В корчме медленно, но верно воцарялась тишина, и, наконец, воцарилась совсем.
Не снимая плаща и даже не открывая своего лица, вошедший проследовал к стойке, взгромоздился на высокий табурет, и оперся на неё локтями. Молчал. Даже не поздоровался. Лансу был виден только круглый подбородок и бескровные пухлые губы.
Кабатчик нахмурился, но заставил себя улыбнуться. Улыбка не получилась.
— Что будешь заказывать? — спросил он. Человек провёл языком по губам.
— Пива, — глухо сказал он.
— Пива? Больше ничего?
— Ничего. Только пива.
— Хорошо, пива, так пива. — Ланс намётанным взглядом окинул старый и видавший виды плащ, истрёпанные в бахрому манжеты рукавов, и растоптанные, ужасно грязные и явно чужие башмаки. Человек был весь в пыли и паутине. Его шатало. К тому же и пахло от него премерзко — сыростью, тленом, кошачьей мочой, как будто он неделю ночевал по подвалам или чердакам.
— Чем будешь расплачиваться, приятель?
— А ты налей мне в долг. Я всегда плачу долги.
— Охотно верю, друг мой, — Лансам снова попытался улыбнуться. — Охотно верю. Только что-то я тебя никак не припомню. Может, у тебя есть что оставить в залог?
Не говоря ни слова, человек переложил посох из руки в руку, полез за пазуху (скривился при этом, как от боли), вынул какой-то предмет и бросил на стойку. Это «что-то» стукнуло, блеснуло, покатилось неровно как игральная кость со свинцом и остановилось в дюйме от кабатчиковых рук.
Сердце у Ланса ухнуло, рухнуло, помедлило и понеслось галопом.
Перед ним лежал до ужаса знакомый талер, сплющенный в серебряную пулю.
— Этого хватит? — прозвучал вопрос.
— А ва… я… ва… ше… я… — пролепетал кабатчик, бестолково двигая руками. Икнул и наконец выдал что-то осмысленное.
— А?.. — сказал он.
Человек тем временем поднял руку и медленным движением отбросил капюшон за спину. Поднял взгляд, увидел, как у Ланса каменеют зрачки, и усмехнулся.
— Привет от Лиса, — сказал он. Ланс икнул и сломал карандаш.
— Поздно, — сказал человек.
А затем сунул два пальца в зубы и пронзительно свистнул: «Гей-гоп!»
Двери, окна, даже, кажется, каминная труба — всё разом распахнулось, явив легион пищащих крыс, зверей и непонятных мелких бесов. Они метались, прыгали, орали и гремели ожерельями костей, привязанными к поясам, бросались мокрым снегом, собственным дерьмом, углями из камина. Всё это смерчем пронеслось по маленькой корчме, закручивая столы и посетителей. Они пообрывали все занавески, швыряли по полу солому, били стёкла и посуду, мочились в камин, пооткрывали все пивные краны, даже приволокли откуда-то подушку или две и порвали их пополам. На кухне визжали поварихи и посудомойки. Кабак наполнился криками, беготнёй и кружащимися перьями, ополоумевшие от страха люди не знали, куда деваться, кидались в окна, и наконец, сталкиваясь в дверях, бросились наружу и сгинули в темноте ночных проулков, преследуемые по пятам бесовским воинством. В корчме остался только Ланс. Закутанный в плащ человек исчез без всякого следа, и если б не чудовищный разгром, царящий в помещении пивного зала, Ланс мог бы подумать, что всё это ему привиделось. Он посмотрел на обломки карандаша в ладони, осел на табурет и спрятал лицо в руках.
Погром в переулке Луны не остался горожанами незамеченным. Разговоров хватило на целую неделю. Все свидетели охотно и много рассказывали о произошедшем всем желающим, а те ахали и ставили им бесплатного пива. Через несколько дней всё в рассказах так перепуталось, а масштабы бедствия так раздулись, что все в Лиссе свято уверовали, будто в кабаке случился маленький местный апокалипсис.
А потом началось. Примерно две недели весь город лихорадило — то тут, то там, в корчмах и портовых тавернах, на постоялых дворах и в мануфактурных лавках, в весёлых домах и в конторах менял вдруг появлялся маленький, неряшливый, закутанный в старый плед человек, нетвёрдо стоявший на ногах, а вслед за этим в дом врывалась толпа каких-то неправдоподобных существ и учиняла форменный разгром и разрушение. И везде, на стене или где-то ещё после них оставался — углём или мелом — рисунок лисы. Ни разу никого из них поймать никто не смог. Причём, нападала эта шайка не на всё подряд, а как будто выбирала, следуя какой-то непонятной схеме. Частенько бывало так, что одно заведение подвергалось набегу, а другое — такое же, рядом — нет. Особенно досталось «Синей сойке» — там дебоширы пошумели так, что провалилась крыша и обрушилась одна стена. Реже всего трогали жидовские трактиры, но когда кто-то попробовал вякнуть, что раз так, они тогда и виноваты, а значит — бей пархатых, крикуна на следующий день нашли в канаве с разбитой мордой, без памяти и с изображением лисы на заднице.
