камнем, и в конце концов едва не выбил у нее днище.
Тогда один из его друзей спросил, что побуждает его тело и
дух так мучить эту бочку. Философ же ему ответил, что хотя
республика никаких обязанностей на него не возложила, однако он
не желает оставаться в одиночестве и быть бездеятельным и
праздным, в то время как весь народ занят делом и трудится не
покладая рук, - потому-то он, мол, и безумствует со своею
бочкой.
И мне тоже негоже бездействовать: хотя от бранных тревог и
в стороне я, однако, духом пламенея, желал бы и я свершить
что-либо достойное, особливо теперь, когда видишь, как граждане
славного королевства французского, и по ту и по эту сторону
гор, неутомимо трудятся и работают, - одним поручено возводить
укрепления и оборонять отечество, другие готовятся отразить и
разбить врага, и все это делается так дружно, в таком
образцовом порядке и столь явно в интересах будущего (ибо как
скоро Франция наилучшим образом укрепит свои границы, для
французов тотчас же настанет спокойная жизнь), что я начинаю
склоняться к мнению доброго Гераклита, уверявшего, что война -
не враг, но источник всех благ; и думается мне, вопреки
утверждению жевателей старой латинской жвачки, которым с
хорошей своей стороны война не видна, что по-латыни войну
называют красивой не иронически, а в самом положительном и
прямом смысле, ибо во время войны все прекрасное и благородное
выступает вперед, а все дурное и уродливое срывает с себя
маску. Оттого-то мудрый и миролюбивый царь Соломон, дабы мы
возможно яснее представили себе неизреченное величие
божественной мудрости, почел за нужное сравнить ее с боевым
порядком ратного стана.
Словом, я не был призван и зачислен в ряды наших
наступательных войск, ибо нашли, что я совершенно к тому не
способен и хил, ни к какому делу, сопряженному с обороной
отечества, меня также не приспособили, а между тем я бы ни от
чего не отказался: кидал бы сено на воз, чистил бы навоз,
позабывая про свою хворость, таскал бы хворост, ибо совестно
мне оставаться праздным наблюдателем отважных, красноречивых и
самоотверженных людей, которые на глазах и на виду у всей
Европы разыгрывают славное действо и трагическую комедию,
совестно мне не напрягать последних усилии и не жертвовать тем
немногим, что у меня еще осталось. Я полагаю, что не слишком
это большая честь - увеличивать собою число тех, которые
напрягают только свое зрение, щадят и берегут свои силы,
набивают мошну, прячут деньгу, чешут голову одним пальцем, как
скучающие лежебоки, ловят мух, как самые жирные и
неповоротливые волы, ставят уши торчком, точно аркадские ослы
при звуках песни, и молча, взглядом дают понять, что они
согласны играть подобную роль.
Придя к этой мысли и к этому убеждению, я решил, что если
б я начал двигать свою Диогенову бочку, - а ведь у меня только
она одна и уцелела после кораблекрушения, которое я потерпел в
бедственном моем плавании, - то это было бы занятие не
бесцельное и не бесплодное. Как вы думаете, что у меня выйдет
из этого бочковерчения? Клянусь девой, задирающей подол, этого
я еще не знаю. Погодите, дайте мне хлебнуть из бутылочки, -
это мой подлинный и единственный Геликон, моя Гиппокрена,
незаменимый источник вдохновения. Только испив из него, я могу
размышлять, рассуждать, решать и заключать. Затем я хохочу,
пищу, сочиняю, кучу. Энний выпивая творил, творя выпивал. Эсхил
(если верить Плутарховым Symposiaca /"Застольным беседам"
(греч.) /) выпивал сочиняя, выпивая сочинял. Гомер никогда не
писал натощак. Катон писал только после возлияния. Попробуйте
мне теперь сказать, что я не руководствуюсь примером людей
высокочтимых и глубокоуважаемых. Слава Богу, Господу Богу
Саваофу (то есть Господу ангельских сил) во веки веков, вино у
меня вкусное и довольно холодное: как говорится, в начале
второй степени свежести. Если же и вы разочка два под шумок
приложитесь, а то и осушите единым духом, я ничего в том
предосудительного не усмотрю, только не забывайте по чуточке
благодарить Бога.
И вот если уж таков мой удел и мой жребий (ибо не каждому
дано достигнуть Коринфа и там поселиться), то я почитаю за
должное служить и тем и другим, но только не оставаться
бездеятельным и бесполезным. Я буду состоять при землекопах,
каменобойцах и каменотесах, стану заниматься тем же, чем при
Лаомедонте занимались в Трое Hептун и Аполлон, чем занимался в
старости Рено де Монтобан: я буду прислуживать каменщикам, я
буду стряпать на каменщиков, а когда они насытятся, то звуки
моей не знающей соперниц сопелочки сопение сопунов заглушат.
Так Амфион, бряцая на лире, заложил, построил и воздвиг великий
и славный город Фивы. Для воинов же я открою свою бочку. И из
отверстия этой бочки, которая вам уже знакома по первым двум
томам (вот только я боюсь, как бы книгоиздатели умышленно
чего-нибудь там не исказили и не напутали), я отцежу им
возникшую из наших послеобеденных вольных забав изысканную
третью книгу, а за третьей последует и развеселая четвертая
книга сентенций пантагрюэлических, - я разрешаю вам называть
их диогеническими. Товарищем по оружию я этим людям быть не
могу, так буду же я им верным архитриклином, по мере скромных
сил своих спрыскивающим их возвращение из походов, и неустанным
песнословцем их славных деяний и ратных подвигов! Клянусь
страстями Христовыми, уж я в грязь лицом не ударю, скорее в
марте не будет поста, а ведь этот пакостник ни за что своей
очереди не пропустит.
Впрочем, помнится мне, я читал, что Птолемей, сын Лага,
как-то раз среди прочих трофеев своих побед показал египтянам,
при великом стечении народа, черного двугорбого верблюда и
пестрого раба, у которого одна половина тела была черная, а
другая белая, причем разделительная черта проходила не по
диафрагме, как у посвященной Венере индийской женщины, которую
тианский философ встретил между рекою Гидаспом и Кавказским
хребтом, но вертикально, каковых редкостей египтянам никогда
прежде видеть не доводилось; показал же он эти диковины в
надежде, что благодаря им любовь народа к нему возрастет. Чего
же, однако, он этим достигнул? При появлении верблюда все
пришли в ужас и в негодование; при виде пестрого человека иные
отпускали шуточки, иные громко выражали свое отвращение: это-де
мерзкое чудище, появившееся на свет только в силу случайной
игры природы. Коротко говоря, Птолемей надеялся, что он угодит
египтянам и что их естественная преданность ему от этого только
усилится, однако надежда обманула его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53