Найл, усевшись,
уместил между спиной и стенкой подушку. Взгляд при этом упал на коробку
озерной травы на столе, и усталость сменилась любопытством. Став
коленями на подушку, Найл вынул из коробки циновку и разместил ее на
столешнице. Циновка была холодной, скользковатой на ощупь. Вместе с тем
было что-то невыразимо блаженное в этой скользкой сырости - причем такое
четкое, что Найл, подавшись вперед, лег на циновку лбом. Ощущение уюта,
расслабленности, как на мягкой подушке. Сырая эта прохлада пробуждала
неуемную, сильную чувственность; расслабленный ум несло куда-то, навевая
образы темных лесных чащоб, где мохнатые хвойные лапы затеняют глубокие
озера. Прошло некоторое время, и Найл начал осознавать - что-то
происходит с телом. Сложно сказать, что именно; впечатление такое, будто
проскакивают колкие искорки от некоего предвкушения. Но казалось,
контакт между кожей и циновкой из озерной травы - лишь начало процесса,
а он сам остановился на зыбкой грани следующей стадии.
Где-то через полминуты Найл обнаружил кое-что еще. Похоже, от тела
траве не передается тепло; она остается такой же прохладной, как и
вначале. Даже когда обернул циновку вокруг руки, температура ничуть не
изменилась, рука будто погрузилась в холодную воду. А когда случайно
коснулся пальцами столешницы, стало еще удивительней: дерево было
теплым.
Смысл дошел через несколько секунд, причем Найл от волнения даже сел,
упустив из-под спины подушку. Циновка проводит тепло из тела прямо на
столешницу, сама при этом оставаясь прохладной. Получается, Стигмастер
был не совсем прав, посчитав ее за чисто ритуальную принадлежность. У
нее какое-то другое назначение. И похоже, даже напрашивается ответ,
какое именно.
Найл свернул циновку и уложил обратно в коробку. Затем, неслышно
поднявшись, крадучись вышел в коридор, опасаясь, как бы звук шагов не
привел в комнату Джариту. Осторожно открыв дверь соседней комнаты, он
запер ее за собой на ключ.
Вынув циновку из коробки, Найл повесил ее на спинку стула. Затем
стянул с тела девушки одеяло и бросил его на пол. Было что-то
удивительно детское и беззащитное в этом обнаженном теле с маленькими
крепкими грудями и круглым тугим животом. Все так же виднелись на бедрах
бурые ошметки озерной травы. Найл взял циновку и аккуратно накрыл ею
тело. Дыхание девушки едва ли не сразу стало глубже, а на бледных щеках
проступили слабые пятна румянца. Он смотрел пристально - может
проснется? - но та лежала все так же неподвижно.
Найл подтянул к кровати стул и сел, положив обе руки на циновку.
Озерная трава приятно холодила. Однако закрыв глаза, он почувствовал;
что-то не так. Какой-то скрытый сбой, от которого неуютно
настораживается душа, и сердце стучит с перебоями. И тут стало ясно:
циновка-то лежит не той стороной. У себя в комнате он клал ее на
столешницу усиками и присосками вниз. Перевернув и пристроив циновку
no-новой, он опять положил на нее руки.
Через несколько секунд в обеих руках начало покалывать. Покалывание
постепенно распространилось на запястья, охватило предплечья. Возникла
блаженная расслабленность, какая обычно бывает, если опустить озябшие
руки в теплую воду. Ушло несколько минут, чтобы понять, что происходит:
он впитывал из девушки жизненную энергию.
Тем не менее через несколько секунд подумалось, что действовать надо
не совсем так. Чтобы блаженство от перелива энергии ощущалось сполна,
тела должны находиться в полном контакте.
Найл освободился от туники и скинул ее на пол, после чего медленно,
опираясь весом в основном на локти, улегся на девушку. Ростом он был
выше сантиметров на пятнадцать и опасался, что тяжеловат для нее. Однако
ничего - вес распределился так ровно, что даже если б она не спала, то
наверное не ощутила бы неудобства.
Найл вообще-то готовился к чему-то необычному, но все же случившееся
его удивило. Девушка задышала глубже, и вверх из ее тела стало
подниматься что-то мягко светящееся. Походило на открытый кран:
жизненная энергия обильно сочилась, и через циновку проникала в его
тело. Циновка каким-то непостижимым образом всасывала жизненную энергию
из тела девушки и передавала ее Найлу. Он попробовал прижаться губами к
ее рту, но это только задерживало поток, даже когда он смочил ей губы
языком. А девушка дышала глубоко и ровно, словно хорошо привыкла к
такому переливанию энергии. Чувствовалось даже, что она наслаждается и
рада избавиться от избытка жизненности, скопившегося в теле.