А спустя примерно месяц или два всё это кончилось так же неожиданно, как началось.
Обеспокоенная, наконец зашевелилась церковь. Было начато несколько громких процессов. Кого-то сожгли. Кабак «Под Луной», как зачинщик и первая жертва безобразия, естественно, не остался без внимания. Приходили проверяющие из магистрата и священники из церкви. Георга Лансама забрали, чтобы допросить (секвестр имущества автоматически последовал за этим). Кабатчик где-то пропадал не меньше месяца, потерял почти все деньги на пожертвованиях, стал хромать от нескончаемых молитв, три года был вынужден носить позорящее sanbenito с шафранным крестом на груди, и только чудом не лишился жизни и лицензии. Пришлось даже привлечь сторонний капитал, чтоб возродить былое дело и нанять новую прислугу и кухарок — старые наотрез отказались возвращаться.
Но Ланс не жаловался, он понимал, что ещё счастливо отделался: в ходе дознания было признано, что трактирщик был в этом деле пострадавшей стороной, но пострадал через свой слабый дух и недостаточную веру. Приговор был чрезвычайно мягок — еженедельное бичевание в течении трёх лет и епитимья из разряда confusibles, но и только. Многие тысячи повешенных, сожжённых, утопленных, закопанных живьём и сосланных на галеры еретиков могли лишь мечтать о такой участи.
Хоть самое страшное было позади, Ланс до сих пор с содроганием вспоминал вопросы инквизитора, с виду равнодушные, на деле же — весьма дотошные и въедливые. Священник, проводивший допрос, был сер, чахоточен и постоянно кашлял. «У этого дьявола был хвост?» — спрашивал он. «У какого дьявола?» — простодушно переспрашивал в ответ Георг. «Запишите, — тотчас же распоряжался тот: — Подозреваемый утверждает, что встречался с посланцами ада неоднократно». «Что вы! Что вы! — в ужасе кричал Ланс, холодея спиной. — Да никогда такого не было, клянусь Святым Крестом! Какой ад, какие посланцы?! Просто, видите ли, святой отец, я не уверен, что тот человек и вправду был дьяволом…»
Судья поднимал на него свои стылые рыбьи глаза, и равнодушный голос звучал опять:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Не снимая плаща и даже не открывая своего лица, вошедший проследовал к стойке, взгромоздился на высокий табурет, и оперся на неё локтями. Молчал. Даже не поздоровался. Лансу был виден только круглый подбородок и бескровные пухлые губы.
Кабатчик нахмурился, но заставил себя улыбнуться. Улыбка не получилась.
— Что будешь заказывать? — спросил он. Человек провёл языком по губам.
— Пива, — глухо сказал он.
— Пива? Больше ничего?
— Ничего. Только пива.
— Хорошо, пива, так пива. — Ланс намётанным взглядом окинул старый и видавший виды плащ, истрёпанные в бахрому манжеты рукавов, и растоптанные, ужасно грязные и явно чужие башмаки. Человек был весь в пыли и паутине. Его шатало. К тому же и пахло от него премерзко — сыростью, тленом, кошачьей мочой, как будто он неделю ночевал по подвалам или чердакам.
— Чем будешь расплачиваться, приятель?
— А ты налей мне в долг. Я всегда плачу долги.
— Охотно верю, друг мой, — Лансам снова попытался улыбнуться. — Охотно верю. Только что-то я тебя никак не припомню. Может, у тебя есть что оставить в залог?
Не говоря ни слова, человек переложил посох из руки в руку, полез за пазуху (скривился при этом, как от боли), вынул какой-то предмет и бросил на стойку. Это «что-то» стукнуло, блеснуло, покатилось неровно как игральная кость со свинцом и остановилось в дюйме от кабатчиковых рук.
Сердце у Ланса ухнуло, рухнуло, помедлило и понеслось галопом.
Перед ним лежал до ужаса знакомый талер, сплющенный в серебряную пулю.
— Этого хватит? — прозвучал вопрос.
— А ва… я… ва… ше… я… — пролепетал кабатчик, бестолково двигая руками. Икнул и наконец выдал что-то осмысленное.
— А?.. — сказал он.
Человек тем временем поднял руку и медленным движением отбросил капюшон за спину. Поднял взгляд, увидел, как у Ланса каменеют зрачки, и усмехнулся.
— Привет от Лиса, — сказал он. Ланс икнул и сломал карандаш.
— Поздно, — сказал человек.
А затем сунул два пальца в зубы и пронзительно свистнул: «Гей-гоп!»
