Но кричала я.
* * *
Врач, которая за мной наблюдала, Кэролайн Воган, всего на четыре-пять лет старше меня, и каждый раз, когда я обращаюсь к ней - обычно по поводу каких-нибудь предписаний или прививок, - чувствую, что мы те люди, которые обязательно подружились бы, познакомься при других обстоятельствах. В данном случае по этой причине было немного неловко. Я позвонила ей и упросила срочно принять меня по дороге на работу. Да, это важно. Нет, я не могу ждать до завтра. Внутреннее обследование было болезненным, и я кусала костяшки пальцев, чтобы не закричать. Кэролайн болтала со мной, а потом вдруг замолчала. Спустя несколько секунд она стянула перчатки, и я ощутила ее теплые пальцы на верхней части спины. Она сказала, что можно одеваться, а сама стала мыть руки. Когда я вышла из-за ширмы, она сидела за столом и делала записи. Она подняла глаза.
- Можете сесть?
- С трудом.
- Я удивлена. - У нее был очень серьезный, почти торжественный вид. - Как вы отнесетесь к тому, что у вас обширная анальная трещина?
Я постаралась взглянуть на Кэролайн спокойно, словно речь шла о гриппе.
- И что это значит?
- Она, возможно, зарастет сама собой, но вам следует в течение следующей недели или около того потреблять побольше фруктов и клетчатки, чтобы избежать дальнейшего ухудшения. Я пропишу еще легкое слабительное.
- Это она?
- Что вы имеете в виду?
- Очень болит.
Кэролайн немного подумала и дописала что-то в рецепт.
- Это анестезирующий гель, он должен помочь. Приходите провериться на следующей неделе. Если трещина не затянется, нам придется подумать о расширении анального прохода.
- Это что такое?
- Не беспокойтесь. Это несложная процедура, но ее делают под общим наркозом.
- Боже.
- Не бойтесь.
- Хорошо.
Она отложила ручку и передала мне рецепт.
- Элис, я не собираюсь читать вам лекции по поводу нравственности. Но, ради Бога, относитесь к своему телу с уважением.
Я кивнула. Я не могла придумать, что сказать.
- У вас синяки на внутренних поверхностях бедер, - продолжала она. - На ягодицах, на спине и даже слева на шее.
- Как видите, я ношу блузку с высоким воротником.
- Вы ни о чем не хотите поговорить со мной?
- Все кажется хуже, чем есть на самом деле, Кэролайн. Я недавно вышла замуж. Мы увлеклись.
- Думаю, что должна вас поздравить, - сказала Кэролайн, но произнесла она это без тени улыбки.
Я, поморщившись, поднялась, чтобы идти.
- Спасибо.
- Элис.
- Да?
- Жестокий секс...
- Это совсем не то...
- Я договорю. Жестокий секс может привести в штопор, из которого трудно выйти. Это как наркотик.
- Нет. Вы ошибаетесь. - Меня охватил жар, злость, унижение. - Секс всегда связан с болью, не так ли? С силой, подчинением и прочими вещами.
- Конечно. Но не с анальными трещинами.
- Да.
- Будьте осторожнее, о'кей?
- Да.
Глава 21
Найти ее не составило труда. Было письмо, на которое я насмотрелась до боли в глазах. Мне было известно ее имя; адрес выведен в заголовке листка почерком с завитушками. Просто однажды утром я позвонила с работы в справочную и узнала номер ее телефона. Несколько минут смотрела на цифры, записанные на обратной стороне использованного конверта, раздумывая, позвонить или нет. Кем я должна притвориться? Что, если кто-то другой снимет трубку? Я прошла по коридору к автомату с напитками, налила себе в пластмассовый стаканчик апельсинового чая и уселась в кабинете, плотно притворив за собой дверь. Я подложила под себя мягкую подушку, но сидеть все равно было больно.
Телефон звонил довольно долго. Должно быть, ее не было дома, скорее всего она на работе. Какая-то часть меня вздохнула с облегчением.
- Алло.
Все-таки ответила. Я прокашлялась.
- Здравствуйте, это Мишель Стоу?
- Да, это я.
У нее был высокий и довольно писклявый голос, в котором звучал западный акцент.
- Меня зовут Сильвия Бушнелл. Я коллега Джоанны Нобл по газете «Партисипант».
- Да? - Теперь голос стал осторожным, напряженным.
- Она передала мне вашу записку, и мне хотелось бы узнать, могу я поговорить с вами об этом.
- Даже не знаю, - сказала она. - Не стоило мне писать. Я была очень рассержена.
- Мы просто хотели бы узнать эту историю, как вы ее видите, вот и все.
Тишина.
- Мишель? - сказала я. - Вам достаточно рассказать мне то, что сможете.
- Не знаю.
- Я могла бы приехать и повидаться с вами.
- Мне не хотелось бы, чтобы вы публиковали что-нибудь в газете без моего согласия.
- Ни в коем случае, - достаточно аккуратно сказала я.