Все эти ощущения были одним из самых необычных, какие только Найлу
доводилось испытывать. Отдаленно это напоминало те незабвенные минуты,
когда он впервые сжимал в объятиях Мерлью - то же томное вожделение,
передающееся от ее тела ему. Но в сравнении с тем, что ощущалось сейчас,
даже объятия Мерлью как-то блекли. Теперешние ощущения были гораздо
глубже и совершеннее, чем секс; или вернее, секс можно было назвать
усеченным вариантом их ощущений. Позволяя Найлу целовать взасос и
прижиматься телом, Мерлью отступала в своей сокровенный мир
удовольствия, и Найл был лишь механизмом, дающим желанную ласку. Эта же
девушка давала ее бескорыстно, доставляя удовольствие лишь потому, что
он мужчина и нуждается в ее жизненной энергии; и она давала ласку так же
щедро и естественно, как корова молоко.
В Найле поток утолял какую-то потаенную, сугубо мужскую жажду, о
наличии которой он всего несколько секунд назад и не подозревал.
Ощущение было подобно прохладному напитку для першащей, пересохшей
глотки; волны удовольствия расходились по отдаленным уголкам его
существа, словно нервы у Найла - телеграфные провода, уходящие в
отдаленные районы какой-нибудь неведомой страны.
Вспомнилось вдруг одно из самых памятных впечатлений детства: день,
когда на пустыню у подножия плато неожиданно пал проливной дождь. С
запада тогда подул стойкий прохладный ветер, пригнавший громады туч, и с
неба пошла вдруг хлестать вода, словно какой бог опрокинул огромное
ведро или - еще вероятнее - водопад. Когда скопившаяся вода побежала по
высохшему руслу ручья, земля вдруг зашевелилась и наружу из слякоти
стали выталкиваться крупные лягушки-валы. С треском начали лопаться
какие-то пустые горошины, и через полчаса земля оказалась покрыта
пестрым ковром из цветов - белых, красных; желтых, синих, оранжевых,
розовато-лиловых.
Большие лужи кишели головастиками и водорослями, а кваканье лягушек
перекрывало глухой шум дождя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
уместил между спиной и стенкой подушку. Взгляд при этом упал на коробку
озерной травы на столе, и усталость сменилась любопытством. Став
коленями на подушку, Найл вынул из коробки циновку и разместил ее на
столешнице. Циновка была холодной, скользковатой на ощупь. Вместе с тем
было что-то невыразимо блаженное в этой скользкой сырости - причем такое
четкое, что Найл, подавшись вперед, лег на циновку лбом. Ощущение уюта,
расслабленности, как на мягкой подушке. Сырая эта прохлада пробуждала
неуемную, сильную чувственность; расслабленный ум несло куда-то, навевая
образы темных лесных чащоб, где мохнатые хвойные лапы затеняют глубокие
озера. Прошло некоторое время, и Найл начал осознавать - что-то
происходит с телом. Сложно сказать, что именно; впечатление такое, будто
проскакивают колкие искорки от некоего предвкушения. Но казалось,
контакт между кожей и циновкой из озерной травы - лишь начало процесса,
а он сам остановился на зыбкой грани следующей стадии.
Где-то через полминуты Найл обнаружил кое-что еще. Похоже, от тела
траве не передается тепло; она остается такой же прохладной, как и
вначале. Даже когда обернул циновку вокруг руки, температура ничуть не
изменилась, рука будто погрузилась в холодную воду. А когда случайно
коснулся пальцами столешницы, стало еще удивительней: дерево было
теплым.
Смысл дошел через несколько секунд, причем Найл от волнения даже сел,
упустив из-под спины подушку. Циновка проводит тепло из тела прямо на
столешницу, сама при этом оставаясь прохладной. Получается, Стигмастер
был не совсем прав, посчитав ее за чисто ритуальную принадлежность. У
нее какое-то другое назначение. И похоже, даже напрашивается ответ,
какое именно.
Найл свернул циновку и уложил обратно в коробку. Затем, неслышно
поднявшись, крадучись вышел в коридор, опасаясь, как бы звук шагов не
привел в комнату Джариту. Осторожно открыв дверь соседней комнаты, он
запер ее за собой на ключ.
