Бакли, моему ассистенту, чтобы он все уладил. Мать твою, блин!
Она схватила Дэна за руку своей похожей на клешню рукой. Ее ногти были длиной как мини­мум сантиметров семь и покрашены в оранжево-розовый цвет.
- Здесь есть кое-кто, с кем тебе просто необ­ходимо познакомиться.
Расти отпустила Дэна, чтобы обнять болез­ненного вида девушку с грустным вытянутым ли­цом и грязными светлыми волосами. На ее кост­лявом теле была только бледно-розовая полу­прозрачная комбинация, а ее гладкие волосы, до­стающие до талии, были непричесапы, так что казалось, будто она только что встала с постели.
- Мистерия Бзик, это Дэниел Хамфри. Дэни­ел, это Мистерия Бзик, - громко замурлыкала Расти. - Мистерия, ты помнишь то стихотворе­ние, которое я тебе давала прочитать? О котором ТЫ сказала... Мать твою, скажи теперь ему сама что ты тогда сказала. А теперь извините меня, мне надо пойти полизать задницу моему любимо­му дизайнеру, может, тогда он даст мне еще ка­ких-нибудь халявных тряпок. Люблю вас обоих. Чао!
Сказав это, она заковыляла в своих черных туфлях на двенадцатисантиметровых каблуках.
Мистерия моргала большими уставшими серыми глазами. Складывалось впечатление, что она всю ночь не спала и мыла полы, как Зо­лушка.
- Твое стихотворение спасло мне жизнь, - разоткровенничалась она. Голос у нее был низ­кий и хриплый.
Высокий узкий стакан с ярко-красным зельем был втиснут в ее бледную руку.
- Это кампари, - сказала она, заметив его взгляд. - Хочешь попробовать?
Дэн не пил ничего, не содержащего кофеина. Он отрицательно покачал головой и сунул под мышку свой черный блокнот. Затем прикурил «Кэмел» и сделал глубокую затяжку. Что могло быть лучше? Теперь, даже если бы он не нашел­ся, что ей сказать, у него было хоть какое-то за­нятие.
- Так ты тоже поэт? - спросил он.
Мистерия опустила палец в стакан и затем об­лизала его. От кампари уголки ее рта были крас­ного цвета, словно она только что съела вишне­вое мороженое.
- Я пишу стихи и короткие рассказы. А сей­час работаю над романом о кремации и преждевременной смерти. Расти говорит, что я очеред­ная Сильвия Плат, - ответила она. - А ты?
Дэн пригубил из своего бокала. Он не очень-то хорошо представлял, что она имела в виду под преждевременной смертью. Разве наступает ког-
нибудь время, когда пора умирать? Он подумал, что ему стоит написать об этом стихотворение.
I [о ему не хотелось красть материал Мистерии.
- Говорят, я новый Ките.
Мистерия снова опустила палец в бокал и об-лизнула его. - Какой твой любимый глагол? Дэн сделал еще одну затяжку и выпустил дым
в шумную толпу. Он не знал, почему так получи­лось: из-за того ли, что он находился в клубе, или из-за музыки, из-за кофеина с таурином, но, раз­говаривая о словах с девушкой по имени Мисте­рия, чью жизнь он спас, он чувствовал себя так бодро и так хорошо. Ему все это было просто по кайфу.
- «Умирать», наверное, - ответил он, допи-
вая коктейль и ставя пустой бокал на пол. - Гла­гол «умирать». Он знал, что это, должно быть, прозвучало так, будто он хотел произвести на нее впечатле­ние. Она все-таки писала книгу о преждевремен­ной смерти и кремации. Но это была сущая прав­да. Почти во всех его стихотворениях кто-нибудь умирал. Умирал от любви, от ярости, от скуки, от восторга; кто-нибудь засыпал и никогда не про­сыпался.
Мистерия улыбнулась:
- У меня тоже.
Ее серые глаза и худое, вытянутое лицо были удивительно красивыми, но его портили зубы, такие кривые и желтые, будто она никогда в жиз­ни не была у стоматолога.
Она схватила с подноса официанта еще один коктейль «Ред Булл» и отдала его Дэну.
- Расти говорит, что скоро поэты станут вос­требованы, как кинозвезды. Когда-нибудь мы оба будем разъезжать на собственных лимузинах, и у нас будут личные телохранители.
Она тяжело вздохнула:
- Как будто это облегчит нам жизнь.
Она подняла свой бокал и стукнула им по бо­калу Дэна.
- За поэзию, - решительно объявила она. Затем схватила его за затылок, притянула его
голову к себе и раздавила его губы в крепком по­целуе со вкусом кампари.
Дэн знал, что ему следовало бы оттолкнуть Мистерию, запротестовать, сказать, что у него есть девушка, которую он любит. Ему не должны были понравиться приставания странной, прак­тически раздетой девицы с желтыми зубами. Но ее губы были сладкими и одновременно кислыми, и ему хотелось понять, почему она была такой пе­чальной и такой уставшей. Он хотел открыть ее, так же как он открывал совершенные метафоры, когда писал стихи, а для этого он должен был продолжать целоваться с ней.
- А какое твое любимое существительное? - прошептал он ей в ухо, передохнув.
- «Секс», - ответила она и снова прильнула к его губам.
Дэн, усмехавшись, поцеловал ее снова. Может быть, все дело в таурине...
Девушка с камерой
- Так ты одна. Красивый загорелый парень улыбнулся Ва­нессе, обнажив свои блестящие белые зубы. На нем были мешковатые шорты для серфинга, бе­лые кожаные туфли от Биркенстока и меховая жилетка бело-коричневого цвета, одетая прямо на голое тело. Его звали Дорк или Дьюк или что-то вроде того, и он заявлял, что был продюсером.
- Гениальный режиссер.
- Она новый Бертолуччи. - Кен Могул попра­вил Дьюка или как его там. - Дайте мне год, и ее имя будет у всех на слуху.
Кен был одет как городской ковбой. Поверх черной рубашки с перламутровыми кнопками вместо пуговиц на нем была длинная серебряная жилетка с лейблом «Культура гуманизма». Его вью­щиеся рыжие волосы были убраны под черную ковбойскую шляпу, даже ковбойские сапоги и джин­сы на нем были черные. Он прилетел в Нью-Йорк из Юты, где на кинофестивале в Сандансе был представлен его последний фильм. Это был амбициозный проект о глухонемом мужчине, ко­торый работал на консервном заводе на Аляске и жил в трейлере с тридцатью шестью кошками. Мужчина все время молчал и дни и ночи прово-дил у компьютера, отправляя одиноким девуш­кам с сайта сообщения по электронной почте, поэт ому Кену пришлось изрядно попотеть, что­бы придумать какое-нибудь развитие действия. Пока это была его лучшая работа.
- Подруга, посмотрев твой фильм, я просто заново родился, - сказал Дорк Ванессе.
Уголки рта Ванессы приподнялись, она улыб­нулась не то скучающей, не то изумленной улыб­кой Моны Лизы. Она не знала, как отнестись к тому, что он назвал се подругой, но была до­вольна тем, что сделала его счастливым.
Банкет после шоу «Культура гуманизма» от Джедидаи Эйнджела был в сто раз круче, чем сам показ. Дом по адресу Хайвей, 1, был украшен как индуистский свадебный шатер, и одетые в бики­ни модели, которые даже не принимали участия в показе, лежали, развалившись, на кожаных ди­ванах, пили мартини или танцевали под живую музыку бхангра. Ванесса подтянула свой красный топ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52