Мишель отнекивалась, но я была настойчивой, и она согласилась, а я сказала, что приеду к ней завтра утром. Она жила всего в пяти минутах от станции. Все оказалось так просто.
Я не читала в поезде. Сидела неподвижно, морщилась при покачивании вагона и наблюдала через окно, как дома Лондона уступали место сельскому пейзажу. День был мрачно-серый. Накануне вечером Адам растер меня всю с массажным кремом. Он очень аккуратно касался синяков, нежно притрагивался к их багровой поверхности, словно это были славные боевые шрамы. Он искупал меня, завернул в два полотенца и положил ладонь мне на лоб. Он был так заботлив, так гордился мной и моими страданиями.
Поезд проезжал по длинному туннелю, и я посмотрела на свое отражение в окне: худое лицо, распухшие губы, тени под глазами, плохо уложенные волосы. Я достала из сумочки расческу, резинку и туго закрепила волосы. Мне пришло в голову, что я не захватила ни блокнота, ни ручки. Куплю на станции.
Мишель Стоу открыла дверь, держа на руках младенца, припавшего к ее груди. Он кормился. Глаза были крепко зажмурены на сморщенном покрасневшем личике. Губы жадно двигались. Когда я вошла через дверь, младенец на секунду оторвался от груди, и я увидела, что он сделал слепое инстинктивное движение - рот открылся, крошечные пальчики разжались и стали хватать воздух. Потом он снова нашел сосок и стал ритмично причмокивать.
- Я уже заканчиваю кормление, - сказала женщина.
Она провела меня в маленькую комнату, в которой почти все пространство занимал коричневый диван. Пылал переносной камин. Я села на диван и стала ждать. Мне было слышно, как она тихо воркует, а ребенок хнычет. В воздухе стоял сладковатый запах талька. На каминной полке - фотографии младенца, иногда с Мишель, иногда с худым лысым мужчиной.
Мишель вошла в комнату уже без ребенка и села на другой конец дивана.
- Хотите чаю или еще чего-нибудь?
- Нет, спасибо.
Она выглядела моложе меня. У нее темные вьющиеся волосы и полные бледные губы, выделявшиеся на круглом настороженном лице. Все в ней казалось мягким: блестящие завитки волос, маленькие белые руки, молочно-белые груди, еще округлый после родов животик. Она выглядела и соблазнительной, и уютной в своем поношенном кремовом кардигане, в красных тапочках на ногах, с пятнышком молока на черной тенниске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
* * *
Врач, которая за мной наблюдала, Кэролайн Воган, всего на четыре-пять лет старше меня, и каждый раз, когда я обращаюсь к ней - обычно по поводу каких-нибудь предписаний или прививок, - чувствую, что мы те люди, которые обязательно подружились бы, познакомься при других обстоятельствах. В данном случае по этой причине было немного неловко. Я позвонила ей и упросила срочно принять меня по дороге на работу. Да, это важно. Нет, я не могу ждать до завтра. Внутреннее обследование было болезненным, и я кусала костяшки пальцев, чтобы не закричать. Кэролайн болтала со мной, а потом вдруг замолчала. Спустя несколько секунд она стянула перчатки, и я ощутила ее теплые пальцы на верхней части спины. Она сказала, что можно одеваться, а сама стала мыть руки. Когда я вышла из-за ширмы, она сидела за столом и делала записи. Она подняла глаза.
- Можете сесть?
- С трудом.
- Я удивлена. - У нее был очень серьезный, почти торжественный вид. - Как вы отнесетесь к тому, что у вас обширная анальная трещина?
Я постаралась взглянуть на Кэролайн спокойно, словно речь шла о гриппе.
- И что это значит?
- Она, возможно, зарастет сама собой, но вам следует в течение следующей недели или около того потреблять побольше фруктов и клетчатки, чтобы избежать дальнейшего ухудшения. Я пропишу еще легкое слабительное.
- Это она?
- Что вы имеете в виду?
- Очень болит.
Кэролайн немного подумала и дописала что-то в рецепт.
- Это анестезирующий гель, он должен помочь. Приходите провериться на следующей неделе. Если трещина не затянется, нам придется подумать о расширении анального прохода.
- Это что такое?
- Не беспокойтесь. Это несложная процедура, но ее делают под общим наркозом.
- Боже.
- Не бойтесь.
- Хорошо.
Она отложила ручку и передала мне рецепт.
- Элис, я не собираюсь читать вам лекции по поводу нравственности. Но, ради Бога, относитесь к своему телу с уважением.
Я кивнула. Я не могла придумать, что сказать.
- У вас синяки на внутренних поверхностях бедер, - продолжала она. - На ягодицах, на спине и даже слева на шее.
- Как видите, я ношу блузку с высоким воротником.
- Вы ни о чем не хотите поговорить со мной?
- Все кажется хуже, чем есть на самом деле, Кэролайн. Я недавно вышла замуж. Мы увлеклись.