Вынув циновку из коробки, Найл повесил ее на спинку стула. Затем
стянул с тела девушки одеяло и бросил его на пол. Было что-то
удивительно детское и беззащитное в этом обнаженном теле с маленькими
крепкими грудями и круглым тугим животом. Все так же виднелись на бедрах
бурые ошметки озерной травы. Найл взял циновку и аккуратно накрыл ею
тело. Дыхание девушки едва ли не сразу стало глубже, а на бледных щеках
проступили слабые пятна румянца. Он смотрел пристально - может
проснется? - но та лежала все так же неподвижно.
Найл подтянул к кровати стул и сел, положив обе руки на циновку.
Озерная трава приятно холодила. Однако закрыв глаза, он почувствовал;
что-то не так. Какой-то скрытый сбой, от которого неуютно
настораживается душа, и сердце стучит с перебоями. И тут стало ясно:
циновка-то лежит не той стороной. У себя в комнате он клал ее на
столешницу усиками и присосками вниз. Перевернув и пристроив циновку
no-новой, он опять положил на нее руки.
Через несколько секунд в обеих руках начало покалывать. Покалывание
постепенно распространилось на запястья, охватило предплечья. Возникла
блаженная расслабленность, какая обычно бывает, если опустить озябшие
руки в теплую воду. Ушло несколько минут, чтобы понять, что происходит:
он впитывал из девушки жизненную энергию.
Тем не менее через несколько секунд подумалось, что действовать надо
не совсем так. Чтобы блаженство от перелива энергии ощущалось сполна,
тела должны находиться в полном контакте.
Найл освободился от туники и скинул ее на пол, после чего медленно,
опираясь весом в основном на локти, улегся на девушку. Ростом он был
выше сантиметров на пятнадцать и опасался, что тяжеловат для нее. Однако
ничего - вес распределился так ровно, что даже если б она не спала, то
наверное не ощутила бы неудобства.
Найл вообще-то готовился к чему-то необычному, но все же случившееся
его удивило. Девушка задышала глубже, и вверх из ее тела стало
подниматься что-то мягко светящееся. Походило на открытый кран:
жизненная энергия обильно сочилась, и через циновку проникала в его
тело. Циновка каким-то непостижимым образом всасывала жизненную энергию
из тела девушки и передавала ее Найлу. Он попробовал прижаться губами к
ее рту, но это только задерживало поток, даже когда он смочил ей губы
языком. А девушка дышала глубоко и ровно, словно хорошо привыкла к
такому переливанию энергии. Чувствовалось даже, что она наслаждается и
рада избавиться от избытка жизненности, скопившегося в теле.
Все эти ощущения были одним из самых необычных, какие только Найлу
доводилось испытывать. Отдаленно это напоминало те незабвенные минуты,
когда он впервые сжимал в объятиях Мерлью - то же томное вожделение,
передающееся от ее тела ему. Но в сравнении с тем, что ощущалось сейчас,
даже объятия Мерлью как-то блекли. Теперешние ощущения были гораздо
глубже и совершеннее, чем секс; или вернее, секс можно было назвать
усеченным вариантом их ощущений. Позволяя Найлу целовать взасос и
прижиматься телом, Мерлью отступала в своей сокровенный мир
удовольствия, и Найл был лишь механизмом, дающим желанную ласку. Эта же
девушка давала ее бескорыстно, доставляя удовольствие лишь потому, что
он мужчина и нуждается в ее жизненной энергии; и она давала ласку так же
щедро и естественно, как корова молоко.
В Найле поток утолял какую-то потаенную, сугубо мужскую жажду, о
наличии которой он всего несколько секунд назад и не подозревал.
Ощущение было подобно прохладному напитку для першащей, пересохшей
глотки; волны удовольствия расходились по отдаленным уголкам его
существа, словно нервы у Найла - телеграфные провода, уходящие в
отдаленные районы какой-нибудь неведомой страны.
Вспомнилось вдруг одно из самых памятных впечатлений детства: день,
когда на пустыню у подножия плато неожиданно пал проливной дождь. С
запада тогда подул стойкий прохладный ветер, пригнавший громады туч, и с
неба пошла вдруг хлестать вода, словно какой бог опрокинул огромное
ведро или - еще вероятнее - водопад. Когда скопившаяся вода побежала по
высохшему руслу ручья, земля вдруг зашевелилась и наружу из слякоти
стали выталкиваться крупные лягушки-валы. С треском начали лопаться
какие-то пустые горошины, и через полчаса земля оказалась покрыта
пестрым ковром из цветов - белых, красных; желтых, синих, оранжевых,
розовато-лиловых.
Большие лужи кишели головастиками и водорослями, а кваканье лягушек
перекрывало глухой шум дождя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52