жена занимает в жизни мужа второе место по важности после его карьеры. Сильвана не могла смириться с тем, что ее романтические мечты несбыточны. Мало-помалу, незаметно для себя, она стала все глубже и глубже погружаться в депрессию — странное состояние духа, которое само по себе спровоцировало вскоре смертельную скуку и усталость от жизни.
Нормальная беременность у Сильваны наступила лишь после четырех лет замужества, причем она практически все это время была в положении, переживала выкидыши и тяжело оправлялась от них. Артур давно уже не восторгался ее розовым и влажным лоном, и его интерес к ней как к женщине рассосался очень быстро. Совсем как тот утренний туман, который каждое утро поднимался над рекой, протекавшей под окнами их спальни. Первые двенадцать ночей после рождения их дочери Сильвана вынуждена была проводить в одиночестве. («Тебе надо отдохнуть после всего», — говаривал Артур.) На тринадцатую ночь Сильване пришло в голову, что Артур, возможно, дарит предназначенные ей восхитительные ласки другой женщине. Она попыталась было заговорить с ним на эту тему, но вместо этого ее ждало открытие: когда Артур не имел желания разговаривать о чем-либо, разговора не получалось. Его работа в «Нэксус Майнинг Интернешнл» (компания была основана его прадедом) была оправданием для всех отлучек из дома. Если Сильвана решалась позвонить в его офис в «Нэксус Тауэр», ей всегда отвечали, что ее муж находится либо в пути с завода, либо в пути на завод. Если Артур отправлялся в командировки в представительства «Нэксуса» в Нью-Йорке или в Торонто, его невозможно было поймать целыми днями, а по возвращении вечером с работы в отель он отдавал распоряжение, чтобы его не беспокоили звонками.
И хотя Артур не утруждался уже скрывать потерю своего интереса к жене перед ней самой, он тщательно скрывал это перед Питтсбургом. Никто и никогда не видел его с другой женщиной, он часто появлялся с Сильваной в обществе (настаивая при этом на том, чтобы жена соответствующе наряжалась). Однако от любопытных глаз не могло скрыться то обстоятельство, что супруги Грэхемы что-то уж очень редко переговаривались между собой, сидя в своей малинового цвета ложе в Хейнц-Холле в ожидании Питтсбургского симфонического оркестра или Питтсбургской Балетной труппы.
К тому времени Сильвана уже окончательно поняла, что не сможет говорить с мужем о себе и об их взаимоотношениях, слова не придут к ней. Поначалу она боялась спрашивать Артура о горькой правде, а теперь она боялась услышать ее от него. Ее страшила мысль о том, что однажды Артур разведется с ней. Она боялась проснуться в одно прекрасное утро и услышать, как внутренний голос вкрадчиво нашептывает: «И что теперь?» В ее душе поднималась настоящая паника при одной только мысли о том, что она может остаться без мужа, что ее могут отослать домой, в Рим, как какой-нибудь экспортный бракованный товар. Она боялась услышать усмешку отца и его страшные слова:
«А я что говорил?» Поэтому, после того как несколько ее робких попыток завести дискуссию на эту неприятную тему было умело отведены Артуром, Сильвана смирилась и закрыла глаза на отсутствие в своем сердце семейного счастья. В конце концов, спустя два года после женитьбы страсть всегда трансформируется в спокойную привязанность, разве не так?
Правда, в случае с Артуром и речи не могло быть о привязанности. Он был попросту равнодушен к жене. Постепенно он стал считать свою Сильвану незначительной и безнадежной личностью. Ему казалось, впрочем, это было недалеко от истины, у нее дрожит голос, когда она говорит, и что сам процесс беседы является действием, для которого ей приходится прикладывать огромные усилия. Для остальных людей Сильвана была рассеянной, всегда погруженной в свои думы и сторонящейся общества женщиной. Она сама чувствовала, что между ней и жизнью как будто воздвигнута прочная стеклянная стена. Но она не — могла понять: в аквариум ли она смотрит или из аквариума? Она никому не поверяла свои переживания и свое унижение, так как предчувствовала, что жалость постороннего человека сделает ее муку еще невыносимее.
Она очень привязалась к своей малышке, круглолицей Лоренце, которая постоянно пускала пузыри и мочила свои очаровательные ползунки, которые шили для нее итальянские монахини. Всякий в «Нэксусе» отлично знал, что Артур вновь вернул себе все свои холостяцкие привычки и в последнее время стал все чаще пользоваться своей старой квартирой в отеле, которая всегда была готова для приема высокопоставленных лиц из «Нэксуса».
