Мы можем искоренить его полностью, если устраним всех, в чьей
генетической структуре имеются признаки восприимчивости к туберкулезной
палочке.
- Вы хотите сказать, что убьете всех моих детей, какими только они ни
будут? - спросил Приор.
- Лишь тех, кто унаследует именно эту генетическую черту, - как можно
мягче произнес Уолтон. - Возвращайтесь домой, мистер Приор. Сожгите мою
фотографию... Напишите поэму обо мне... Но не просите у меня, чтобы я
совершил невозможное. Я не могу достать для вас звезду с неба, поймите
это.
Приор встал. Такой огромный и такой несчастный, он подавленно глядел
на Уолтона с высоты своего роста. Однако Уолтон впервые почувствовал
страх. Пальцы его нашарили иглопистолет, который он хранил в верхнем левом
ящике письменного стола.
Однако Приор даже и не думал о насилии.
- Я покидаю вас, - угрюмо проговорил он. - Мне очень жаль, сэр. Самым
глубочайшим образом жаль. Мне жаль нас обоих.
Уолтон нажал кнопку дверного замка, выпустил Приора, затем снова
запер дверь и тяжело опустился в кресло. Из лотка пневмопочты на стол
соскользнули еще три служебные записки. Он посмотрел на них злым взором
василиска.
За шесть недель существования ВЫНАСа три тысячи детей получили билет,
дававший им "право" на Счастливый Сон и три тысячи ущербных комбинаций
генов были выведены из генофонда человечества. Десять тысяч мужчин, чей
уровень умственного развития оказался ниже нормы, были принудительно
стерилизованы. Восемь тысяч умирающих стариков отправлены в могилы чуть
ранее отведенного природой срока.
Это была жестокая программа. Но с какой стати передавать паралич еще
не родившимся поколениям? Ради чего разрешать взрослым идиотам засорять
мир умственного неполноценным потомством? Зачем заставлять неизлечимых
раковых больных терпеть ничем не оправданные муки и к тому же потреблять
столь драгоценную пищу?
Все это не очень приятно? Разумеется. Но весь мир проголосовал за.
Пока Лэнг со своей командой не преобразует природные условия Венеры в
пригодные для жизни человека или пока сверхсветовая скорость не откроет
человечеству дорогу к звездам, необходимо что-то делать с
перенаселенностью Земли. В данный момент численность населения планеты
составляла семь миллиардов и с каждым днем, с каждым часом увеличивалось
все больше и больше.
Слова Приора запали глубоко в душу. "Я болел туберкулезом... Где бы
теперь были все мои стихи и поэмы?"
Этот огромный, но такой смиренный человек был одним из величайших
поэтов. Китс тоже был туберкулезником. "А какая, в общем-то, польза от
поэтов? - промелькнула у Уолтона в голове дикая мысль, и он тут же ответил
себе: - А какая вообще польза от чего бы то ни было? Китс, Шекспир,
Эллиот, Йитс, Донн, Паунд, Мэтьюз... и Приор. Насколько жизнь была бы
скучнее без них..." Уолтон представил себе книжную полку - единственную
книжную полку в тесной клетушке своей однокомнатной квартиры.
Спина его покрылась потом, когда он внезапно понял, что незаметно для
себя принял решение.
Уолтон нисколько не сомневался, что этот шаг будет стоить ему
должности, если он, конечно, позволит себя поймать. К тому же в
соответствии с Законом о Выравнивании такой поступок является уголовным
преступлением.
Но ведь один ребенок значит ничтожно мало. Только один.
Ребенок Приора.
Дрожащими пальцами он включил интерком и сказал секретарше:
- Если мне будут звонить, примите сообщения. Я оставляю кабинет на
полчаса.
2
Уолтон вышел из кабинета и украдкой огляделся. В приемной царила
обычная деловая суматоха: полдесятка девушек отвечали на телефонные
звонки, вскрывали письма, занимались согласованием различных вопросов,
относящихся к деятельности столь важного и ответственного учреждения.
Уолтон быстро проскользнул мимо них в коридор.
Испытываемый им страх стянул желудок тугим узлом, пока он шел к
лифту. Давали себя знать шесть недель волнений, шесть недель напряженной
работы, прошедших с тех пор, как был организован ВЫНАС, с тех пор, как
старик Фиц-Моэм уговорил его занять второй по значимости пост в этом
учреждении... И вот теперь - настоящий бунт... А как иначе назвать то, что
он задумал совершить? Хотя, по правде говоря, не так уж велик бунт -
пощадить одного-единственного ребенка, но Уолтон понимал, что, поступая
таким образом, он наносит сокрушительный удар по самим основам, на которых
зиждется ВЫНАС, удар, равный по силе отмене всего Закона о Выравнивании.
