— нарушила молчание Ялка. — Ты больше не хочешь со мной говорить?
— Нет, не поэтому.
— Я понимаю, — Ялка опустила взгляд. — Я ведь не глупая, я всё понимаю. Ты ждал ученика. И ты подумал, что это я пришла, чтобы учиться у тебя. И всё гадал — я, или не я. А теперь, когда к тебе пришёл настоящий ученик, я больше стала не нужна. Ты ведь это мне хотел сказать?
— Нет, — ответил тот, — не это.
— Я ничего не умею и ничего не могу. У меня нет колдовского таланта. Я даже забыла, о чём я хотела спросить у тебя, пока шла. Я… я уйду сразу, как только смогу.
Она умолкла и закусила губу, сдерживая слезы. Не помогло.
— Это не важно, — мягко сказал вдруг травник, останавливаясь и оборачиваясь. — Совсем не важно. Мастер обязан быть в ответе за всех, кто к нему приходит. Кто к кому пришёл, это — тот ещё вопрос. А твой талант в другом… совсем в другом. Если хочешь уйти — уходи. Но я тебя не прогоню. Нипочём не прогоню.
Ялка повернулась к травнику лицом.
— Лис… — через силу вымолвила она.
— Что?
— Скажи… как тебя звали мать с отцом?
— Я не знаю, кто были мои родители. Я их не помню. Меня вырастил дед.
— Родной?
— Что? А. Не знаю. Нет. Наверное, нет. А почему ты спрашиваешь?
— Я не хочу звать тебя… так. Как тебя зовут друзья?
— Жуга.
— Как странно… Это что-то значит?
— Ничего не значит.
— Мне не нравится. Уж лучше, в самом деле, Лис. Ой, нет, — она задумалась опять, — так тоже плохо… Травник криво усмехнулся.
— Я и сам не в восторге. Но придётся выбирать.
— Всю курицу не ешь.
Фриц кивнул, послушно положил недоеденный кусок обратно на тарелку и вытер руки об рубаху. Он и так уже почти насытился, а на столе ещё оставалось немало другой еды: хлеб, сыр, какие-то морковки. В котелке над огнём закипал душистый чай на травах.
Дом согрелся и теперь не казался таким безжизненным, как вчера. В щели между ставнями мелькали блики факелов. Снаружи было тихо. Примерно с четверть часа тому назад произошла очередная неудачная попытка взять дом приступом, после чего гвардейцы отступили, и опять принялись совещаться. Почему-то теперь Фриц нисколечко их не боялся и даже с некоторым удивлением вспоминал, как стыла кровь на постоялом дворе, когда туда заявились монах и солдаты. Присутствие Лиса действовало на него успокаивающе; обещаньям травника он верил.
Сразу после разговора с Золтаном Жуга вдруг сделался сосредоточен и деловит. Он то подолгу замирал на месте, то принимался мерить комнату шагами, о чём-то размышляя, тёр виски и гулкими глотками пил воду из кувшина. Потом мимоходом рассеянно бросил мальчишке ту самую фразу насчёт курицы, ушёл наверх в большую кладовую и развил деятельность.
Кладовая оказалась интереснейшим местом. Фрицу удалось заглянуть туда одним глазком, когда травник снял с неё замок, но внутрь его не пустили и прогнали вниз решительно, но мягко, как излишне любопытного котёнка. Он подчинился, но всё же успел разглядеть гору самых невероятных вещей, без всякого порядка разложенных по полкам там и сям. Полки были огромные, старые, неструганной сосны, в четыре этажа до самого потолка, протиснуться между ними взрослый человек мог только боком.
Травник что-то с шумом разгребал, передвигал, и через полчаса спустился вниз, неся с собою целый ворох самых странных вещей. Тут были флейта из чего-то странного, похожего на кость, только чёрная, помятый и обшарпанный поднос, такая же помятая оловянная кружка и странной формы подсвечник, похожий не то на сплетенье лозы, не то на кастет. Ещё были большая толстая свеча, какой-то ремешок, и что-то меховое и бесформенное. Последний предмет Фриц опознал не сразу: то была мюзета — маленькая испанская волынка, запылённая и основательно траченная молью. Зачем она понадобилась травнику, оставалось только гадать. Мех на ней пожелтел от времени, дудочки и трубочки потрескались. Травник повертел её в руках, придирчиво осмотрел со всех сторон, покачал головой и попытался надуть.
Послышалось сипение и хрип — воздух уходил сквозь многочисленные ярорехи, но Жуга всё дул и дул, весь покраснев и выпучив глаза, пока дом, наконец, не огласился визгливым хриплым воем. Назвать его музыкой язык не поворачивался. Фриц сморщился, присел и торопливо зажал ладонями уши: в замкнутом помещении издаваемые волынкой звуки казались невыносимо громкими.
— Нет, так дело не пойдёт, — недовольно бросил травник, вновь ушёл наверх, пошарил там на полках и вскоре вернулся, неся большущую сапожную иглу и два клубка дратвы — один смолёный, другой нет.
