Даже тридцать лет ему должно было исполниться раньше, чем мне, пусть всего на несколько недель.
– Мэттью Бэдфорд!
– Гершвин Палмер!
– Ах ты поросенок!
– Ах ты лысый хрен!
Это было наше стандартное приветствие, которое мы не могли произносить без смеха. У Гершвина не было причин считать меня толстым, потому что до этого мне было еще далеко, хоть я и несколько потерял форму в силу разных обстоятельств, и точно так же сам он, несмотря на залысины на висках, был еще далек от того момента, когда ему понадобится парик.
Я позвонил Гершвину на работу, чтобы сообщить о своем приезде, и он настоял на том, чтобы я приехал в центр и мы вместе пообедали. Увидев друг друга, мы почти (но не совсем) обнялись и долго хохотали, чтобы не показать, как мы рады видеть друг друга. Последний раз я виделся с Гершвином около года назад, когда прилетал по делам в Лондон и заезжал в Бирмингем повидать родителей. Я провел тогда в Бирмингеме меньше двух дней, но все-таки выкроил время для встречи с Гершвином. С тех пор мы иногда переписывались по электронной почте или посылали друг другу открытки, но не состояли в регулярной переписке. Правда, это не играло никакой роли: иногда дружба остается крепкой, как бы мало внимания ей ни уделяли, и у нас с Гершвином был как раз такой случай.
Мы оба отступили назад, чтобы лучше рассмотреть друг друга. Гершвин был одет в темно-серый костюм, белую рубашку и темно-синий галстук. Он выглядел абсолютно так, как должен выглядеть менеджер среднего звена, кем он и был на самом деле. Но я знал, что в глубине души Гершвин все еще оставался тем же самым шутником Гершвином, который мог пить пиво через нос, знал все слова дурацкой песни группы «Бостон» «Больше, чем чувство» и готовил лучшие в мире бутерброды с яйцом и беконом. Я сразу почувствовал облегчение. «Если те, с кем я вместе вырос, в порядке, значит, и со мной все будет в порядке», – подумал я. И глядя на Гершвина и убеждаясь, что руки, ноги и голова у него на месте, я понимал, что и у меня все должно быть нормально.
Когда мы вышли на улицу, было холодно и моросил дождь. По предложению Гершвина мы отправились в одну из новых кофеен, которые в последние пару лет росли как грибы.
Двигаясь по Корпорэйшн-стрит в сторону Нью-стрит, мы с Гершвином разговаривали о музыке и футболе, оставив на потом вопросы вроде «Ну и как твои дела?» Когда это «потом» настало, я спешно начал задавать Гершвину вопросы, чтобы помешать ему начать расспрашивать меня. Я еще не был готов рассказать ему про нас с Элен.
– Как Зоя?
– Хорошо. Все еще работает медсестрой.
– Нравится ей?
Он повел плечами.
– Не очень. Скучает по Шарлотте. Моя мама сидит с ней днем, но… Ну, ты понимаешь: она приходит с работы и чувствует, что чего-то недодает Шарлотте, и от этого у нее комплекс вины. Ну да ладно…
– А как моя красавица – крестница? – спросил я, не позволив Гершвину задать свой вопрос, что он уже собирался сделать.
– Великолепно. Ей почти четыре – в сентябре пойдет в школу. – Он засмеялся. – Она будет скакать от радости, когда узнает, что ты приехал. Она называет тебя «папин друг Мэтт, который дарит хорошие подарки». Она уже определила свои приоритеты…
– А как работа? – перебил его я.
– Дерьмо. Мне надоело, я устал, все достало. Я только что сказал, что мне надоело? Но ты же знаешь, все ненавидят свою работу, так ведь? Тогда что толку ныть?
После этого я выяснил еще кое-какие подробности о жизни Гершвина: да, его мама и папа в порядке; да, его сестра, Андреа, тоже в порядке; нет, кошка Твити не в порядке – ее задавила машина. Я уже заподозрил, что Гершвин начинает понимать, что я использую классическую стратегию уводящих в сторону вопросов, чтобы не жаловаться на свои проблемы, как мы подошли к цели.
Хотя было еще только начало первого, в кафе уже толпилось немало народу, в основном тощие студенты, которые забредали сюда по пути из университета Астон в центр города. Все они имели нездоровый вид, как будто питались одними только сигаретами, кофе и время от времени экзаменационным стрессом. Ожидая свой кофе, мы с Гершвином поднятием бровей среагировали на появление легкомысленной красотки, убиравшей столик позади нас. Копна волос у нее на голове была стянута в хвост, который угрожал вот-вот рассыпаться, а ее отрешенная улыбка едва не вызвала у меня желание пустить слезу оттого, что такие девушки еще существуют. С чашками в руках мы прошли к высоким стульям, мудро расположенным у окна на улицу – чтобы такие, как мы, тридцатилетние мужики могли без дрожи в коленках рассматривать девушек, которым еще далеко до этой даты.
