Я не мог поверить своим ушам. Моя комната была безукоризненна. Благодаря каким-то инструментам, находящимся вне моего контроля, моя жизнь превратилась в фильм о взрослении, прокрученный наоборот.
Я знал, что мама меня любит, но, видимо, тот факт, что ее двадцатидевятилетний сын живет дома, постепенно утрачивал новизну. В глубине сознания она начинала серьезно волноваться о том, что я чувствую себя здесь слишком уж комфортабельно и поэтому, может быть, вообще не захочу уезжать.
Как если бы.
Это было не навсегда.
На самом деле до моего отъезда оставалось всего шесть недель.
Но все шло так, что…
У меня появилось чувство…
Что ближайшие шесть недель…
Станут самыми долгими неделями в моей жизни…
Поэтому мне понадобилось столько времени, чтобы подойти к телефону.
– Привет.
– Э-э… Привет, – сказал Гершвин.
– Все в порядке, приятель?
– Да, я в норме. Я не помешал тебе, а?
– Нет. Я просто пытался разозлить маму. Это все.
– Ладно. Я просто спросил.
– Итак, что я могу для вас сделать?
– Оказать услугу, – осторожно сказал Гершвин.
– Большую услугу?
– Ну, ростом чуть повыше колена.
– Не понимаю, о чем ты.
– Моя мама только что позвонила и сказала, что едет в Норвич приглядывать за моей тетей, потому что она сломала ногу или что-то подобное. Она не знает, сколько там пробудет, а это значит, не сможет сидеть с Шарлоттой. Вообще она ходит в детский сад несколько дней в неделю, но завтра у нее выходной…
– Ты просишь меня посидеть с ней? – недоверчиво спросил я.
– Ты бы очень помог нам с Зоей. Я был бы тебе очень обязан. Тебе просто надо приехать к половине девятого, когда Зоя уходит на работу. Она даст тебе инструкции и все такое и вернется около пяти.
Я задумался о том, что лучше: провести день в компании четырехлетнего ребенка или провести день в компании моей мамы?
– Без проблем, – сказал я уверенно. – Мне все равно нечем заняться. А тут хоть какое-то развлечение.
– Ты точно согласен? – спросил Гершвин. Думаю, он чувствовал себя слегка виноватым. – В смысле, мы можем отдать ее в детский сад на всю неделю, если ты не хочешь.
– Не смеши меня. Мне почти тридцать, у меня диплом по компьютерам, и я думаю, что уж за своей-то крестницей смогу присмотреть.
52
– Привет, Мэтт, – сказала Зоя, открывая мне дверь. – Или я должна называть тебя «Временный папа»? – Она поцеловала меня и провела в комнату.
– Привет, Зоя, – ответил я. – Я готов принять на себя все, что Шарлотта захочет в меня бросить – кукурузные хлопья, плюшевых медведей… И так далее.
– Она очень послушный ребенок. Она будет вести себя как ангел. Правда, дорогая?
Шарлотта вошла в комнату и посмотрел на меня с совершенно бесстрастным видом, а затем подняла глаза на свою маму.
– Чем ты хочешь сегодня заняться, Шарлотта? – спросил я.
Она пожала плечами.
– И то ладно, – сказал я. – Я что-нибудь придумаю, хорошо?
Зоя наклонилась к ней:
– Ты не хочешь пойти и убрать игрушки в своей комнате?
Шарлотта исчезла в дверях, оставив меня наедине с Зоей.
– Итак, – сказала она, протягивая мне список. – В холодильнике куча всяких продуктов, и я здесь написала, что она, скорее всего, захочет на обед. Иногда она может передумать, но не иди у нее на поводу. Здесь мой рабочий телефон и мой мобильный и телефон Гершвина – на всякий случай.
Я посмотрел на список.
– Вы разрешаете ей смотреть телевизор?
– Да, но не больше часа за один присест. Иначе она становится похожа на зомби.
Зоя извинилась и ушла заканчивать свои приготовления к работе. Стоя в гостиной, я рассматривал фотографию Гершвина, Зои и Шарлотты на стене. Мне было странно, как мои ровесники могут играть в эту игру – «мама-папа-дочка». Но еще более странным для меня было осознавать, что Гершвин на фотографии – в роли отца и мужа – это тот же самый Гершвин, которого я знал еще ребенком и который мог запросто напукать в классе.
– Ну хорошо, – сказала Зоя, взяв Шарлотту на руки и донеся ее до входной двери. Она обняла ее, поцеловала и поставила на пол. – Хорошо веди себя с дядей Мэттом, поняла?
Присматривать за Шарлоттой в первой половине дня оказалось делом несложным. Четыре года – это такой возраст, когда ребенок уже сам может себя развлекать, и все, что требовалось от меня, так это время от времени среагировать на ее просьбу попить и следить за тем, чтобы она не начала делать что-нибудь опасное. На обед я отвез ее к своим родителям, и им обоим это доставило радость – до такой степени, что мы с мамой даже не ругались. Наблюдая за тем, как папа разговаривает с Шарлоттой, я удивлялся той легкости, с которой у него это получалось. После обеда, в соответствии с режимом дня, Шарлотте полагалось поспать, и я отвез ее обратно. Когда через час она проснулась, мы немного поиграли в «Голодного бегемота» и посмотрели телевизор. Около четырех часов ей это надоело, и тут я понял, что воспитывать детей не так просто, как кажется на первый взгляд. Шарлотта бралась за что-то, и уже максимум через десять минут ей это надоедало, и нужно было как-то ее развлекать. Я ходил по дому в поисках вдохновения.
В свое время Гершвин был фанатом музыки, и в его коллекции были около тысячи виниловых пластинок. Но в квартире их нигде не было видно, хоть в его стереосистеме и был проигрыватель. Я заметил несколько компакт-дисков, но смерть винила и вступление Гершвина во взрослый мир, должно быть, совпали с потерей интереса к музыке: эти диски были барахлом. Я уже наблюдал подобное в своих друзьях: подростками и в юности они были страстными меломанами, а потом вдруг из-за работы у них не оставалось времени на то, чтобы слушать музыку. Потом они женились или начинали жить вместе со своими подругами, и их коллекции пластинок или депортировались домой к родителям, или отправлялись на чердак, потому что не вписывались в интерьер. Я предполагал, что пластинки Гершвина на чердаке, потому что его отец превратил комнату Гершвина в свой кабинет, как только тот съехал. Понимая, что таким образом можно и просветить, и временно развлечь Шарлотту, я принес из спальни Гершвина и Зои стул и с его помощью добрался до чердака, одновременно стараясь посматривать за Шарлоттой – что было довольно сложным делом. Лазая по чердаку, я покрылся слоем грязи и пыли, но в конце концов был вознагражден за свою интуицию. Среди обломков юности Гершвина – старого компьютера «Коммодор 64», лежащего, однако, в упаковке, игровой приставки, нескольких пар кроссовок и большой коллекции книг о Второй мировой войне – лежали и пластинки. Они были упакованы в аккуратно подписанные коробки, и было видно, что к ним не прикасались годами. Я взял одну из коробок и слез с чердака, чтобы показать ее Шарлотте.
– Знаешь, что это? – спросил я ее.
– Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65