Удивительно, но он был преисполнен огромной гордости за себя, когда увидел перед собой крохотное красное и все какое-то сморщенное личико малютки Лоренцы и услышал ее крик.
— Она пошла в тебя, сказала Сильвана, и Артур при этих словах весь так и засветился от радости.
В течение трех месяцев после рождения Лоренцы старая детская Артура, которая состояла из четырех комнат, была отремонтирована и декорирована в бледно-розовый цвет. С того момента Сильвана поняла, что может получить все, что ни попросит… при условии, что это «все» требуется Лоренце. Все, кроме денег.
Артур никогда не допускал, чтобы у Сильваны была хоть какая-нибудь наличность. Все финансы в доме находились под строжайшим контролем. Туристские счета (Сильвана часто ездила в Рим к родителям), счета от «Валентино» и «Элизабет Арден» с Пятой-авеню, где Сильвана покупала все свое «кристиандиоровское» белье, оплачивались неизменно секретарем Артура. И дело вовсе не в том, что муж был скуп. Как раз наоборот. Если, скажем, Сильване хотелось иметь новую машину, ей нужно было всего лишь напомнить об этом Артуру в сентябре, когда он заказывал новые модели на следующий год. Будучи воспитанным матерью, Артур имел хороший вкус на драгоценности и любил приобретать их. Поэтому у Сильваны были в шкатулке настоящие россыпи изумрудов, жемчуга, сапфиров и бриллиантов (рубины Артур никогда не покупал, так как считал этот камень вульгарным). И все же, что касается наличных денег, у Сильваны их не было.
Артур прекрасно знал, что наличные деньги — это свобода. Достаточно было подкопить совсем немного, и можно было смело уезжать в любом направлении. Артур не очень-то был заинтересован в том, чтобы Сильвана оставалась с ним, но он не хотел также, чтобы она оставила его. Сам факт присутствия в его доме жены давал ему козыри перед любовницами, которые могли стать слишком требовательными. К тому же он был католиком и поэтому для него не существовало понятия «развод». Следовательно, он не давал Сильване ни одного шанса, чтобы она смогла избавиться от своей скуки и своего унижения. Она была полностью зависима от мужниных прихотей и мужниных денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
Нормальная беременность у Сильваны наступила лишь после четырех лет замужества, причем она практически все это время была в положении, переживала выкидыши и тяжело оправлялась от них. Артур давно уже не восторгался ее розовым и влажным лоном, и его интерес к ней как к женщине рассосался очень быстро. Совсем как тот утренний туман, который каждое утро поднимался над рекой, протекавшей под окнами их спальни. Первые двенадцать ночей после рождения их дочери Сильвана вынуждена была проводить в одиночестве. («Тебе надо отдохнуть после всего», — говаривал Артур.) На тринадцатую ночь Сильване пришло в голову, что Артур, возможно, дарит предназначенные ей восхитительные ласки другой женщине. Она попыталась было заговорить с ним на эту тему, но вместо этого ее ждало открытие: когда Артур не имел желания разговаривать о чем-либо, разговора не получалось. Его работа в «Нэксус Майнинг Интернешнл» (компания была основана его прадедом) была оправданием для всех отлучек из дома. Если Сильвана решалась позвонить в его офис в «Нэксус Тауэр», ей всегда отвечали, что ее муж находится либо в пути с завода, либо в пути на завод. Если Артур отправлялся в командировки в представительства «Нэксуса» в Нью-Йорке или в Торонто, его невозможно было поймать целыми днями, а по возвращении вечером с работы в отель он отдавал распоряжение, чтобы его не беспокоили звонками.
И хотя Артур не утруждался уже скрывать потерю своего интереса к жене перед ней самой, он тщательно скрывал это перед Питтсбургом. Никто и никогда не видел его с другой женщиной, он часто появлялся с Сильваной в обществе (настаивая при этом на том, чтобы жена соответствующе наряжалась). Однако от любопытных глаз не могло скрыться то обстоятельство, что супруги Грэхемы что-то уж очень редко переговаривались между собой, сидя в своей малинового цвета ложе в Хейнц-Холле в ожидании Питтсбургского симфонического оркестра или Питтсбургской Балетной труппы.