– Итак… – произнес Гершвин, доставая пачку сигарет.
– Я думал, ты бросил…
– Да, я бросил. И завтра брошу опять. Но должен же у меня быть хоть какой-то стимул к жизни? – Он рассмеялся. – Ладно, не обращай внимания на мою дурную привычку. Мяч в игре, Мэтт. Что у тебя такое произошло, о чем это ты не хочешь говорить?
Я вздохнул:
– Элен.
– Так это ты из-за этого приехал?
Я кивнул.
– Будешь здесь какое-то время?
Я снова кивнул, а потом рассказал ему кучу подробностей про наше расставание с Элен и про свою новую работу.
– Значит, пришлось понервничать? – сочувственно спросил Гершвин. – Я тебя понимаю. – Он улыбнулся. – Ну, поздравляю с новой должностью. И жаль, что так получилось с Элен. Правда жаль.
Через окно я механически рассматривал девушку, одетую в деловом стиле, которая пробежала мимо, словно опаздывая на какую-то важную встречу.
– Это была странная ситуация, – сказал я. – Все как-то не так.
Гершвин тоже посмотрел в окно.
– Мы расстались без слез, – продолжал я. – Без сожалений, без ничего.
– И вправду как-то не так, – сказал Гершвин. – Нельзя расставаться без сожалений, даже если бы вы ненавидели друг друга. Тогда расставание какое-то ненастоящее, так ведь?
– Точно, – ответил я. – Я думал точно так же.
– А что потом?
– Я передумал.
– Когда?
– В аэропорту.
Гершвин покачал головой:
– В аэропорту? Ты не мог немного потерпеть?
– Представь, я стою со своими сумками, – продолжал я, словно не слыша его фразы. – Через полторы минуты мы должны попрощаться, и тут я передумал.
– А как же новая работа?
– Я бы от нее отказался.
– Почему тогда ты здесь?
– Ну, в этом все и дело. Она-то – нет.
– Что нет?
– Слушай внимательно, – я изобразил раздражение. – Не передумала. Она не хотела, чтобы я остался.
– Она так сказала?
– Нет, но это было видно по ее лицу. Она любила меня и все такое, но она не хотела оставаться со мной. – Я сделал паузу и пожал плечами. – Не могу ее осуждать. Наверное, дело еще и в возрасте. Знаю, что семь лет – не так и много, но получается, что каждый из этих семи лет стоит двух.
Гершвин кивнул.
– Знаю, что женщины взрослеют раньше мужчин, но, по-моему, это не совсем так, – продолжал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Мэттью Бэдфорд!
– Гершвин Палмер!
– Ах ты поросенок!
– Ах ты лысый хрен!
Это было наше стандартное приветствие, которое мы не могли произносить без смеха. У Гершвина не было причин считать меня толстым, потому что до этого мне было еще далеко, хоть я и несколько потерял форму в силу разных обстоятельств, и точно так же сам он, несмотря на залысины на висках, был еще далек от того момента, когда ему понадобится парик.
Я позвонил Гершвину на работу, чтобы сообщить о своем приезде, и он настоял на том, чтобы я приехал в центр и мы вместе пообедали. Увидев друг друга, мы почти (но не совсем) обнялись и долго хохотали, чтобы не показать, как мы рады видеть друг друга. Последний раз я виделся с Гершвином около года назад, когда прилетал по делам в Лондон и заезжал в Бирмингем повидать родителей. Я провел тогда в Бирмингеме меньше двух дней, но все-таки выкроил время для встречи с Гершвином. С тех пор мы иногда переписывались по электронной почте или посылали друг другу открытки, но не состояли в регулярной переписке. Правда, это не играло никакой роли: иногда дружба остается крепкой, как бы мало внимания ей ни уделяли, и у нас с Гершвином был как раз такой случай.
Мы оба отступили назад, чтобы лучше рассмотреть друг друга. Гершвин был одет в темно-серый костюм, белую рубашку и темно-синий галстук. Он выглядел абсолютно так, как должен выглядеть менеджер среднего звена, кем он и был на самом деле. Но я знал, что в глубине души Гершвин все еще оставался тем же самым шутником Гершвином, который мог пить пиво через нос, знал все слова дурацкой песни группы «Бостон» «Больше, чем чувство» и готовил лучшие в мире бутерброды с яйцом и беконом. Я сразу почувствовал облегчение. «Если те, с кем я вместе вырос, в порядке, значит, и со мной все будет в порядке», – подумал я. И глядя на Гершвина и убеждаясь, что руки, ноги и голова у него на месте, я понимал, что и у меня все должно быть нормально.
Когда мы вышли на улицу, было холодно и моросил дождь. По предложению Гершвина мы отправились в одну из новых кофеен, которые в последние пару лет росли как грибы.
