мальчуган. Ты не понимать, ты ведь мужчина. То есть почти мужчина.
Ханна пробежала через пустой зал трактира и поднялась наверх, в свою каморку на чердаке. Она ни за что не хотела, чтобы кто-то видел, как она плачет. В чердачной каморке было душно и почти так же грязни, как в тот день, когда девушка впервые вошла сюда. Она и не старалась навести здесь чистоту. Зачем, если сама она живет в грязи? Нет ничего грязнее того, что случилось с ней прошлой ночью. И следующей ночью повторится, а потом еще и еще раз…
Ей представлялось, что существуют два выхода из этого положения. Можно убежать – но ведь ее, конечно же, поймают и вернут обратно, и в результате ей станет еще хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Потом она с ужасом вспомнила все и широко раскрыла глаза. Влажная салфетка оказалась липкими руками Эймоса Стрича, а из его слюнявого рта вылетали какие-то неразборчивые звуки.
Его руки лихорадочно блуждали по ее телу, по всему телу, а она была совершенно нагой!
Ханна попыталась рвануться с постели, но оказалось, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Подняв голову, она со страхом увидела, что привязана кожаными ремнями к столбикам кровати. Распластана, распростерта, вроде как на картинках, где изображены люди, которых пытают на дыбе.
– Ха, девочка! Очнулась наконец. Я этого ждал…
Стрич стал на колени и поднял рубашку, обнажив свой огромный живот.
Увидев нечто красное и омерзительное под этим брюхом, Ханна отвернулась. А Стрич всей тяжестью навалился на нее. Как ни омерзительно было то, что он хотел с ней сделать, она ничего не могла изменить, ведь у нее не было возможности даже пошевелиться!
– А вот теперь, красотка, я тебя поимею, – вскричал Сайлас.
Короткая резкая боль пронзила Ханну, и, что еще хуже, Ханна почувствовала, что плоть Стрича проникла в нее. Она корчилась, пытаясь поглубже вжаться в пуховую перину.
Боль не стихала, только стала тупой… К счастью, все это продолжалось недолго. Стрич вскрикнул резко, со свистом, – казалось, что визжит поросенок, – и обмяк.
Ханна лежала не двигаясь под зловонной кучей мяса, именуемой Эймосом Стричем. Он, очевидно, мылся не слишком часто. Мокрая от его пота, Ханна задыхалась под тяжестью дряблой туши. В душе у нее зародилась страшная ненависть к этому человеку и ко всем мужчинам, подобным ему, – ненависть, которая, как чувствовала Ханна, не утихнет до тех пор, пока она не отомстит Эймосу Стричу.
Спустя несколько минут тот слегка вздохнул и встал на колени; рубашка опустилась, скрыв его отвратительное жирное, волосатое тело.
Он нагнулся, рассматривая простыню. Потом удовлетворенно, с торжеством фыркнул:
– На этот раз Квинт меня не обманул. Вот оно, доказательство. Ты и впрямь была девственницей, девочка. Я заключил выгодную сделку!
Глава 4
Бесс могла и не видеть запятнанную кровью простыню Стрича, чтобы понять, что Ханна была девственницей. Когда служанка, в чьи обязанности входило прибираться наверху, хихикая, подошла к стряпухе с простыней в руках, Бесс цыкнула на нее:
– Не твое это дело, девушка! И не лезть куда не надо, не болтать об этом никому!
Бесс знала, что предупреждение ни к чему не приведет. Пустоголовая девица мигом пойдет нашептывать о случившемся всем и каждому.
По правде говоря, Бесс никогда не понимала, почему белые с таким трепетом относятся к девственницам. Свою невинность она утратила в двенадцать лет почти при таких же обстоятельствах – попав в руки жестокого белого человека.
Но Бесс понимала, что у белых людей невинность высоко ценится и молодой девушкой, и мужчиной, который первым овладевает ею.
На следующий день Бесс всячески избегала Стрича, боясь, что наговорит ему лишнего, но она хорошо себе представляла, как он ходит с самодовольным видом, гордый, точно петух в курятнике.
