Даже в лучшие времена она редко нарушала свое обыкновение растратить все, что зарабатывала, до последнего доллара.
– О чем вы разговаривали? – спросил я.
– О своем, о женском.
– О каком еще женском? Она не спрашивала у тебя опять, собираемся ли мы заводить детей? Спрашивала или нет?
Моя мама в последнее время пыталась наладить контакт с Элен, потому что решила, что именно она – та девушка, которая родит ей внуков.
Элен засмеялась.
– Ни о чем таком страшном мы не разговаривали. Она просто спрашивала, как ты собираешься отпраздновать тридцатилетие и не планируешь ли ты для этого приехать в Англию.
– Но это будет только в конце марта.
– Женщины любят ко всему готовиться заранее.
– И что ты ей сказала?
– Я сказала, что ты еще сам не знаешь.
– А она?
– Сказала, что ты должен над этим хорошо подумать.
– А что ты сказала по поводу моего приезда к ним?
– Сказала, что попробую тебя убедить, потому что сама хочу увидеть место, которое ты называешь домом. Посмотреть, где ты вырос, познакомиться с твоими школьными друзьями – это должно быть интересно.
– Гм, – произнес я презрительно, хоть мне на самом деле хотелось съездить домой. – А она что сказала?
– Сказала, что мы можем приехать когда захотим. А еще она попросила передать тебе, чтобы ты ей перезвонил.
– Каким тоном она это сказала?
Элен потеряла терпение и бросила в меня подушкой.
– Если тебе все это так интересно, почему ты не поговорил с ней сам?
Она забрала подушку, положила ее себе под голову, взяла телефон, набрала номер и заказала пиццу с доставкой, название которой первым пришло ей в голову. Такого рода болтовня была обычным делом для нашего с Элен ежедневного общения. Эти беседы утомляли, но и развлекали, хотя иногда я чувствовал себя, словно в комедии положений, и задавал себе вопрос: почему у нас с Элен нет нормальных разговоров, как у всех нормальных пар?
– Я сама схожу за ужином, – сказала Элен. – Они говорят, что все будет готово через двадцать минут, но, если я пойду сама, им придется поторопиться: я умираю с голоду.
Элен пошла в спальню за своим пальто. Проверяя на ходу, достаточно ли у нее в карманах денег, она открыла входную дверь и взяла со стола сумку. Неожиданно она остановилась.
– В чем дело? – спросил я, глядя на нее. – Что-нибудь забыла?
Оставив дверь наполовину открытой, Элен прошла через комнату и села на противоположном конце дивана.
– Извини, дорогой, – мягко сказала она. – Я не могу больше держать это в себе.
Я не понял, о чем это она.
– Держать в себе что?
– Это, – решительно сказала она. – Ты. Я. Мы. Я… я… думаю, что больше тебя не люблю. Ну вот, я сказала это. Теперь ты можешь меня ненавидеть.
К полнейшему удивлению Элен, меня вдруг начало распирать от хохота, и я не стал сдерживаться.
– Ты смеешься надо мной или со мной? – спросила она, глядя на меня.
– Знаю, ты подумаешь, что я говорю это специально, чтобы отомстить, – сказал я, выдерживая ее взгляд. – Но на самом деле я чувствую то же самое.
И тут же, по какой-то жуткой симметрии, возникающей, когда ты провел с кем-то столько времени, что чувствуешь то же самое, что и он, мы оба начали хохотать, а затем одновременно прошептали:
– Какое облегчение.
3
– Значит, теперь все? – спросил я без всякого выражения.
Было уже два часа ночи, и мы с Элен обсуждали наш разрыв с семи вечера. Все обошлось без слез и мелодраматизма – было только много долгих пауз, потом какие-то смущенные слова, потом снова долгие паузы.
– Выходит что так.
Произнося это, Элен потянулась и кошачьим движением расправила плечи. Я всегда замечал в ней что-то кошачье, а сейчас это было особенно видно. Она казалась мне персидской кошкой, которая жить не может без того, чтобы ей не почесали живот.
– А тебе не кажется, что это все как-то… – я искал подходящее слово, – слишком просто. Понимаешь, как-то слишком… – я наконец натолкнулся на подходящее слово, – цивилизованно?
Элен приподняла голову:
– Да, ты прав. Думаю, что ты прав.
Я бросил на нее выжидательный взгляд: я хотел, чтобы она хоть что-нибудь сказала – неважно, что именно. Я чувствовал, что что-то было не так: не в том, что мы расходимся – это было совершенно правильное решение, – а в том, что в этом не было никакой драмы. На опыте своих прошлых разрывов я ожидал гораздо больше сожалений, хотя бы из вежливости. Наше спокойствие и общее отношение вроде «прощай и спасибо за все» вызывали у меня тревогу. Я пытался понять, не было ли это одним из любопытных побочных явлений приближения к тридцати. Чуть больше полугода назад мне исполнилось двадцать девять, и я давно ожидал каких-то изменений в себе, связанных с тем, что вот-вот перешагну порог тридцати: например, возможности отрастить настоящую бороду, вечно ускользающих полок для вина, партнера на всю оставшуюся жизнь – но ничего этого не было. «Может быть, вот это – один из признаков, – говорил я себе. – Может быть, в этом и есть сила тридцатилетнего возраста: в способности спокойно разорвать отношения, как и подобает настоящему мужчине».