От сатанинского рёва за дверью слегка онемели — на минуту-другую тишина там воцарилась абсолютная.
Потом кто-то снова выругался по-испански, по-французски, а затем, наверное, для страховки, — ещё и по-немецки, витиевато и раскатисто. Кто-то сбивчиво забормотал молитву. Золтан застонал и стиснул зубы.
— Жуга, что ты делаешь, ты с ума сошёл! — воскликнул он. (Травник словно бы его не и услышал.) — Теперь они от нас не отстанут. На кой тебе сдался это старый бурдон?! Лучше бы уж мы попробовали пробиться силой, вернее бы было. Их там всего пятеро или шестеро.
— Восемь, считая мальчишку, — рассеянно ответил тот, вдевая нитку в иголку. — Толпа не в счёт.
— А? Ну, пусть даже так. Но ты же один троих стоишь, даже без оружия!
Жуга поднял голову. Взгляд его синих глаз был полон непонятной грусти.
— Я и без того слишком много убивал, Золтан, — тихо сказал он. — Убить всегда проще. К тому же, к этому привыкаешь. Если ты начал убивать, потом очень сложно остановиться. Я остановился. Не заставляй меня снова браться за оружие. Я слишком долго слушался тебя. Позволь мне теперь решать самому.
Золтан ещё поворчал, больше для виду, чем из недовольства, потом умолк — спорить с травником в его теперешнем состоянии было бесполезно. Жуга тем временем устроился в кресле поближе к огню и принялся заштопывать разошедшиеся швы на кожаном мешке. Мюзета лежала у него на коленях, как бесформенный мохнатый зверь и раз от разу тяжело вздыхала, когда травник на неё наваливался локтем. Было в ней что-то этакое, чересчур реальное, живое и до жути неприятное. Временами Золтану казалось, что она смотрит на него чёрными глазками своих трубок, как будто говоря: «Э, вон ты где, голубчик!», и тогда он торопливо отводил свой взгляд.
В дверь снова застучали — требовательно, хоть и без усилий. Видимо, гудение кого-то там снаружи здорово обеспокоило и далее испугало.
— Эй, открывай! — гаркнули за дверью. — Мы знаем, что ты здесь, проклятый колдун! Я — начальник сторожевой башни Мартин Киппер из Гаммельна. У меня здесь пять… Гм! У меня здесь взвод солдат и его преподобие отец-инквизитор. У него хартия с круглой печатью о твоём взятии под стражу, слышишь, ты? Именем Его Величества короля Филиппа, государя испанского, приказываю тебе немедленно открыть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
— Нет, не поэтому.
— Я понимаю, — Ялка опустила взгляд. — Я ведь не глупая, я всё понимаю. Ты ждал ученика. И ты подумал, что это я пришла, чтобы учиться у тебя. И всё гадал — я, или не я. А теперь, когда к тебе пришёл настоящий ученик, я больше стала не нужна. Ты ведь это мне хотел сказать?
— Нет, — ответил тот, — не это.
— Я ничего не умею и ничего не могу. У меня нет колдовского таланта. Я даже забыла, о чём я хотела спросить у тебя, пока шла. Я… я уйду сразу, как только смогу.
Она умолкла и закусила губу, сдерживая слезы. Не помогло.
— Это не важно, — мягко сказал вдруг травник, останавливаясь и оборачиваясь. — Совсем не важно. Мастер обязан быть в ответе за всех, кто к нему приходит. Кто к кому пришёл, это — тот ещё вопрос. А твой талант в другом… совсем в другом. Если хочешь уйти — уходи. Но я тебя не прогоню. Нипочём не прогоню.
Ялка повернулась к травнику лицом.
— Лис… — через силу вымолвила она.
— Что?
— Скажи… как тебя звали мать с отцом?
— Я не знаю, кто были мои родители. Я их не помню. Меня вырастил дед.
— Родной?
— Что? А. Не знаю. Нет. Наверное, нет. А почему ты спрашиваешь?
— Я не хочу звать тебя… так. Как тебя зовут друзья?
— Жуга.
— Как странно… Это что-то значит?
— Ничего не значит.
— Мне не нравится. Уж лучше, в самом деле, Лис. Ой, нет, — она задумалась опять, — так тоже плохо… Травник криво усмехнулся.
— Я и сам не в восторге. Но придётся выбирать.
— Всю курицу не ешь.
Фриц кивнул, послушно положил недоеденный кусок обратно на тарелку и вытер руки об рубаху. Он и так уже почти насытился, а на столе ещё оставалось немало другой еды: хлеб, сыр, какие-то морковки. В котелке над огнём закипал душистый чай на травах.
Дом согрелся и теперь не казался таким безжизненным, как вчера. В щели между ставнями мелькали блики факелов. Снаружи было тихо. Примерно с четверть часа тому назад произошла очередная неудачная попытка взять дом приступом, после чего гвардейцы отступили, и опять принялись совещаться. Почему-то теперь Фриц нисколечко их не боялся и даже с некоторым удивлением вспоминал, как стыла кровь на постоялом дворе, когда туда заявились монах и солдаты. Присутствие Лиса действовало на него успокаивающе; обещаньям травника он верил.