Двигаясь по Корпорэйшн-стрит в сторону Нью-стрит, мы с Гершвином разговаривали о музыке и футболе, оставив на потом вопросы вроде «Ну и как твои дела?» Когда это «потом» настало, я спешно начал задавать Гершвину вопросы, чтобы помешать ему начать расспрашивать меня. Я еще не был готов рассказать ему про нас с Элен.
– Как Зоя?
– Хорошо. Все еще работает медсестрой.
– Нравится ей?
Он повел плечами.
– Не очень. Скучает по Шарлотте. Моя мама сидит с ней днем, но… Ну, ты понимаешь: она приходит с работы и чувствует, что чего-то недодает Шарлотте, и от этого у нее комплекс вины. Ну да ладно…
– А как моя красавица – крестница? – спросил я, не позволив Гершвину задать свой вопрос, что он уже собирался сделать.
– Великолепно. Ей почти четыре – в сентябре пойдет в школу. – Он засмеялся. – Она будет скакать от радости, когда узнает, что ты приехал. Она называет тебя «папин друг Мэтт, который дарит хорошие подарки». Она уже определила свои приоритеты…
– А как работа? – перебил его я.
– Дерьмо. Мне надоело, я устал, все достало. Я только что сказал, что мне надоело? Но ты же знаешь, все ненавидят свою работу, так ведь? Тогда что толку ныть?
После этого я выяснил еще кое-какие подробности о жизни Гершвина: да, его мама и папа в порядке; да, его сестра, Андреа, тоже в порядке; нет, кошка Твити не в порядке – ее задавила машина. Я уже заподозрил, что Гершвин начинает понимать, что я использую классическую стратегию уводящих в сторону вопросов, чтобы не жаловаться на свои проблемы, как мы подошли к цели.
Хотя было еще только начало первого, в кафе уже толпилось немало народу, в основном тощие студенты, которые забредали сюда по пути из университета Астон в центр города. Все они имели нездоровый вид, как будто питались одними только сигаретами, кофе и время от времени экзаменационным стрессом. Ожидая свой кофе, мы с Гершвином поднятием бровей среагировали на появление легкомысленной красотки, убиравшей столик позади нас. Копна волос у нее на голове была стянута в хвост, который угрожал вот-вот рассыпаться, а ее отрешенная улыбка едва не вызвала у меня желание пустить слезу оттого, что такие девушки еще существуют. С чашками в руках мы прошли к высоким стульям, мудро расположенным у окна на улицу – чтобы такие, как мы, тридцатилетние мужики могли без дрожи в коленках рассматривать девушек, которым еще далеко до этой даты.
– Итак… – произнес Гершвин, доставая пачку сигарет.
– Я думал, ты бросил…
– Да, я бросил. И завтра брошу опять. Но должен же у меня быть хоть какой-то стимул к жизни? – Он рассмеялся. – Ладно, не обращай внимания на мою дурную привычку. Мяч в игре, Мэтт. Что у тебя такое произошло, о чем это ты не хочешь говорить?
Я вздохнул:
– Элен.
– Так это ты из-за этого приехал?
Я кивнул.
– Будешь здесь какое-то время?
Я снова кивнул, а потом рассказал ему кучу подробностей про наше расставание с Элен и про свою новую работу.
– Значит, пришлось понервничать? – сочувственно спросил Гершвин. – Я тебя понимаю. – Он улыбнулся. – Ну, поздравляю с новой должностью. И жаль, что так получилось с Элен. Правда жаль.
Через окно я механически рассматривал девушку, одетую в деловом стиле, которая пробежала мимо, словно опаздывая на какую-то важную встречу.
– Это была странная ситуация, – сказал я. – Все как-то не так.
Гершвин тоже посмотрел в окно.
– Мы расстались без слез, – продолжал я. – Без сожалений, без ничего.
– И вправду как-то не так, – сказал Гершвин. – Нельзя расставаться без сожалений, даже если бы вы ненавидели друг друга. Тогда расставание какое-то ненастоящее, так ведь?
– Точно, – ответил я. – Я думал точно так же.
– А что потом?
– Я передумал.
– Когда?
– В аэропорту.
Гершвин покачал головой:
– В аэропорту? Ты не мог немного потерпеть?
– Представь, я стою со своими сумками, – продолжал я, словно не слыша его фразы. – Через полторы минуты мы должны попрощаться, и тут я передумал.
– А как же новая работа?
– Я бы от нее отказался.
– Почему тогда ты здесь?
– Ну, в этом все и дело. Она-то – нет.
– Что нет?
– Слушай внимательно, – я изобразил раздражение. – Не передумала. Она не хотела, чтобы я остался.
– Она так сказала?
– Нет, но это было видно по ее лицу. Она любила меня и все такое, но она не хотела оставаться со мной. – Я сделал паузу и пожал плечами. – Не могу ее осуждать. Наверное, дело еще и в возрасте. Знаю, что семь лет – не так и много, но получается, что каждый из этих семи лет стоит двух.
Гершвин кивнул.
– Знаю, что женщины взрослеют раньше мужчин, но, по-моему, это не совсем так, – продолжал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65