В двадцать семь такая ситуация расстроила бы меня (см. Моника Эспел). В двадцать два я бы слег в постель с сердечным приступом (см. Джейн Андерсон и Шантель Стивенс). Но это равнодушие и эта смехотворная пассивность… – это было что-то новое. Но, по крайней мере, если это было связано с приближением к тридцати, значит, у меня было оправдание. Элен, с другой стороны, было только двадцать два.
– Может быть, нужно было больше… воплей и скрежета зубов? – спросил я через некоторое время, передавая ей чашку кофе, который для нее приготовил. – Может быть, один из нас должен был просить другого остаться?
Она вернула мне кофе и встала на колени.
– Останься со мной, Мэтт! Мы не можем разойтись! Как я буду жить без тебя?
Она попыталась встать, но смех помешал ей.
– Ты прав, это как-то неубедительно: я говорю «Нам надо разойтись», и ты отвечаешь «Хорошо». – Она тихонько засмеялась. – Не то чтобы я не любила тебя, – продолжала она, смешивая иронию с серьезностью. – Я люблю тебя, и ты это знаешь. Я не была бы с тобой, я не жила бы вместе с тобой все эти полтора года, если бы не любила тебя, – это было бы просто… глупо. Просто ты, наверное, сам это почувствовал в последние полгода: страсти больше нет. Мы были скорее, как… Ну, я не знаю… брат и сестра, что ли.
– Как Питер и Джейн.
– Ганс и Грета.
– Донни и Мэри.
– Точно, – сказала Элен, забирая свой кофе. Она сделала глоток. – Теперь, когда я смотрю на тебя, мне уже хочется не разорвать всю твою одежду на мелкие кусочки, а хорошенько ее выгладить.
– Ты права, – сказал я. – В смысле, я тоже тебя люблю, но должен признаться, что я больше не влюблен в тебя. Когда я утром в первый раз вижу тебя – ты собираешься на работу, ищешь в шкафу, что бы тебе надеть, я начинаю мысленно одевать тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– О чем вы разговаривали? – спросил я.
– О своем, о женском.
– О каком еще женском? Она не спрашивала у тебя опять, собираемся ли мы заводить детей? Спрашивала или нет?
Моя мама в последнее время пыталась наладить контакт с Элен, потому что решила, что именно она – та девушка, которая родит ей внуков.
Элен засмеялась.
– Ни о чем таком страшном мы не разговаривали. Она просто спрашивала, как ты собираешься отпраздновать тридцатилетие и не планируешь ли ты для этого приехать в Англию.
– Но это будет только в конце марта.
– Женщины любят ко всему готовиться заранее.
– И что ты ей сказала?
– Я сказала, что ты еще сам не знаешь.
– А она?
– Сказала, что ты должен над этим хорошо подумать.
– А что ты сказала по поводу моего приезда к ним?
– Сказала, что попробую тебя убедить, потому что сама хочу увидеть место, которое ты называешь домом. Посмотреть, где ты вырос, познакомиться с твоими школьными друзьями – это должно быть интересно.
– Гм, – произнес я презрительно, хоть мне на самом деле хотелось съездить домой. – А она что сказала?
– Сказала, что мы можем приехать когда захотим. А еще она попросила передать тебе, чтобы ты ей перезвонил.
– Каким тоном она это сказала?
Элен потеряла терпение и бросила в меня подушкой.
– Если тебе все это так интересно, почему ты не поговорил с ней сам?
Она забрала подушку, положила ее себе под голову, взяла телефон, набрала номер и заказала пиццу с доставкой, название которой первым пришло ей в голову. Такого рода болтовня была обычным делом для нашего с Элен ежедневного общения. Эти беседы утомляли, но и развлекали, хотя иногда я чувствовал себя, словно в комедии положений, и задавал себе вопрос: почему у нас с Элен нет нормальных разговоров, как у всех нормальных пар?
– Я сама схожу за ужином, – сказала Элен. – Они говорят, что все будет готово через двадцать минут, но, если я пойду сама, им придется поторопиться: я умираю с голоду.
Элен пошла в спальню за своим пальто. Проверяя на ходу, достаточно ли у нее в карманах денег, она открыла входную дверь и взяла со стола сумку. Неожиданно она остановилась.
– В чем дело? – спросил я, глядя на нее. – Что-нибудь забыла?
Оставив дверь наполовину открытой, Элен прошла через комнату и села на противоположном конце дивана.