"Только одно прегрешение, - твердо пообещал он самому себе. - Пощажу
ребенка Приора, а после - ни на шаг от закона".
Уолтон нажал кнопку вызова и посмотрел на световое табло. Кабина
лифта уже начала подниматься. Клиника, куда направился Уолтон, размещалась
на двадцатом этаже.
- Рой.
Услышав тихий голос у себя за спиной, Уолтон едва не подпрыгнул от
неожиданности. Затем он взял себя в руки и, стараясь принять
непринужденный вид, обернулся. Перед ним стоял сам директор.
- Доброе утро, мистер Фиц-Моэм.
Старик безмятежно улыбался, лицо его, на котором не было ни единой
морщинки, прямо-таки излучало душевное тепло и дружелюбие, пышная копна
седых волос на голове лоснилась.
- У тебя очень уж озабоченный вид, мой мальчик. В чем дело?
Уолтон отрицательно закачал головой:
- Просто слегка устал, сэр. В последнее время было много работы.
Но еще не закончив говорить, Уолтон понял, насколько глупо звучит
такое объяснение. Если кто во всем ВЫНАСе и работал более напряженно, чем
он, так это сам директор, который был намного старше. Принятия Закона о
Выравнивании Фиц-Моэм добивался пятьдесят лет, и теперь восьмидесятилетний
старик работает шестнадцать часов в сутки, чтобы помочь человечеству
выжить.
Директор улыбнулся:
- Ты до сих пор так и не научился правильно расходовать свои силы,
Рой. И превратишься в развалину, даже не достигнув половины моего
возраста. Хотя я доволен, что ты перенял у меня привычку давать себе по
утрам передышку, чтобы выпить чашечку кофе. Не будешь возражать, если я
присоединюсь к тебе?
- Я... я вышел совсем не для этого, сэр. Мне нужно кое-что сделать
внизу.
- Вот как? А ты не мог бы уладить свое дело по телефону?
- Нет, мистер Фиц-Моэм. - Уолтон чувствовал себя так, будто его уже
судили, вынесли приговор и собираются четвертовать. - Дело это требует
личного общения.
- Понятно. - Внимательный, дружеский взгляд старика буквально сверлил
его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
генетической структуре имеются признаки восприимчивости к туберкулезной
палочке.
- Вы хотите сказать, что убьете всех моих детей, какими только они ни
будут? - спросил Приор.
- Лишь тех, кто унаследует именно эту генетическую черту, - как можно
мягче произнес Уолтон. - Возвращайтесь домой, мистер Приор. Сожгите мою
фотографию... Напишите поэму обо мне... Но не просите у меня, чтобы я
совершил невозможное. Я не могу достать для вас звезду с неба, поймите
это.
Приор встал. Такой огромный и такой несчастный, он подавленно глядел
на Уолтона с высоты своего роста. Однако Уолтон впервые почувствовал
страх. Пальцы его нашарили иглопистолет, который он хранил в верхнем левом
ящике письменного стола.
Однако Приор даже и не думал о насилии.
- Я покидаю вас, - угрюмо проговорил он. - Мне очень жаль, сэр. Самым
глубочайшим образом жаль. Мне жаль нас обоих.
Уолтон нажал кнопку дверного замка, выпустил Приора, затем снова
запер дверь и тяжело опустился в кресло. Из лотка пневмопочты на стол
соскользнули еще три служебные записки. Он посмотрел на них злым взором
василиска.
За шесть недель существования ВЫНАСа три тысячи детей получили билет,
дававший им "право" на Счастливый Сон и три тысячи ущербных комбинаций
генов были выведены из генофонда человечества. Десять тысяч мужчин, чей
уровень умственного развития оказался ниже нормы, были принудительно
стерилизованы. Восемь тысяч умирающих стариков отправлены в могилы чуть
ранее отведенного природой срока.
Это была жестокая программа. Но с какой стати передавать паралич еще
не родившимся поколениям? Ради чего разрешать взрослым идиотам засорять
мир умственного неполноценным потомством? Зачем заставлять неизлечимых
раковых больных терпеть ничем не оправданные муки и к тому же потреблять
столь драгоценную пищу?
Все это не очень приятно? Разумеется. Но весь мир проголосовал за.
Пока Лэнг со своей командой не преобразует природные условия Венеры в
пригодные для жизни человека или пока сверхсветовая скорость не откроет
человечеству дорогу к звездам, необходимо что-то делать с
перенаселенностью Земли. В данный момент численность населения планеты
составляла семь миллиардов и с каждым днем, с каждым часом увеличивалось
все больше и больше.