К тому времени Сильвана уже окончательно поняла, что не сможет говорить с мужем о себе и об их взаимоотношениях, слова не придут к ней. Поначалу она боялась спрашивать Артура о горькой правде, а теперь она боялась услышать ее от него. Ее страшила мысль о том, что однажды Артур разведется с ней. Она боялась проснуться в одно прекрасное утро и услышать, как внутренний голос вкрадчиво нашептывает: «И что теперь?» В ее душе поднималась настоящая паника при одной только мысли о том, что она может остаться без мужа, что ее могут отослать домой, в Рим, как какой-нибудь экспортный бракованный товар. Она боялась услышать усмешку отца и его страшные слова:
«А я что говорил?» Поэтому, после того как несколько ее робких попыток завести дискуссию на эту неприятную тему было умело отведены Артуром, Сильвана смирилась и закрыла глаза на отсутствие в своем сердце семейного счастья. В конце концов, спустя два года после женитьбы страсть всегда трансформируется в спокойную привязанность, разве не так?
Правда, в случае с Артуром и речи не могло быть о привязанности. Он был попросту равнодушен к жене. Постепенно он стал считать свою Сильвану незначительной и безнадежной личностью. Ему казалось, впрочем, это было недалеко от истины, у нее дрожит голос, когда она говорит, и что сам процесс беседы является действием, для которого ей приходится прикладывать огромные усилия. Для остальных людей Сильвана была рассеянной, всегда погруженной в свои думы и сторонящейся общества женщиной. Она сама чувствовала, что между ней и жизнью как будто воздвигнута прочная стеклянная стена. Но она не — могла понять: в аквариум ли она смотрит или из аквариума? Она никому не поверяла свои переживания и свое унижение, так как предчувствовала, что жалость постороннего человека сделает ее муку еще невыносимее.
Она очень привязалась к своей малышке, круглолицей Лоренце, которая постоянно пускала пузыри и мочила свои очаровательные ползунки, которые шили для нее итальянские монахини. Всякий в «Нэксусе» отлично знал, что Артур вновь вернул себе все свои холостяцкие привычки и в последнее время стал все чаще пользоваться своей старой квартирой в отеле, которая всегда была готова для приема высокопоставленных лиц из «Нэксуса».
Удивительно, но он был преисполнен огромной гордости за себя, когда увидел перед собой крохотное красное и все какое-то сморщенное личико малютки Лоренцы и услышал ее крик.
— Она пошла в тебя, сказала Сильвана, и Артур при этих словах весь так и засветился от радости.
В течение трех месяцев после рождения Лоренцы старая детская Артура, которая состояла из четырех комнат, была отремонтирована и декорирована в бледно-розовый цвет. С того момента Сильвана поняла, что может получить все, что ни попросит… при условии, что это «все» требуется Лоренце. Все, кроме денег.
Артур никогда не допускал, чтобы у Сильваны была хоть какая-нибудь наличность. Все финансы в доме находились под строжайшим контролем. Туристские счета (Сильвана часто ездила в Рим к родителям), счета от «Валентино» и «Элизабет Арден» с Пятой-авеню, где Сильвана покупала все свое «кристиандиоровское» белье, оплачивались неизменно секретарем Артура. И дело вовсе не в том, что муж был скуп. Как раз наоборот. Если, скажем, Сильване хотелось иметь новую машину, ей нужно было всего лишь напомнить об этом Артуру в сентябре, когда он заказывал новые модели на следующий год. Будучи воспитанным матерью, Артур имел хороший вкус на драгоценности и любил приобретать их. Поэтому у Сильваны были в шкатулке настоящие россыпи изумрудов, жемчуга, сапфиров и бриллиантов (рубины Артур никогда не покупал, так как считал этот камень вульгарным). И все же, что касается наличных денег, у Сильваны их не было.
Артур прекрасно знал, что наличные деньги — это свобода. Достаточно было подкопить совсем немного, и можно было смело уезжать в любом направлении. Артур не очень-то был заинтересован в том, чтобы Сильвана оставалась с ним, но он не хотел также, чтобы она оставила его. Сам факт присутствия в его доме жены давал ему козыри перед любовницами, которые могли стать слишком требовательными. К тому же он был католиком и поэтому для него не существовало понятия «развод». Следовательно, он не давал Сильване ни одного шанса, чтобы она смогла избавиться от своей скуки и своего унижения. Она была полностью зависима от мужниных прихотей и мужниных денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191