Нельзя сказать, чтобы мистер Босуелл не постарался. Богослужение он вел и на гэльском, и на английском, и на шотландском языках. Оба Босуелла пели, а сам достопочтенный даже сплясал танец горцев, который, насколько помнил Гиллон, обычно пляшут перед тем, как быка заводят к коровам для спаривания, а потом были прочитаны стихи – в большинстве своем написанные самим Босуеллом и частично Бернсом. Перед обрядом устроили перерыв, и миссис Босуелл отправилась в погреб за освежающими напитками, которые появились в виде кружек с элем и стаканов с виски. Это была очень реформированная церковь. Когда достопочтенный пастырь взбодрился, служба была продолжена.
– А теперь, прежде чем объявить вас мужем и женой, я должен сказать несколько слов, – заявил Босуелл. – Гиллон Камерон, я хочу, чтобы отныне ты был господином в этом союзе, которым я тебя соединю. Подобно тому, как дети несчастны, если нет у них наставляющей руки отца, так несчастна жена, если в доме нет господина. Печален тот дом, где петух кудахчет, а курица кукарекает… Так устроена жизнь, таков закон природы, таково повеление божье… Обещаешь ли ты мне, Гиллон Камерон, что будешь таким?
– Обещаю.
– А теперь ты, Маргарет Драм. Если твой господин сделает такое, что тебе не по душе, постараешься ли ты понять его, а не топать на него ногами и не ходить с надутой физиономией, и будешь ли ты знать свое место в доме? Потому что это хороший человек. Он, конечно, может иной раз и ошибиться – никто из нас не без греха, – но чаще он будет прав, чем неправ… Вот я и говорю тебе: чтобы свить себе счастливое гнездо, учись держать рот на замке, а сердце нараспашку. Запомни, Маргарет Драм: в молчаливой покорности – красота женщины.
– Аминь, – изрекла миссис Босуелл.
Гиллон с удивлением увидел, что она плачет – в ее поблекших голубых глазах стояли слезы умиления. А у Маргарет глаза были сухие, как коричневые камешки на песке.
– В покорности – сила твоя; в покорности – твой ключ к свободе и славе, славе в глазах бога, а не людей; в покорности – твой долг, смысл всей твоей жизни… Обещаешь ли ты мне, Маргарет Драм, что будешь такой?
Она стояла, уставясь в пол, – мистер Босуелл считал, что она опустила глаза из смирения. Пол этот был до такой степени пропитан рыбьим жиром, что доски даже пузырились.
– Обещает, обещает! – выкрикнула миссис Босуелл и кинулась целовать Мэгги, посадив при этом пятно на бутылочно-зеленое вельветовое платье невесты, которое Мэгги приобрела у перекупщика на Ловатт-стрит.
– В таком случае, пользуясь моим правом посланца господня на земле, объявляю вас мужем и женой. Кольцо!
Гиллон стоял как громом пораженный.
– Ты не сказала мне, что нужно кольцо, – обратился он к Мэгги.
– Но ты же господин, тебе и следовало знать.
Тогда мистер Босуелл извлек крошечное колечко, которое, наверно, и полпенни не стоило. Капнув на него рыбьим жиром, он надел колечко на палец Мэгги.
– А теперь, мистер Камерон, можете поцеловать миссис Камерон.
Только тут Гиллон до конца осознал то, что с ним произошло. Как же это случилось, как же он так быстро зашел так далеко? И зачем он стоит рядом с этой маленькой смуглой девчонкой, которую сейчас должен при всех поцеловать, а потом жить с ней до конца своих дней? Дрожь пробежала по его спине.
– В церкви? – наконец выдавил из себя Гиллон.
– Ну, чего вы ломаетесь, чмокните ее, – сказала миссис Босуелл и повернула к нему смуглое личико Мэгги, а он поцеловал ее в щеку.
Бракосочетание обошлось в десять шиллингов. Гиллон не собирался платить такие деньги, но, если учесть наставления, и пение, и танцы, и стихи, и кольцо, не так уж дорого это и вышло. Люди божьи ведь тоже должны есть, как все прочие, подумал Гиллон, и ему меньше стало жаль десяти шиллингов. Они спустились с крыльца рыбачьего домика, и мистер Босуелл проводил их до самой Ловатт-стрит, наигрывая на волынке «Песнопение», очень трогательную, жалобную мелодию, которая, как много позже обнаружил Гиллон, была написана в память погибших под Флодденом.
Непривычно ему было шагать так, без дела, утром по улице, когда туман уже поднялся и ярко светило солнце. Они шли вдоль гавани; Гиллон пристально смотрел на стоявшие на якоре суда и раздумывал, надо ли ему подать Мэгги руку, и решил, что это негоже в такой час дня, даже если они только что поженились. Всю неделю, предшествовавшую свадьбе, он без труда находил темы для разговора с ней, а вот сейчас не мог придумать, что бы такое сказать.
– Ну, как ты себя чувствуешь, став миссис Гиллон Камерон? – спросил он наконец. И сам почувствовал всю двусмысленность своего вопроса.
– Право, не знаю, я ведь еще не пробовала.
Гиллон стал красным, как кирпич.
– Я не это имел в виду.
– А я – это, – сказала Мэгги.
– Ой, смотри-ка! – крикнул он.
Он увидел свою лодку, которую продал неделю тому назад. Новый владелец вытащил ее на берег и усердно конопатил днище. Они остановились, наблюдая за ним, и Мэгги взяла Гиллона за руку.
– Наша лодка, – сказала Мэгги.
Это «наша» полоснуло его так же, как до того «миссис Камерон». Все, что принадлежало ему, теперь, до конца его жизни, будет принадлежать и Мэгги.
– Я буду скучать по ней, – сказал Гиллон и отнял у Мэгги руку. Слишком для него оказалось насыщенным это стратнейрнское утро. Ветер, налетевший с залива, приподнял поля его шляпы с одной стороны, и вид у него сразу стал беспечный, залихватский.
– Ты выглядишь совсем, как они, Гиллон.
– Ох!
– Потому-то я и вышла за тебя.
– Если ты вышла замуж за парня в юбчонке, чтобы стать такой, как они, то ты просчиталась.
Губы Мэгги лишь тронула усмешка.
На деньги, вырученные от продажи лососей, Мэгги купила ему костюм из шотландского твида цвета болотной воды – в таких, только красновато-рыже-ржавых, художники приезжали в Стратнейрн; к костюму она купила белую полотняную рубашку с большим отложным воротником и широкий галстук цвета вереска – плетенный из мягкой толстой шерсти.
– Что – хорошая лодка? – спросил Гиллон.
Новый владелец поднял голову и, прервав свое занятие, уставился на них. Он не узнал Гиллона в этой шляпе и новом костюме.
– Для человека, который помирает с голоду, еще как хороша-то.
Гиллон с Мэгги пошли дальше.
Над серыми каменными домиками, стоявшими на Ловатт-стрит, ему видны были верхние этажи дома Бела Геддеса и ее окно, ее комната – Гиллона пугало, что скоро они там окажутся с Мэгги вдвоем. Он не был готов к этому.
– Вот что я тебе скажу. Раз я ихнего поля ягода, пойдем-ка в «Приют Фиддиха» и пообедаем, как баре.
Он удивился, когда она согласилась. Он думал, что она станет возражать из-за денег.
– Закажем шампанского, – сказал он. И она кивнула. – Я щелкну пальцами и крикну: «Шампанского!» – Мэгги опять кивнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140