Сразу после разговора с Золтаном Жуга вдруг сделался сосредоточен и деловит. Он то подолгу замирал на месте, то принимался мерить комнату шагами, о чём-то размышляя, тёр виски и гулкими глотками пил воду из кувшина. Потом мимоходом рассеянно бросил мальчишке ту самую фразу насчёт курицы, ушёл наверх в большую кладовую и развил деятельность.
Кладовая оказалась интереснейшим местом. Фрицу удалось заглянуть туда одним глазком, когда травник снял с неё замок, но внутрь его не пустили и прогнали вниз решительно, но мягко, как излишне любопытного котёнка. Он подчинился, но всё же успел разглядеть гору самых невероятных вещей, без всякого порядка разложенных по полкам там и сям. Полки были огромные, старые, неструганной сосны, в четыре этажа до самого потолка, протиснуться между ними взрослый человек мог только боком.
Травник что-то с шумом разгребал, передвигал, и через полчаса спустился вниз, неся с собою целый ворох самых странных вещей. Тут были флейта из чего-то странного, похожего на кость, только чёрная, помятый и обшарпанный поднос, такая же помятая оловянная кружка и странной формы подсвечник, похожий не то на сплетенье лозы, не то на кастет. Ещё были большая толстая свеча, какой-то ремешок, и что-то меховое и бесформенное. Последний предмет Фриц опознал не сразу: то была мюзета — маленькая испанская волынка, запылённая и основательно траченная молью. Зачем она понадобилась травнику, оставалось только гадать. Мех на ней пожелтел от времени, дудочки и трубочки потрескались. Травник повертел её в руках, придирчиво осмотрел со всех сторон, покачал головой и попытался надуть.
Послышалось сипение и хрип — воздух уходил сквозь многочисленные ярорехи, но Жуга всё дул и дул, весь покраснев и выпучив глаза, пока дом, наконец, не огласился визгливым хриплым воем. Назвать его музыкой язык не поворачивался. Фриц сморщился, присел и торопливо зажал ладонями уши: в замкнутом помещении издаваемые волынкой звуки казались невыносимо громкими.
— Нет, так дело не пойдёт, — недовольно бросил травник, вновь ушёл наверх, пошарил там на полках и вскоре вернулся, неся большущую сапожную иглу и два клубка дратвы — один смолёный, другой нет.
От сатанинского рёва за дверью слегка онемели — на минуту-другую тишина там воцарилась абсолютная.
Потом кто-то снова выругался по-испански, по-французски, а затем, наверное, для страховки, — ещё и по-немецки, витиевато и раскатисто. Кто-то сбивчиво забормотал молитву. Золтан застонал и стиснул зубы.
— Жуга, что ты делаешь, ты с ума сошёл! — воскликнул он. (Травник словно бы его не и услышал.) — Теперь они от нас не отстанут. На кой тебе сдался это старый бурдон?! Лучше бы уж мы попробовали пробиться силой, вернее бы было. Их там всего пятеро или шестеро.
— Восемь, считая мальчишку, — рассеянно ответил тот, вдевая нитку в иголку. — Толпа не в счёт.
— А? Ну, пусть даже так. Но ты же один троих стоишь, даже без оружия!
Жуга поднял голову. Взгляд его синих глаз был полон непонятной грусти.
— Я и без того слишком много убивал, Золтан, — тихо сказал он. — Убить всегда проще. К тому же, к этому привыкаешь. Если ты начал убивать, потом очень сложно остановиться. Я остановился. Не заставляй меня снова браться за оружие. Я слишком долго слушался тебя. Позволь мне теперь решать самому.
Золтан ещё поворчал, больше для виду, чем из недовольства, потом умолк — спорить с травником в его теперешнем состоянии было бесполезно. Жуга тем временем устроился в кресле поближе к огню и принялся заштопывать разошедшиеся швы на кожаном мешке. Мюзета лежала у него на коленях, как бесформенный мохнатый зверь и раз от разу тяжело вздыхала, когда травник на неё наваливался локтем. Было в ней что-то этакое, чересчур реальное, живое и до жути неприятное. Временами Золтану казалось, что она смотрит на него чёрными глазками своих трубок, как будто говоря: «Э, вон ты где, голубчик!», и тогда он торопливо отводил свой взгляд.
В дверь снова застучали — требовательно, хоть и без усилий. Видимо, гудение кого-то там снаружи здорово обеспокоило и далее испугало.
— Эй, открывай! — гаркнули за дверью. — Мы знаем, что ты здесь, проклятый колдун! Я — начальник сторожевой башни Мартин Киппер из Гаммельна. У меня здесь пять… Гм! У меня здесь взвод солдат и его преподобие отец-инквизитор. У него хартия с круглой печатью о твоём взятии под стражу, слышишь, ты? Именем Его Величества короля Филиппа, государя испанского, приказываю тебе немедленно открыть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120