А Ханна… Бедная девочка не проронила ни слова о том, что произошло. На щеке у нее синел кровоподтек размером с куриное яйцо; ходила она, опустив глаза, унылая, как в воду опущенная.
Бесс страшно хотелось сказать что-нибудь утешительное этому несчастному ребенку, но она чувствовала, что делать этого не следует. Она лишь намеком дала понять девушке, что ей известно о происшедшем.
Когда Ханна появилась внизу, Бесс выставила всех, кроме Дикки, из кухни, и те расположились во дворе, но не возражали, поскольку там было прохладнее.
В тот вечер, когда Ханна и Дикки сидели за столом, причем девушка просто рассеянно ковырялась в тарелке, Бесс принялась рассказывать какую-то бессвязную, не относящуюся к делу историю.
– А знаешь, старый черт Стрич – злой человек, по правде злой. На всякое черное дело способен. Когда он купить меня, примерно десять лет назад, меня сперва поставить в судомойки. В то время у него не было устройства вращать вертел. Он использовать для этого такс-вертельщиц. Ты знать, что такое такса-вертельщица, золотко?
Ханна ответила чуть слышным безжизненным голосом:
– Нет, Бесс.
И равнодушно подумала – к чему это стряпуха клонит? Ханне не хотелось ни говорить, ни слушать, ею овладела апатия, странное бесчувствие, она словно опустилась на самое дно унижения и несчастья.
– Ну так вот, если бы ты увидеть такую собаку, которая долго вертеть вертел, ты бы все понимать. Они длинные, лапы у них кривые, как у кроликов. И таксу-вертельщицу ставить в колесо, колесо прикреплять к вертелу, и пока эта собачонка бегать на месте, вертел поворачиваться. А чтобы собака перебирать лапами, под колесо класть горячий уголь. Если такса-вертельщица останавливаться, она обжигать себе лапы…
У Ханны хватило сил ужаснуться:
– Какой кошмар!
На губах Бесс промелькнула улыбка.
– Старый Стрич способен на любое зло. Во всяком случае, эта собачонка скоро выучить свой урок. Работа тяжелая, ведь мясо на вертеле иногда весить в два раза больше, чем собака, а жарится оно, бывать, целых три часа. Конечно, нет-нет, а вдруг такая собачонка взять да спрятаться где-то, когда нужно жарить мясо, ее и не найти. Тогда я должна вертеть этот чертов вертел по три часа. Наконец я уговорить старого Стрича поставить машину. Вы знаете, ребятки, как я это сделать?
На вопрос отозвался Дикки.
– Как, Бесс?
– Через его кошелек. Только так можно пронять старого Стрича. Я говорить ему: кормить этих собак дороже, чем купить механический вертел. – Она раскатисто захохотала. – Ясное дело, я малость приврать. Собачки эти обычно получать объедки, но старый Стрич иногда такой глупый, почти такой же глупый, как злой.
И вдруг Ханна расплакалась. Захлебываясь от рыданий, она вскочила и выбежала из кухни.
Бесс горестно посмотрела ей вслед. Дикки удивленно разинул рот.
– Что случилось с мисс Ханной?
– Тебя не касаться, мальчуган. Ты не понимать, ты ведь мужчина. То есть почти мужчина.
Ханна пробежала через пустой зал трактира и поднялась наверх, в свою каморку на чердаке. Она ни за что не хотела, чтобы кто-то видел, как она плачет. В чердачной каморке было душно и почти так же грязни, как в тот день, когда девушка впервые вошла сюда. Она и не старалась навести здесь чистоту. Зачем, если сама она живет в грязи? Нет ничего грязнее того, что случилось с ней прошлой ночью. И следующей ночью повторится, а потом еще и еще раз…
Ей представлялось, что существуют два выхода из этого положения. Можно убежать – но ведь ее, конечно же, поймают и вернут обратно, и в результате ей станет еще хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107