- Думаю, что должна вас поздравить, - сказала Кэролайн, но произнесла она это без тени улыбки.
Я, поморщившись, поднялась, чтобы идти.
- Спасибо.
- Элис.
- Да?
- Жестокий секс...
- Это совсем не то...
- Я договорю. Жестокий секс может привести в штопор, из которого трудно выйти. Это как наркотик.
- Нет. Вы ошибаетесь. - Меня охватил жар, злость, унижение. - Секс всегда связан с болью, не так ли? С силой, подчинением и прочими вещами.
- Конечно. Но не с анальными трещинами.
- Да.
- Будьте осторожнее, о'кей?
- Да.
Глава 21
Найти ее не составило труда. Было письмо, на которое я насмотрелась до боли в глазах. Мне было известно ее имя; адрес выведен в заголовке листка почерком с завитушками. Просто однажды утром я позвонила с работы в справочную и узнала номер ее телефона. Несколько минут смотрела на цифры, записанные на обратной стороне использованного конверта, раздумывая, позвонить или нет. Кем я должна притвориться? Что, если кто-то другой снимет трубку? Я прошла по коридору к автомату с напитками, налила себе в пластмассовый стаканчик апельсинового чая и уселась в кабинете, плотно притворив за собой дверь. Я подложила под себя мягкую подушку, но сидеть все равно было больно.
Телефон звонил довольно долго. Должно быть, ее не было дома, скорее всего она на работе. Какая-то часть меня вздохнула с облегчением.
- Алло.
Все-таки ответила. Я прокашлялась.
- Здравствуйте, это Мишель Стоу?
- Да, это я.
У нее был высокий и довольно писклявый голос, в котором звучал западный акцент.
- Меня зовут Сильвия Бушнелл. Я коллега Джоанны Нобл по газете «Партисипант».
- Да? - Теперь голос стал осторожным, напряженным.
- Она передала мне вашу записку, и мне хотелось бы узнать, могу я поговорить с вами об этом.
- Даже не знаю, - сказала она. - Не стоило мне писать. Я была очень рассержена.
- Мы просто хотели бы узнать эту историю, как вы ее видите, вот и все.
Тишина.
- Мишель? - сказала я. - Вам достаточно рассказать мне то, что сможете.
- Не знаю.
- Я могла бы приехать и повидаться с вами.
- Мне не хотелось бы, чтобы вы публиковали что-нибудь в газете без моего согласия.
- Ни в коем случае, - достаточно аккуратно сказала я.
Мишель отнекивалась, но я была настойчивой, и она согласилась, а я сказала, что приеду к ней завтра утром. Она жила всего в пяти минутах от станции. Все оказалось так просто.
Я не читала в поезде. Сидела неподвижно, морщилась при покачивании вагона и наблюдала через окно, как дома Лондона уступали место сельскому пейзажу. День был мрачно-серый. Накануне вечером Адам растер меня всю с массажным кремом. Он очень аккуратно касался синяков, нежно притрагивался к их багровой поверхности, словно это были славные боевые шрамы. Он искупал меня, завернул в два полотенца и положил ладонь мне на лоб. Он был так заботлив, так гордился мной и моими страданиями.
Поезд проезжал по длинному туннелю, и я посмотрела на свое отражение в окне: худое лицо, распухшие губы, тени под глазами, плохо уложенные волосы. Я достала из сумочки расческу, резинку и туго закрепила волосы. Мне пришло в голову, что я не захватила ни блокнота, ни ручки. Куплю на станции.
Мишель Стоу открыла дверь, держа на руках младенца, припавшего к ее груди. Он кормился. Глаза были крепко зажмурены на сморщенном покрасневшем личике. Губы жадно двигались. Когда я вошла через дверь, младенец на секунду оторвался от груди, и я увидела, что он сделал слепое инстинктивное движение - рот открылся, крошечные пальчики разжались и стали хватать воздух. Потом он снова нашел сосок и стал ритмично причмокивать.
- Я уже заканчиваю кормление, - сказала женщина.
Она провела меня в маленькую комнату, в которой почти все пространство занимал коричневый диван. Пылал переносной камин. Я села на диван и стала ждать. Мне было слышно, как она тихо воркует, а ребенок хнычет. В воздухе стоял сладковатый запах талька. На каминной полке - фотографии младенца, иногда с Мишель, иногда с худым лысым мужчиной.
Мишель вошла в комнату уже без ребенка и села на другой конец дивана.
- Хотите чаю или еще чего-нибудь?
- Нет, спасибо.
Она выглядела моложе меня. У нее темные вьющиеся волосы и полные бледные губы, выделявшиеся на круглом настороженном лице. Все в ней казалось мягким: блестящие завитки волос, маленькие белые руки, молочно-белые груди, еще округлый после родов животик. Она выглядела и соблазнительной, и уютной в своем поношенном кремовом кардигане, в красных тапочках на ногах, с пятнышком молока на черной тенниске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79