За дверью раздался какой-то шум. Неужели это я своими молитвами вызвала Троя? С пистолетом в кармане?
Это был не совсем Трой. Даже совсем не он, а Лара.
– Готова? – просияла она. – Едем к мадам Аннушке?
Я замерла.
– Господи, я совершенно забыла!
Мадам Аннушка, которая должна спасти мои уродские брови. Я записана к ней на пять тридцать.
– Дай мне десять минут, – взмолилась я и стрелой метнулась в ванную, чтобы смыть с себя песок.
Через три минуты я вытерлась полотенцем, и, пока искала одежду. Лара зашла поболтать со мной. Когда я обнаружила лифчик, то на минуту запаниковала, как мне его надеть, не показав ей свою грудь. Но беспокоиться не было времени. Пусть смотрит. Вряд ли увидит что-то новое. Ведь меня всегда так бесили мужики-гомофобы, которые ведут себя так, словно любой встреченный ими гей готов на них броситься. А я сейчас разве не так же себя веду?
В любом случае я ни на секунду не сомневалась, что Лара на меня бросаться не собирается. Думаю, мне просто было интересно, что я отвечу, если она скажет, что у меня красивая грудь.
Я оделась меньше, чем за девять минут.
– Я под впечатлением, – воскликнула Лара. Мы снова уселись в ее серебристый пикап и вновь понеслись по Беверли-Хиллз. Разумеется, я чувствовала себя уже как рыба в воде. По пути Лара расспросила меня о вечеринке у Камерона Майерса. Я рассказала ей про его апартаменты, про вид с крыши, про камин. Но вопроса о том, что было между нами с Троем, не последовало. И я не совсем понимала, как завести разговор на эту тему.
Мадам Аннушка оказалась холодноватой бледной русской. Она была шокирована тем, как ужасно выщипаны мои брови.
– Плёхо, – сказала она. – Ошень плёхо.
Было настолько «плёхо», что ей пришлось сесть на минутку, чтобы издать глубокий прочувствованный вздох. Затем она поднялась и решилась бросить вызов моим ужасным бровям.
– Мы сделаем фсё возможное, – сказала она, заливая мне на веко горячий воск.
Ее акцент мне кого-то напомнил, вызвал приступ ностальгии. Я вспомнила, кого именно – Валю и Владимира. Гарва и его списки покупок. Словно я открыла дверь в промозглую комнату в своей душе. Затем, к счастью, Аннушка, рванула полоску воска, и острая боль затмила все воспоминания.
Процесс был ужасно неприятным. Когда мадам Аннушка дергала, то казалось, что меня атакует тысяча малюсеньких стрел. Глаза слезились. И очень хотелось чихать. И все время она отдавала мне приказания с Валиным акцентом.
– Пинцет, – пробасила она, как хирург в «Скорой помощи». – Еще фоск.
Я подавила в себе порыв и не спросила, есть ли у нее «мнёго-мнёго любофник». Но я бы и так сказала, что есть, потому что выглядела она отлично.
Через какое-то время (которое показалось мне бесконечностью) ужасное вырывание волосков продолжилось над вторым глазом. Пожалуй, было даже больнее, чем над первым. Я молилась, чтобы все скорее кончилось.
Наконец все стихло. Воцарилась тишина, какая бывает, когда отстреляло последнее зернышко попкорна в кастрюле. Я открыла глаза и попыталась подняться на ноги. Но меня тут же остановил настойчивый Аннушкин вопль:
– Нет!
Я послушно легла обратно и закрыла глаза. Ничего не происходило. Я осторожно приоткрыла глаз и увидела, что Аннушка сосредоточенно изучает меня.
– Самое трудное – понять, все или не все, – сказала Лара с восхищением. – Все знаменитые актеры так говорят.
В течение следующих десяти минут из правой брови вырвали одну волосинку, из левой – ни одной, и только тогда Аннушка сочла нужным объявить:
– Готово!
Я села и посмотрела на себя в зеркало. Нос красный. Глаза слезятся. Словно я ревела неделю подряд. Я напомнила себе кого-то. Кого? А, меня. В прошлом феврале. Но брови выглядели отлично, спору нет.
– Лучше, чем подтяжка лица, – сказала Аннушка.
Где я уже это слышала? И опять-таки почти так же дорого.
Когда мы сели обратно в Ларин джип, ситуация изменилась. Лара внезапно почувствовала себя не в своей тарелке, и это ощущение заполнило небольшое пространство салона.
– Мне нужно кое-что тебе сказать, – сказала Лара и взяла меня за руку.
Я с тревогой посмотрела в ее голубые глаза. Господи, началось! Ухаживания со стороны лесбиянки! Тотчас мои чувства обострились. Я заметила, что от Лары пахнет клубникой и что у нее такие длиннющие ноги, что сиденье машины отодвинуто назад, насколько возможно… Она поднесла мою ладонь к лицу. Собирается поцеловать? А потом в губы?
– Мне ужасно неудобно тебе это говорить, – вздохнула она. – Но у тебя ужасные ногти. Тебе надо сделать маникюр.
Сначала я даже не поняла, что она отпустила мою руку. Никаких ухаживаний. Просто еще одна задача Лариной миссии по приведению меня в божеский вид. Чтобы соответствовать лос-анджелесским стандартам.
– Ты когда-нибудь делала маникюр?
– Разумеется.
Когда выходила замуж. И потом еще один раз.
– Но довольно давно, да? Ладно. В Санта-Монике, на углу Аризоны и Третьей, есть отличное местечко. «Рай для ногтей». Там работают девчонки из Тайваня. Просто супер! Скажи, что это я тебя прислала.
Я ждала, когда она схватит карманный компьютер и запишет меня на маникюр, но этого не произошло.
– Ты не… – Я постаралась сказать это нормальным тоном. – Не запишешь меня?
– Не надо. На маникюр не надо. Это же цивилизованная страна! Эй, ты не сердишься на меня?
– Нет.
– Ну и ну! Что сейчас будем делать? Выпьем? Или поужинаем? Или..
Мы еще не успели принять решение, как зазвонил мобильный.
– Да, – Ларины глаза скользнули по мне. – Она со мной.
Это Трой! Отыскал меня! Жаждет заняться со мной сексом.
Но это был не он, а Джастин. Эмили позвонила ему и велела развлечь меня сегодня вечером.
– Можно я тоже поеду с вами?
– Сегодня без Нади?
– Без.
Она почему-то погрустнела. Повернула ключ в замке зажигания, и мы поехали к дому Джастина. Небольшая гасиенда с красной крышей, множеством арок в испанском стиле и коваными ставнями на окнах. На Джастине была бело-зеленая гавайская рубашка, которую я раньше не видела. Должно быть, у него таких рубашек тысячи.
– Привет, как ты? – спросила я.
– Страдаю, – ответил он еще более визгливым голосом, чем прежде.
– Что такое, дорогой? – обеспокоенно спросила Лара.
– Мою роль отдали другому парню. Посмотри на него! – Он стукнул по газете тыльной стороной ладони, а потом показал нам маленькую фотку «другого парня». Это было опрометчиво. Тот был похож на Джастина, как брат. Только слегка полнее и посимпатичнее, а лицо проще и открытее.
– Все, что я умею делать, – быть толстым и позволять себя убивать, – сказал раздавленный горем Джастин. – Если я не смогу этого, то останусь без работы. Я – полный неудачник.
Мы с Ларой энергично принялись утешать его. Напомнили, что он прекрасно массирует ступни и вкусно готовит (по словам Лары).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113