Слова Приора запали глубоко в душу. "Я болел туберкулезом... Где бы
теперь были все мои стихи и поэмы?"
Этот огромный, но такой смиренный человек был одним из величайших
поэтов. Китс тоже был туберкулезником. "А какая, в общем-то, польза от
поэтов? - промелькнула у Уолтона в голове дикая мысль, и он тут же ответил
себе: - А какая вообще польза от чего бы то ни было? Китс, Шекспир,
Эллиот, Йитс, Донн, Паунд, Мэтьюз... и Приор. Насколько жизнь была бы
скучнее без них..." Уолтон представил себе книжную полку - единственную
книжную полку в тесной клетушке своей однокомнатной квартиры.
Спина его покрылась потом, когда он внезапно понял, что незаметно для
себя принял решение.
Уолтон нисколько не сомневался, что этот шаг будет стоить ему
должности, если он, конечно, позволит себя поймать. К тому же в
соответствии с Законом о Выравнивании такой поступок является уголовным
преступлением.
Но ведь один ребенок значит ничтожно мало. Только один.
Ребенок Приора.
Дрожащими пальцами он включил интерком и сказал секретарше:
- Если мне будут звонить, примите сообщения. Я оставляю кабинет на
полчаса.
2
Уолтон вышел из кабинета и украдкой огляделся. В приемной царила
обычная деловая суматоха: полдесятка девушек отвечали на телефонные
звонки, вскрывали письма, занимались согласованием различных вопросов,
относящихся к деятельности столь важного и ответственного учреждения.
Уолтон быстро проскользнул мимо них в коридор.
Испытываемый им страх стянул желудок тугим узлом, пока он шел к
лифту. Давали себя знать шесть недель волнений, шесть недель напряженной
работы, прошедших с тех пор, как был организован ВЫНАС, с тех пор, как
старик Фиц-Моэм уговорил его занять второй по значимости пост в этом
учреждении... И вот теперь - настоящий бунт... А как иначе назвать то, что
он задумал совершить? Хотя, по правде говоря, не так уж велик бунт -
пощадить одного-единственного ребенка, но Уолтон понимал, что, поступая
таким образом, он наносит сокрушительный удар по самим основам, на которых
зиждется ВЫНАС, удар, равный по силе отмене всего Закона о Выравнивании.
"Только одно прегрешение, - твердо пообещал он самому себе. - Пощажу
ребенка Приора, а после - ни на шаг от закона".
Уолтон нажал кнопку вызова и посмотрел на световое табло. Кабина
лифта уже начала подниматься. Клиника, куда направился Уолтон, размещалась
на двадцатом этаже.
- Рой.
Услышав тихий голос у себя за спиной, Уолтон едва не подпрыгнул от
неожиданности. Затем он взял себя в руки и, стараясь принять
непринужденный вид, обернулся. Перед ним стоял сам директор.
- Доброе утро, мистер Фиц-Моэм.
Старик безмятежно улыбался, лицо его, на котором не было ни единой
морщинки, прямо-таки излучало душевное тепло и дружелюбие, пышная копна
седых волос на голове лоснилась.
- У тебя очень уж озабоченный вид, мой мальчик. В чем дело?
Уолтон отрицательно закачал головой:
- Просто слегка устал, сэр. В последнее время было много работы.
Но еще не закончив говорить, Уолтон понял, насколько глупо звучит
такое объяснение. Если кто во всем ВЫНАСе и работал более напряженно, чем
он, так это сам директор, который был намного старше. Принятия Закона о
Выравнивании Фиц-Моэм добивался пятьдесят лет, и теперь восьмидесятилетний
старик работает шестнадцать часов в сутки, чтобы помочь человечеству
выжить.
Директор улыбнулся:
- Ты до сих пор так и не научился правильно расходовать свои силы,
Рой. И превратишься в развалину, даже не достигнув половины моего
возраста. Хотя я доволен, что ты перенял у меня привычку давать себе по
утрам передышку, чтобы выпить чашечку кофе. Не будешь возражать, если я
присоединюсь к тебе?
- Я... я вышел совсем не для этого, сэр. Мне нужно кое-что сделать
внизу.
- Вот как? А ты не мог бы уладить свое дело по телефону?
- Нет, мистер Фиц-Моэм. - Уолтон чувствовал себя так, будто его уже
судили, вынесли приговор и собираются четвертовать. - Дело это требует
личного общения.
- Понятно. - Внимательный, дружеский взгляд старика буквально сверлил
его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56