– Извини, дорогой, – мягко сказала она. – Я не могу больше держать это в себе.
Я не понял, о чем это она.
– Держать в себе что?
– Это, – решительно сказала она. – Ты. Я. Мы. Я… я… думаю, что больше тебя не люблю. Ну вот, я сказала это. Теперь ты можешь меня ненавидеть.
К полнейшему удивлению Элен, меня вдруг начало распирать от хохота, и я не стал сдерживаться.
– Ты смеешься надо мной или со мной? – спросила она, глядя на меня.
– Знаю, ты подумаешь, что я говорю это специально, чтобы отомстить, – сказал я, выдерживая ее взгляд. – Но на самом деле я чувствую то же самое.
И тут же, по какой-то жуткой симметрии, возникающей, когда ты провел с кем-то столько времени, что чувствуешь то же самое, что и он, мы оба начали хохотать, а затем одновременно прошептали:
– Какое облегчение.
3
– Значит, теперь все? – спросил я без всякого выражения.
Было уже два часа ночи, и мы с Элен обсуждали наш разрыв с семи вечера. Все обошлось без слез и мелодраматизма – было только много долгих пауз, потом какие-то смущенные слова, потом снова долгие паузы.
– Выходит что так.
Произнося это, Элен потянулась и кошачьим движением расправила плечи. Я всегда замечал в ней что-то кошачье, а сейчас это было особенно видно. Она казалась мне персидской кошкой, которая жить не может без того, чтобы ей не почесали живот.
– А тебе не кажется, что это все как-то… – я искал подходящее слово, – слишком просто. Понимаешь, как-то слишком… – я наконец натолкнулся на подходящее слово, – цивилизованно?
Элен приподняла голову:
– Да, ты прав. Думаю, что ты прав.
Я бросил на нее выжидательный взгляд: я хотел, чтобы она хоть что-нибудь сказала – неважно, что именно. Я чувствовал, что что-то было не так: не в том, что мы расходимся – это было совершенно правильное решение, – а в том, что в этом не было никакой драмы. На опыте своих прошлых разрывов я ожидал гораздо больше сожалений, хотя бы из вежливости. Наше спокойствие и общее отношение вроде «прощай и спасибо за все» вызывали у меня тревогу. Я пытался понять, не было ли это одним из любопытных побочных явлений приближения к тридцати. Чуть больше полугода назад мне исполнилось двадцать девять, и я давно ожидал каких-то изменений в себе, связанных с тем, что вот-вот перешагну порог тридцати: например, возможности отрастить настоящую бороду, вечно ускользающих полок для вина, партнера на всю оставшуюся жизнь – но ничего этого не было. «Может быть, вот это – один из признаков, – говорил я себе. – Может быть, в этом и есть сила тридцатилетнего возраста: в способности спокойно разорвать отношения, как и подобает настоящему мужчине».
В двадцать семь такая ситуация расстроила бы меня (см. Моника Эспел). В двадцать два я бы слег в постель с сердечным приступом (см. Джейн Андерсон и Шантель Стивенс). Но это равнодушие и эта смехотворная пассивность… – это было что-то новое. Но, по крайней мере, если это было связано с приближением к тридцати, значит, у меня было оправдание. Элен, с другой стороны, было только двадцать два.
– Может быть, нужно было больше… воплей и скрежета зубов? – спросил я через некоторое время, передавая ей чашку кофе, который для нее приготовил. – Может быть, один из нас должен был просить другого остаться?
Она вернула мне кофе и встала на колени.
– Останься со мной, Мэтт! Мы не можем разойтись! Как я буду жить без тебя?
Она попыталась встать, но смех помешал ей.
– Ты прав, это как-то неубедительно: я говорю «Нам надо разойтись», и ты отвечаешь «Хорошо». – Она тихонько засмеялась. – Не то чтобы я не любила тебя, – продолжала она, смешивая иронию с серьезностью. – Я люблю тебя, и ты это знаешь. Я не была бы с тобой, я не жила бы вместе с тобой все эти полтора года, если бы не любила тебя, – это было бы просто… глупо. Просто ты, наверное, сам это почувствовал в последние полгода: страсти больше нет. Мы были скорее, как… Ну, я не знаю… брат и сестра, что ли.
– Как Питер и Джейн.
– Ганс и Грета.
– Донни и Мэри.
– Точно, – сказала Элен, забирая свой кофе. Она сделала глоток. – Теперь, когда я смотрю на тебя, мне уже хочется не разорвать всю твою одежду на мелкие кусочки, а хорошенько ее выгладить.
– Ты права, – сказал я. – В смысле, я тоже тебя люблю, но должен признаться, что я больше не влюблен в тебя. Когда я утром в первый раз вижу тебя – ты собираешься на работу, ищешь в шкафу, что бы тебе надеть, я начинаю мысленно одевать тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65