Двери, окна, даже, кажется, каминная труба — всё разом распахнулось, явив легион пищащих крыс, зверей и непонятных мелких бесов. Они метались, прыгали, орали и гремели ожерельями костей, привязанными к поясам, бросались мокрым снегом, собственным дерьмом, углями из камина. Всё это смерчем пронеслось по маленькой корчме, закручивая столы и посетителей. Они пообрывали все занавески, швыряли по полу солому, били стёкла и посуду, мочились в камин, пооткрывали все пивные краны, даже приволокли откуда-то подушку или две и порвали их пополам. На кухне визжали поварихи и посудомойки. Кабак наполнился криками, беготнёй и кружащимися перьями, ополоумевшие от страха люди не знали, куда деваться, кидались в окна, и наконец, сталкиваясь в дверях, бросились наружу и сгинули в темноте ночных проулков, преследуемые по пятам бесовским воинством. В корчме остался только Ланс. Закутанный в плащ человек исчез без всякого следа, и если б не чудовищный разгром, царящий в помещении пивного зала, Ланс мог бы подумать, что всё это ему привиделось. Он посмотрел на обломки карандаша в ладони, осел на табурет и спрятал лицо в руках.
Погром в переулке Луны не остался горожанами незамеченным. Разговоров хватило на целую неделю. Все свидетели охотно и много рассказывали о произошедшем всем желающим, а те ахали и ставили им бесплатного пива. Через несколько дней всё в рассказах так перепуталось, а масштабы бедствия так раздулись, что все в Лиссе свято уверовали, будто в кабаке случился маленький местный апокалипсис.
А потом началось. Примерно две недели весь город лихорадило — то тут, то там, в корчмах и портовых тавернах, на постоялых дворах и в мануфактурных лавках, в весёлых домах и в конторах менял вдруг появлялся маленький, неряшливый, закутанный в старый плед человек, нетвёрдо стоявший на ногах, а вслед за этим в дом врывалась толпа каких-то неправдоподобных существ и учиняла форменный разгром и разрушение. И везде, на стене или где-то ещё после них оставался — углём или мелом — рисунок лисы. Ни разу никого из них поймать никто не смог. Причём, нападала эта шайка не на всё подряд, а как будто выбирала, следуя какой-то непонятной схеме. Частенько бывало так, что одно заведение подвергалось набегу, а другое — такое же, рядом — нет. Особенно досталось «Синей сойке» — там дебоширы пошумели так, что провалилась крыша и обрушилась одна стена. Реже всего трогали жидовские трактиры, но когда кто-то попробовал вякнуть, что раз так, они тогда и виноваты, а значит — бей пархатых, крикуна на следующий день нашли в канаве с разбитой мордой, без памяти и с изображением лисы на заднице.
А спустя примерно месяц или два всё это кончилось так же неожиданно, как началось.
Обеспокоенная, наконец зашевелилась церковь. Было начато несколько громких процессов. Кого-то сожгли. Кабак «Под Луной», как зачинщик и первая жертва безобразия, естественно, не остался без внимания. Приходили проверяющие из магистрата и священники из церкви. Георга Лансама забрали, чтобы допросить (секвестр имущества автоматически последовал за этим). Кабатчик где-то пропадал не меньше месяца, потерял почти все деньги на пожертвованиях, стал хромать от нескончаемых молитв, три года был вынужден носить позорящее sanbenito с шафранным крестом на груди, и только чудом не лишился жизни и лицензии. Пришлось даже привлечь сторонний капитал, чтоб возродить былое дело и нанять новую прислугу и кухарок — старые наотрез отказались возвращаться.
Но Ланс не жаловался, он понимал, что ещё счастливо отделался: в ходе дознания было признано, что трактирщик был в этом деле пострадавшей стороной, но пострадал через свой слабый дух и недостаточную веру. Приговор был чрезвычайно мягок — еженедельное бичевание в течении трёх лет и епитимья из разряда confusibles, но и только. Многие тысячи повешенных, сожжённых, утопленных, закопанных живьём и сосланных на галеры еретиков могли лишь мечтать о такой участи.
Хоть самое страшное было позади, Ланс до сих пор с содроганием вспоминал вопросы инквизитора, с виду равнодушные, на деле же — весьма дотошные и въедливые. Священник, проводивший допрос, был сер, чахоточен и постоянно кашлял. «У этого дьявола был хвост?» — спрашивал он. «У какого дьявола?» — простодушно переспрашивал в ответ Георг. «Запишите, — тотчас же распоряжался тот: — Подозреваемый утверждает, что встречался с посланцами ада неоднократно». «Что вы! Что вы! — в ужасе кричал Ланс, холодея спиной. — Да никогда такого не было, клянусь Святым Крестом! Какой ад, какие посланцы?! Просто, видите ли, святой отец, я не уверен, что тот человек и вправду был дьяволом…»
Судья поднимал на него свои стылые рыбьи глаза, и равнодушный голос звучал опять:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120