Ее формы поблекли и подувяли, после нескольких лет разгульной жизни. Лицо немного обрюзгло, на нем появились первые морщинки. Некогда роскошные груди, упрямо выпирающие вперед, затасканные временем и бесчисленным множеством тискавших их мужчин, стали вялыми и обвисшими, и не вызывали более, безудержного восторга в глазах мужчин. Ее походка, из легкой и упругой превратилась в разваленную. Пальцы пожелтели от сигаретного дыма.
Она не утратила окончательно былой привлекательности, как и прежде, пользовалась у мужчин спросом, но это уже было не то, по сравнению с прошлым. Ей звонили все реже, и гораздо реже приглашали на ночные свидания в рестораны и казино. Завсегдатаи злачных мест, нуждались в новой, молодой и свежей плоти для удовлетворения похоти. Настя незаметно для самой себя, потеряла былую привлекательность. И хотя она по-прежнему могла часами крутиться перед зеркалом, любуясь роскошными формами, это уже были не те формы, что вскружили голову столичному чиновнику, несколько лет назад. Она потеряла былую красоту, отойдя на второй план среди столичных дам полусвета.
Все реже приглашали ее для ночных забав. Все чаще ей приходилось ложиться спать одной, далеко за полночь. И вместо упоительного секса, довольствоваться лишь воспоминаниями, которые не могли унять требующее свое, междуножие.
Вместе с одинокими ночами пришли проблемы иного рода, которых она не знала на протяжении многих лет. Проблемы финансового плана. Если в былые времена, они кидала, не считая купюры с портретом вождя прямиком в тумбочку, тратя деньги исключительно на коньяк и шоколад, никогда не интересуясь, сколько их осталось, то теперь все обстояло несколько иначе. Она вдруг, с превеликим удивлением узнала, что деньги имеют тенденцию заканчиваться. И что запасы денежных знаков с портретом вождя, нужно время от времени пополнять, чтобы поддерживать на должном уровне, ставшее привычное существование.
Можно было, конечно, вернуться в родное Шишигино, из которого ее вывез несколько лет назад, пленивший сердце и разум, столичный чиновник. Но что ее ждет там? Серость и унылость будней, каждодневный рабский труд за кусок хлеба, да шматок колбасы к празднику. Работа в грязи и навозе, крутить коровам хвосты да дергать за сиськи, в погоне за молочным рекордом. А еще огромный сельский дом, лишенный элементарных удобств, для содержания которого в приличном состоянии, нужно пахать с утра и до вечера. Ей придется натруждать нежные, ухоженные руки, за минувшие годы, позабывшие тяжесть большую, нежели бокал вина, или стакан коньяк.
К этому деревенскому великолепию добавится вечно пьяный и вонючий муж-алкоголик, с одной-единственной жизненной заботой, где и на что опохмелиться. И это вечно пьяное и грязное ничтожество, ей придется обхаживать всю жизнь. Готовить, обстирывать, убирать за ним грязь. А когда он, сытый и пьяный пожелает обратить внимание на затюканную работой и бытом жену, раздвигать перед ним ноги. И ощущать на себе его грузное тело, разящее перегаром и чесноком, дергающееся пару-тройку минут. Затем, удовлетворив похоть, вонючее тело, именуемое мужем, не сказав ни слова, отвалит в сторону. И уже спустя минуту, его громкий храп начнет сотрясать стены спальни, отравляя воздух сивушным перегаром.
От одной только мысли о том, что ждет ее в деревне, если она вдруг надумает туда вернуться, ее передергивало. Рука непроизвольно тянулась к стакану, на четверть заполненному коньяком, к которому она прикипела душой и сердцем. Такую выпивку, она могла употреблять только здесь, в столице. В деревне, ей пришлось бы довольствоваться дешевой водкой из местного сельпо, да дрянным шампанским, завозимым туда по праздникам. А то и вовсе скатиться до употребления вонючего самогона. И тому две причины: хроническое отсутствие в деревне денег, и наличие мужа-алкоголика, который все равно пропьет деньги, если их и занесет каким-нибудь ветром в избу.
Но какими бы алкоголиками не были Шишигинские мужики, здоровье они имели отменное. Тех редких минут, что они уделяли своим бабам в перерывах между пьянками, вполне хватало для того, чтобы обзавестись выводком вечно грязных, орущих и сопливых детишек. За ними тоже, как и за беспутным мужем, нужно убирать, их надо мыть, кормить, обстирывать.
В шишигинских семьях, всегда было много детей. Здешние жители не ограничивали себя никогда в их количестве. Не использовали модных, распространенных в столице, и других крупных городах резиновых штучек, а также лекарств, делающих женщин не способными к зачатию. Они воспринимали детей как богом данную данность. И если в семье есть возможность прокормить одного ребенка, то найдется возможность прокормить и целый выводок в десяток голов.
Места в Шишигино раздольные и сытые, еды хватало на любую, даже самую многочисленную семью, если он не состояла сплошь из запойных алкоголиков. Но даже те личности, что не желали работать ни на себя, или на барина, или на какую другую власть, плодились и размножались. Ибо на помойке, откуда в основном и происходил их рацион, всегда было полно недоеденных кусков, с радостью поглощаемых непритязательными личностями. Любой шишигинский мужик, даже конченый трутень и алкоголик, мог легко поставить в лесу силок на зайца, либо сеть, или морду на речную живность. Таким образом подкормить семью, чуть более грязную, многочисленную и непутевую, нежели прочие деревенские семьи.
Люди издавна жили большими семьями, не видя в том ничего странного, а тем более предрассудительного. Более того, для них были непонятны семьи с двумя-тремя детьми, а тем более те, где ограничивались всего одним ребенком, или вовсе обходились без таковых.
Настя тоже происходила из многочисленного семейства. С детства она и не представляла себе иного существования, принимая обилие братьев и сестер за данность, готовая достигнув зрелости и выйдя замуж, нарожать супругу много детей. Так бы все и было, не повстречайся на ее жизненном пути, сексуально озабоченный столичный чиновник, что вывез ее в столицу, вывел в свет, заставив взглянуть на многие вещи под другим углом.
Столица настолько отличалась от глухой, захолустной деревушки, откуда Настя была родом, так далека по жизненным понятиям, как Земля от звезд, мириады которых еженощно высыпали на чернильном небосводе, расшивая его чарующим серебряным узором. В столице были иные понятия относительно численного состава современной семьи. Один ребенок в семье воспринимался как данность, два, как чья-то прихоть, на тех, что имели трех и более детей, указывали пальцем, считая не совсем нормальными.
Хотя советское правительство на словах было за высокую рождаемость, декларировало многодетным семьям громкие права и льготы, на деле они оказывались столь смехотворны, и незначительны, что всерьез на них рассчитывать не приходилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354