Подойдя к середине алькова, они остановились. На секунду провожатый
прервал телепатический контакт, и свет моментально померк. Через секунду
контакт возобновился, в альков забрался Асмак. В эту секунду Найл с
изумлением осознал, что округлый предмет на алтаре - не что иное, как
усохшие останки мертвого паука. Они лежали на некоей подушке из тенет,
ссохшиеся лапки напоминали сломанные стебли, а лишенное волос кожистое
туловище испещрено было трещинами и лоснилось от возраста как
выскобленная кожа.
- Ты находишься в присутствии Хеба Могучего, - произнес Асмак и
согнулся до самого пола. Найл после секундного колебания сделал то же
самое.
Найл пребывал в растерянности. Он и представить себе не мог, что
великий Смертоносец-Повелитель мог, оказывается, быть таким маленьким.
По преданию, Хеб был стооким чудищем, способным перекусить человека
пополам одним ударом громадных челюстей. Этот же, фактически, был чуть
больше домашней кошки; даже если распрямить ему лапы, и то едва дотянет
до метрового роста.
Через несколько секунд Асмак выпрямился, то же самое сделал и Найл.
Вид Смертоносца-Повелителя попросту зачаровывал. Ребенком Найл частенько
вздрагивал от страха, когда дед Джомар рассказывал легенды о жестокости
и кровожадности Хеба, о том, как тот однажды устроил ритуальную
казнь-пиршество, на котором была парализована паучьим ядом тысяча
человек, которых потом пауки поедали несколько дней. В другой раз Хеб
лично обезглавил челюстями сотню узников. Сейчас было видно, что по
крайней мере эта история - чистый вымысел: в клыках Хеба, если их
выпустить, длины было от силы сантиметров пять.
- Ты желаешь говорить с Великим напрямую или от твоего имени лучше
изъясняться мне? - спросил Асмак. Найл посмотрел на него с
замешательством.
- Но как... - Найлу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не
заикаться,- ведь Великий же, ясное дело, мертв?
- Нет, повелитель, он не мертв. Равно как и не жив. Найл, не
отрываясь, смотрел на округлую мумию.
- Ни жив, ни мертв? Но разве такое в самом деле бывает?
В ответ Асмак метнул еще один просверк информации, калейдоскопом
развернувшийся у Найла в уме. Заключенная в нем мысль была настолько
невероятной, что Найлу пришлось осваивать ее нарочито медленно.
Оказывается, Асмак, говоря, что Хеб Могучий ни жив, ни мертв, имел в
виду именно это, ни больше ни меньше. Да, действительно, тело его мертво
вот уже многие столетия, как и большая часть его мозга. Однако та часть
мозга, в которой сохраняется информация, подпитывается жизнью. Поэтому
память Хеба - своего рода архив, упрятанный в иссохшую оболочку,-
доступна сородичам. Следить, чтобы в клетках памяти у Хеба теплилась
жизнь, поручено молодой поросли, и те не дают ему умереть, подпитывая
своей жизненной силой. Вот почему, оказывается, Найл ощущал в
присутствии паучков теплоту и бодрость; природа этого - усиленное
чувство почтения и любви. Именно таким образом паучки и не давали Хебу
захиреть окончательно.
У Найла на глазах паучок вживился в мозг Хеба Могучего и стал
нагнетать туда живительную энергию. Впервые в жизни Найл воочию убедился
в "животворящей силе" любви. До сих пор он, естественно, предполагал,
что любовь не что иное, как взаимно разделяемая эмоция. Теперь же она
воспринималась как жизненная сила, существующая обособленно; сила,
которую живое существо может напрямую сообщать другому в виде
живительного энергетического потока.
С трудом поддавалось разумению лишь то, что усохший труп каким-то
образом жив. Даже с помощью Асмака при всей своей чувствительности Найл
не мог уловить и малейшего признака жизни; ее в повелителе Хебе было не
больше, чем в какой-нибудь сгнившей коряге. Живительный ток паучка,
казалось, уходил, будто вода в сухой песок. Удивляло то, что паучок явно
ребячьего возраста способен нагнетать такой тугой напор энергии. Но тут,
внимательнее настроясь на происходящее, Найл понял, что паучок не одинок
в своих усилиях, он лишь передатчик совокупной жизненной силы,
нагнетаемой всеми паучками в пещере. Этому вменялось лишь собирать ее в
пучок и направлять, как садовнику, регулирующему струю из шланга.
На глазах у Найла мумия словно высветилась изнутри и прибавилась в
размерах, минуты не прошло, как струя энергии буквально отрикошетила от
нее, одновременно наполняя узкий альков чувством невыразимой искрящейся,
неуемной радости - ощущение, чем-то схожее с тем бодрящим мерцанием, что
наблюдалась среди кустов и соцветий возле кладовой Скорбо. Через
несколько секунд стало ясно, что Хеб Могучий начинает сознавать
происходящее вокруг. Найл уже ожидал, что мумия вот-вот шевельнется и
распрямит свои лапы; мелькнула тревожная мысль, что высохшая до
хрупкости оболочка может не выдержать и рассыпаться при первом же
движении. У Найла отлегло от сердца, когда стало ясно, что мумия так же
неподвижна, как и пять минут назад. Лишь очнувшийся ум озирал
собравшихся с живым любопытством, как пробудившийся от глубокого сна.
Почти сразу же он осознал присутствие Найла.
- Кто это?
- Это мессия, посланный великой богиней, - ответил Асмак.
Хеб оглядел пришельца с эдаким холодным любопытством, напоминающим
первую встречу Найла с теперешним Смертоносцем-Повелителем.
- Это правда?
Полгода назад от произнесенного таким тоном вопроса Найл почувствовал
бы себя неуютно. Теперь же, привыкший к почитанию и повиновению пауков,
он равнодушно ответил:
- Так мне говорят.
- Похоже, ты возрастом немногим старше ребенка.
Хеб, судя по всему, ожидал ответа, но Найл стоял себе и помалкивал.
Смысл этого короткого диалога был одновременно и сложен, и до
странности прост. Хеб знал двуногих лишь как врагов или рабов,
следовательно, он никогда не встречал людей, подобных Найлу - таких, кто
смотрел бы на него без всякого страха и раболепства и, судя по всему,
абсолютно безразлично относился к тому, верят ему или нет. Более того,
Найл смотрел на него как на равного, может, даже чуть свысока. Первые
слова Хеба он воспринимал через сознание Асмака и других пауков,
невольно разделяя их благоговение. Теперь же он включился в контакт
напрямую, мгновенно оценивая характер Хеба. Это был, безусловно,
характер деспота, основные черты которого - сила и хитрость. Хитрость
того, кто дорвался до власти и не намерен ее уступать. Его уму
несвойственна была тонкость Асмака или Дравига, и уж безусловно, не было
в нем их обходительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52